Сговор остолопов - Тул Джон Кеннеди (лучшие книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Игнациус повесил трубку. Что-то затевается. Он же слышал, как мать по крайней мере два или три раза за день по телефону называла ее по имени. А последний звонок, эти переговоры шепотом сразу перед тем, как она так поспешно выскочила из дому. Мать шепталась только с потаскуньей Баттальей — да то лишь когда они секретничали. И Игнациус немедленно заподозрил, в чем истинная причина столь душераздирающе окончательного материнского прощания. Она ведь уже проболталась, что сводня Батталья порекомендовала устроить ему каникулы в психиатрическом отделении Благотворительной больницы. Все сходится. В клинике ни Абельман, ни Леви не смогут привлечь его к суду — или кто там закрутил все это дело. А может быть, подадут оба: Абельман — за диффамацию личности, а Леви — за подлог. Ограниченному разуму матери психиатрическая лечебница представлялась бы привлекательной альтернативой. Очень на нее похоже — с наилучшими намерениями обуздать сына смирительной рубашкой и испечь ему мозги электро-судорожной терапией. Разумеется, мамаша могла обо всем этом и не помышлять. Тем не менее, имея с нею дело, лучше всего быть готовым к самому худшему. Сама по себе ложь батской ткачихи [Лживая героиня «Кентерберийских рассказов» Джеффри Чосера.] Баттальи его не слишком успокоила.
В Соединенных Штатах вы невиновны, пока не доказали вашу вину. Возможно, мисс Трикси во всем призналась. Почему тогда мистер Леви не перезвонил? Игнациуса ведь не должны упрятать в дурдом, если юридически он по-прежнему невиновен в том, что написал это письмо. Его мать в своей обычной манере отреагировала на визит мистера Леви иррациональнее и нервознее некуда. «Я о тебе позаботюсь». «Я все сама тебе сделаю». Это уж точно — позаботится. Как вдарят из брандспойта. Какой-нибудь кретин-психоаналитик попытается охватить мысленным взором всю уникальность его мировоззрения. А осознав тщету попыток, в раздражении запихнет его камеру площадью три квадратных фута. Нет. Об этом не может быть и речи. Уж лучше узилище. В тюрьме хотя бы сковывают только физически. А в клинике лезут в душу, в мировоззрение, в разум. Он никогда этого не потерпит. Мамаша же так извинялась за эту таинственную защиту, под которую собиралась его взять. Все указывало в сторону Благотворительной больницы.
О, Фортуна, паскудная девка!
Теперь он ковылял по всему домишке, точно подсадная утка. Прицелы всех мускулистых больничных головорезов устремлены на него. Игнациус Райлли, тарелочка для стрельбы. Мать, конечно, могла отправиться на свою очередную кегельную вакханалию. С другой стороны, зарешеченный грузовик мог уже нестись на всех парах к Константинопольской улице.
Бежать. Бежать.
Игнациус заглянул в бумажник. Тридцать долларов исчезли — очевидно, мамаша конфисковала их еще в больнице. Он посмотрел на часы. Почти восемь. В дреме, перемежавшейся атаками на перчатку день и вечер промелькнули довольно быстро. Игнациус обыскал всю комнату, вороша и расшвыривая блокноты «Великий Вождь», топча листы и выволакивая их кипы из-под кровати. Набралась горсть мелочи. Он обшарил ящики стола и насобирал еще несколько монет. Шестьдесят центов — такая сумма сужала его возможности и блокировала некоторые маршруты побега. Зато, по крайней мере, он мог обрести пристанище на весь остаток вечера — в «Притании». Когда же кинотеатр закроется, он мог бы незаметно пробраться по Константинопольской к дому и проверить, не вернулась ли мать.
Последовал лихорадочный приступ небрежного одевания. Красная фланелевая сорочка взлетела парусом вверх и повисла на люстре. Он вогнал ступни в сапоги пустынной модели и прыжком, насколько мог проворно, вскочил в твидовые брюки, которые едва сходились в поясе. Рубашка, шапочка, куртка. Игнациус вслепую натянул все на себя и выскочил в прихожую, шваркая бортами по тесным стенам. Едва он протянул руку к парадной двери, как раздалось три громких удара в ставни.
Вернулся мистер Леви? Клапан Игнациуса испустил сигнал тревоги, который немедленно отозвался в руках. Он почесал мурашки на лапах и выглянул в щелочку, рассчитывая увидеть несколько волосатых больничных громил.
