Ворон на снегу - Зябрев Анатолий (серия книг .txt, .fb2) 📗
Примеры, однако, не вдохновляли. Угнетали. Всё внутри сжималось при мысли, что мир останется, а тебя не будет, и уж не дождутся дома родные.
Энтузиазм в бою – признак психического расстройства, в таком состоянии ратную работу хорошо не исполнишь и себя не сохранишь.
Что-то ждёт в этом наступлении? Если верить неоткрытой статистике (знает каждый боец), что из боёв, связанных с форсированием рек, выходят из десятка только трое-четверо, то не сложно представить, какая мрачная туча похоронок уже завтра пойдёт на Родину. Разница в судьбах бойцов, которым здесь уготован конец, лишь в том, что кто-то осядет на дно (это худший, по-моему, вариант), а кто-то, одолев течение, выбежит на противоположный берег и, уже ликуя от удачи, наткнётся на встречный шквал горячего литого металла.
А над рекой была такая тишина, что, казалось, звякни немец на той стороне котелком, будет слышно. Но с того берега не долетало ни звука, будто там никого нет. Глубоко в небе сверкали звёзды, однако весенний ночной мрак от этого не разрежался, а лежал на земле плотно, толстым, непроницаемым пластом. Догадывались немцы или нет, что прорыв будет происходить именно здесь, на этой речной излучине. Скорее всего, не просто догадывались, а наверняка знали, разведка у них отличная.
Подошёл командующий воздушной армией генерал Соловьёв. Маршал Конев ему сказал, что лётчики имеют шанс отличиться, и указал на небо: безоблачно, летай – не заблудишься. Воздушный командарм Соловьёв отвечал, что, да, погода благоприятствует, что лётчики непременно этим воспользуются, и доложил, что подняться в воздух и пойти на врага готовы столько боевых самолётов, сколько нигде прежде в переправах не участвовало.
Я молюсь, СЛЫША такие слова. Молюсь: может, на этот раз мрачная статистика изменится и похоронок в результате пойдёт меньше.
– Постарайтесь, чтобы гитлеровцы не успели опомниться, наседайте на их головы, ни минуты продыху не оставляйте им, – говорит маршал Конев, как бы угадывая мысли рядового бойца.
Воздушный командарм Соловьёв, докладывая маршалу, непреминул с явным удовлетворением подсчитать, что всего лишь два года назад он мог выставить в бой не более трёхсот самолётов, теперь же страна дала ему в распоряжение почти две тысячи боевых крылатых машин с прекрасными лётными качествами, вот он и поднимет на рассвете эти армады соколов.
– В каждом квадрате неба будет по эскадрильи, – уточнил воздушный командарм, его полное лицо, тщательно выбритое, выражало уверенность.
– Ну-ну, – одобрил маршал Конев, но ни восторга, ни тем более энтузиазма в его голосе не было.
Зашёл разговор о том, как обеспечить маскировку. Конев сказал, что наилучшая маскировка в данных условиях – дымовая завеса. Кто-то сказал ему, что Жуков рекомендует применить так называемую прожекторную маскировку. Соседние фронты уже использовали большое количество прожекторов при наступлении.
– Прожектор ослепляет врага, и наступление наших подразделений на его позиции пойдёт успешнее, с меньшими потерями, – говорили Коневу.
– Где-то, может, это и так, – слабо усмехался маршал Конев. – Но в данных условиях будем устраивать дымовые завесы… Вопрос исчерпан.
Всем фронтовикам известны давние расхождения во мнениях Конева и Жукова по поводу прожекторов: Жуков говорит – приемлемо, Конев же говорит – ерунда.
Тем временем во всех подразделениях всю ночь проходили короткие митинги, солдаты и командиры перед знамёнами давали клятву: победить в предстоящем бою.
– Клянусь убить врага, отомстить за порушенную Родину, за отнятую у советского народа мирную жизнь! – напрягался молодой, ещё не обстрелянный солдатик Иванов из колхоза «Восходящая Заря» Иркутской области. Их двое Ивановых из «Восходящей Зари» Иркутской области. Близнецы, Иван и Сергей, держатся друг возле друга. Политрук раздал молодым листочки, что надо говорить на митинге перед развёрнутым знаменем.
