Муравечество - Кауфман Чарли (читаем книги бесплатно txt) 📗
— Я и сам такой.
— Ладно. Так или иначе, лучше спрятаться внутри, пока толпа не уйдет.
Интерьер птицефермы — Ночь. Помещение огромное, освещение тусклое — от полной луны за потолочными окнами. На удивление, бóльшая часть здания находится под землей — огромное открытое пространство, уходящее вниз где-то на семь этажей.
— Господи, — шепчет Мадд. — Такого я не ожидал. Где курицы? Не вижу ни одной курицы.
— Не знаю, Бад. Что-то не так. Может, они от нас прячутся.
— Все пятьдесят тысяч?
Моллой начинает спускаться далеко вниз по металлической винтовой лестнице.
— Уверен, что стоит, Чик?
— В тени безопасней.
— Не знаю. Страшновато, — говорит Мадд.
— Что ты как маленький.
Мадд опасливо следует за ним. Вниз, вниз, вниз во тьму, туфли звенят по стали ступенек из ромбовидной решетки, отдаются в огромном открытом пространстве. Наконец, на дне и на цементном полу, все затихает, не считая хрипа Мадда, заядлого курильщика. Когда он умолкает, на первый план выступает другой звук — почти как дыхание, но неестественное, глубокое и сонное.
— Ты слышишь? — спрашивает Мадд.
— Да.
— Что это?
— Как дыхание, но в мегафон.
— Руди Валле? — спрашивает Мадд.
— Что? Зачем Руди Валле дышать тут в мегафон?
— Я не подумал. Просто пришло в голову, когда ты сказал про мегафон[134].
Мадд достает зажигалку. Огромное пространство тускло освещается мерцающим огоньком. В дальнем углу сидит фигура, человек, мужчина.
— Привет? — говорит Моллой.
— Привет, — отвечает тот глубоким, но добрым голосом. — Подойдите поближе; хочу вас разглядеть. Мне так одиноко.
Ноги Мадда как приросли к полу, но Моллой подходит к мужчине, привлеченный его голосом, его добротой. Идти приходится долго — кажется, намного дольше, чем ожидает Моллой. Он все идет и идет, а одинокая фигура все растет и растет. Что происходит? Наконец Моллой стоит прямо перед сидящим человеком, который оказывается великаном.
— Ты огромный, — говорит Моллой.
— Да.
— Не ожидал. Эй, Бад, он огромный!
— Я заметил! — кричит Бад далеко-далеко.
Моллой поднимает зажигалку повыше, чтобы разглядеть лицо великана. Оказывается, самое удивительное в нем — не рост. На чем я, зритель, сейчас сосредоточен, так это на его красоте. Я не гей, но не настолько боюсь за свою гетеросексуальность, чтобы заявлять, будто вовсе не вижу красоту мужчин. А он красив — глаза с поволокой, бурлящая чувственность молодого Рудольфа Валентино, благородство точеной челюсти молодого Грегори Пека, обаятельное простодушие молодого Гэри Купера, подкупающая искренность молодого Хэнка Фонды, лукавый блеск в глазах молодого Кларка Гейбла и опрятная беззаботность пожилого сэра Чарльза Чаплина. Невозможно не поддаться тому, как великан очаровывает, соблазняет и, возможно, если позволите, даже влюбляет в себя. Моллой, похоже, заворожен не меньше.
— Черт возьми, — говорит он. — Бад, подойди!
— Нет уж, спасибо! Я просто… мне и тут неплохо, у стеночки, рядом с лестницей.
Моллой оборачивается обратно к великану.
— Позвольте узнать ваше имя? Я Чик Моллой.
— Меня зовут Шерилд. Шерилд Рэй Пэрретт Джаниор.
— Джаниор?
— Это значит «джуниор» на немецком.
— Вообще-то нет. «Джуниор» на немецком — это «джуниор». Более того, в Германии не употребляют слово «младший» так, как мы употребляем в США, то есть для различия сына и отца с одинаковым именем.
— Мой папа говорил, что употребляют. Зачем ему врать?
— Может, не врал; возможно, его ввели в заблуждение.
— Почему языки разные, а слово одно и то же? Разве тогда это был бы не тот же самый язык, а не другой? Глупости какие-то. Вы говорите глупости, мистер.
— Хороший вопрос. Это хороший вопрос. Все это хорошие вопросы. Вы позволите мне отлучиться на минутку?
— Ладно.