На крыльце в бесформенной, затасканной автомобильной куртке из оливкового вельвета в рубчик стояла Мирна. Ее черные волосы были забраны в хвост, изгибавшийся змеей под одним ухом и спускавшийся на грудь. Через плечо была перекинута гитара на ремне.
Игнациус чуть было не ринулся напролом, прямо сквозь ставни, срывая задвижки и щепки, не схватил ее за эту веревку из волос, не обмотал ей вокруг горла и не сдавил бы, покуда она бы не посинела. Но разум возобладал. Он видел не Мирну — он видел путь к спасению. Фортуна смягчилась. Она оказалась не настолько извращенной, решив не завершать этот порочный круг тем, чтобы удушить его в смирительной рубашке, запечатать его в гробнице из цементных плит, освещенной флюоресцентными трубками. Фортуне хотелось примирения. Ей как-то удалось призвать и выдернуть распутницу Мирну из какой-нибудь трубы подземки, из цепочки демонстрантов, из едко воняющей постели очередного евразийского экзистенциалиста, из когтей очередного припадочного негра-буддиста, из многоречивой гущи группы групповой терапии.
— Игнациус, ты еще на этой помойке или уже нет? — спросила Мирна. Голос ее звучал монотонно, резко, немного враждебно. Она опять забарабанила по ставням, щурясь сквозь очки в черной оправе. Зрение у Мирны было хорошим, а в очки вставлено простое стекло: она носила их, чтобы доказать свою идейность и преданность цели. В болтавшихся серьгах, будто в позвякивающих украшениях китайского стекла, играли лучи уличного фонаря. — Слушай, я же знаю, что внутри кто-то есть. Я слышала, как ты топочешь по прихожей. Открывай сейчас же эти вшивые ставни.
— Да, да, я здесь, — возопил Игнациус. Он разодрал ставни, едва не снеся их с петель. — Хвала Фортуне, что ты приехала.
— Господи. Ты выглядишь ужасно. Точно у тебя нервный срыв или типа того. Зачем бинты? Игнациус, что произошло? Посмотри, сколько лишнего веса ты набрал. Я только что прочла эти твои жалкие вывески на крыльце. Ну и досталось же тебе.
— Я прошел сквозь ад, — залепетал Игнациус, втаскивая Мирну за рукав куртки в прихожую. — Зачем ты ушла из моей жизни, распутница? Твоя новая прическа чарующа и космополитична. — Он схватил ее за хвост, прижал его к мокрым усам и с силой расцеловал. — Аромат копоти и окиси углерода в твоих волосах возбуждает меня намеками на блистательный Готам. Мы должны отправиться в путь незамедлительно. Я должен расцвести на Манхэттене полным цветом.
— Я подозревала, что что-то не так. Но такое. Ты в самом деле в очень плохой форме, Иг.
— Быстро. В мотель. Мои естественные импульсы исходят в крике, требуя высвобождения. У тебя есть с собой деньги?
— Хватит издеваться надо мной, — разозлилась Мирна. Она выхватила промокший хвост из лап Игнациуса и закинула за плечо. Волосы со звоном ударились о гитару. — Слушай, Игнациус. Я без гроша. Я в дороге с девяти часов вчерашнего утра. Как только я отправила тебе это письмо про то, что нужно делать с Партией Мира, я сказала себе: «Мирна. Послушай. Этому парню ведь одного письма мало. Ему нужна твоя помощь. Он быстро идет на дно. Достаточно ли ты идейна для того, чтобы спасти разум, разлагающийся прямо у тебя на глазах? Достаточно ли ты преданна, чтобы реставрировать руины этого менталитета?» Я вышла из почтового отделения, села в машину и просто поехала. И ехала всю ночь. Прямо. В том смысле, что чем больше я размышляла об этой твоей дикой телеграмме насчет Партии Мира, тем больше расстраивалась.
Очевидно, с достойными идеями на Манхэттене у Мирны не все обстояло благополучно.
— Я не виню тебя, — возопил Игнациус. — Разве не ужасна была та телеграмма? Полоумная фантазия. Я барахтался в глубинах депрессии много недель. После всех тех лет, что я провел бок о бок с матерью, ей вдруг взбрело в голову выскочить замуж, и теперь она не хочет, чтобы я путался под ногами. Мы должны уехать. Я не вынесу этого дома более ни секунды.