На серых лицах бойцов была тень конца. Только опытные воины умеют скрывать свои внутренние ощущения.
Ближе к утру над рекой повисла дымовая завеса, она протянулась по всему фронту. Через неё немцы уже ничего не могли разглядеть на нашей стороне, то же самое и мы ничего не могли увидеть на их стороне. Плотные клубы дыма скрыли намеченные места переправ.
Наступление началось в 6 часов 15 минут. Воинов, форсирующих реку, поддерживала артиллерия. На километре стреляло одновременно, как позднее выяснится, триста орудий и миномётов. Через каждые три шага – орудие. Сплошная дуга, состоящая из снарядов и мин, нависла над руслом реки. Ни голубь, разбуженный громом, ни воробей не могли пролететь. Немцы не отвечали, да и не могли они отвечать, потому что их снаряды, выпущенные навстречу, непременно бы натыкались в воздухе на советские снаряды. Впрочем, через некоторое время с немецкой стороны полетели снаряды, они густо рвались на нашем берегу и в воде. Нескончаемо летели за реку эскадрильи наших бомбардировщиков и где-то там пикировали.
Штурмовые пехотные подразделения сопровождались танками.
К чему я об этом бое на реке Нейсе, в котором наш особый чекистский батальон участвовал лишь косвенно и в силу своих оперативных задач не мог участвовать напрямую, рассказываю? А к тому я, чтобы иметь возможность ещё раз коснуться вопроса о потерях, какие происходят неизбежно, даже при очень продуманных командованием тактических планах.
Дивизия, конечно, форсировала реку Нейсе, и, как напишут, успешно форсировала, а, достигнув противоположного берега, сходу вступила в бой с обороняющимся противником, выбила его из укреплений и перешла на своём участке, как опять же напишут, в дальнейшее победное наступление.
Так вот, в конце тех же суток, после победного форсирования, победной атаки, победного боя в траншеях и спецукреплениях, после победного дальнейшего наступления – так вот, говорю, после всего такого ультра-победного, в дивизии осталось меньше одной пятой части личного состава, то есть, из каждого отделения восемь человек полегло, из каждого взвода – двадцать пять человек полегло.
А ведь победа занесена в историю дивизии. Сокрушительная победа! Военные историки не вспомнят о потерях, да они и не захотят обратить внимание на это, они запишут подвиг в чистом виде, совершённый дивизией. Дивизией в целом, а не теми солдатами, которые заплатили жизнью своей.
После войны один немецкий генерал, вхожий в имперскую канцелярию, характеризуя Гитлера, напишет: «Он сам верил в число дивизий, которые часто представляли собой одни штабы, были обозначены на карте флажками и создавали впечатление боеспособных соединений».
В нашей армии отличие, по-моему, было лишь в том, что в иных полках и дивизиях не оставалось и штабов, оставались лишь символы да ещё флажки на карте в Кремле. А в пополнении новичками недостатка не было.
Такая вот методика и мозаика. На первом месте цель. А цель в данном случае великая, и она достигнута. Притом блестяще, с точки зрения верховного командования – достигнута. Кстати, об этом после напишут и немецкие штабные генералы: «Русские на реке Нейсе показали образец оперативного решения задачи».
Наша рота в тот день была задействована в санитарном подразделении. Функция очень тяжёлая. Братские могилы – это лучшее, что придумано на войне, чтобы успеть укрыть землёй отвоевавшихся. Братья-близнецы Ивановы из колхоза «Восходящая Заря» Иркутской области, Ваня и Серёжа, лежали на обагрённом песке у воды рядышком, выражение их лиц было по-детски обиженное, будто обманули их, обманули, что же вы, дескать, наши советские командиры.
ФЁДОРОВ И ДРУГИЕ
В Берлине гитлеровцы прекратили сопротивление, а в Праге не сдавались. Здесь сосредоточилось аж 65 дивизий противника, несколько бригад и полтора десятка отдельных полков. Для разгрома такой силы были направлены армии трёх Украинских фронтов. Наш отдельный батальон имел задачу в составе наступающих частей пробиться в Прагу. Однако, когда мы дошли до Бреслау, откуда только что был выбит фашистский гарнизон, приказ изменился. Батальону нашему было приказано задержаться.