Моллой возвращается через огромное пространство к Мадду. Шерилд провожает его взглядом. Времени на это уходит много.
— Слушай, — наконец шепчет Моллой Мадду. — Я вижу наше будущее.
— Ладно. Нет, — говорит Мадд.
— Выслушай. Помнишь «30-футовую[135] невесту из Кэнди-Рока»?
— Последний фильм Лу Костелло.
— Оглушительный кассовый успех. Эксплуатация национальной истерики из-за лучевой болезни.
— Ладно.
— У нас здесь пятидесятифутовый[136] мужчина. Это же золото.
— Что ты хочешь сказать, Чик?
— Возьмем этого тупого, красивого, невозможно огромного малого и снимем собственный фильм про лучевую болезнь. В чем единственный минус «30-футовой невесты»?
— Не знаю. Я не киноэксперт. Как они могут сношаться? В смысле могут, конечно, но она вряд ли что почувствует. Вот о чем я все время думал, пока смотрел фильм.
— Не этот минус. А великанский спецэффект. Не такой уж убедительный с нашей-то нынешней технологией. Что ж, сэр, нам об этом волноваться не придется. У нас здесь настоящий пятидесятифутовый мужчина. «Мадд и Моллой встречают 50-футового мужчину».
— Я не…
— Вот сюжет. Помни, я только набрасываю. Итак… мы физики…
— Физики-близнецы?
— Точно. Правильно. Вот, мы с тобой уже поймали волну. Упражнения Вайолы Сполин окупаются.
— Совершенно одинаковый характер?
— Да. Да! И мы разрабатываем секретный луч для правительства. Это луч изменения размера, и он все делает больше. Мы пытаемся вырастить… не знаю… кукурузу в початках, чтобы накормить голодающих. Гигантские початки, каждого хватает на семью из восьмерых. Ну, знаешь, важная работа. Мировой важности. Однажды мы целимся лучом в кукурузу, а между лучом и кукурузой проходит молодой человек — может, гонится за мячиком, не суть, — и…
— Эй, о чем вы там разговариваете?
— Минутку, Шерилд! В общем, он начинает расти. А нам приходится его скрывать, потому что если правительство узнает, то захочет сделать из него секретное оружие против Советского Союза. Но нам парень нравится, и мы хотим его защитить.
— Ну, не знаю, Чик…
— Так что мы прячем его в лесу. И кормим гигантскими овощами, которые выращиваем. Початками кукурузы. Помидорами. Гигантским рисом, где каждая рисина — в полметра длиной. Затем, через несколько недель, мы замечаем, что гигантские овощи меняются. Например, становятся злыми.
— Злые овощи?
— Над этим я еще работаю, но, думаю, да. Овощи становятся страшными на вид и ядовитыми. Поэтому физики понимают: то же самое коснется и молодого человека. И пытаются создать антидот, пока это не погубило их друга-великана. Но ничего не помогает, и великан сходит с ума и пытается их убить. И тогда его взрывают атомной бомбой.
— Ого. Вау. Не ожидал… Внезапная концовка.
— Но все хорошо сходится.
— Это комедия?
— Комедия, как и всегда, заключается в подаче.
— Судебных исков? Которые подадут, когда посмотрят этот фильм?
— Хорошая игра слов, Бад. Я тобой горжусь. Но нет. Этот фильм станет нашим билетом из глухомани. В нем есть всё: пафос, романтика…
— Ты не говорил ни о какой романтике.
— Разумеется, там будет романтическая героиня.
— Одна? На нас обоих?
— Не будь узколобым, Бад. На дворе шестидесятые.
— Я не знаю, что значит это слово. И вообще, у нас никогда не получалось запустить фильм. Так что этого никогда не будет.
— Теперь, с Шерилдом, все будет иначе.
— Я только что слышал свое имя? — окликает Шерилд.
— Минутку, дорогой, — кричит Моллой, потом говорит Мадду: — А еще сын сестры Патти стал режиссером независимых фильмов. Снимает всякую дрянь про чудовищ.
— Джеральд?
— Я опять слышал свое имя?
— Нет, мы говорим «Джеральд», а не «Шерилд», — кричит Моллой.
— Ладно, — говорит Шерилд. — Я здесь, если что.
— Джеральд так вырос? Господи. От этого что-то стало грустно.
— В общем, если Джеральду понравится Шерилд — а он понравится, — то мы идем в комплекте. Такая сделка.
— Теперь я слышал свое имя два раза. Если Шерилду понравится Шерилд.
