Дети из камеры хранения - Мураками Рю (версия книг .TXT) 📗
— Доктор, меня больше не тошнит, я уже могу пить пиво, и знаете, доктор, тошнота была не слишком сильной, но я выполняла все ваши указания и пива не пила даже глоточка.
Хаси медленно приблизился к ней, ощущая, как с каждым шагом напрягается его лицо. Он возбуждался, представляя, как разорвет сейчас лицо этой женщины пополам. «Растерзай ее, разорви на куски!» Женщина сглотнула, ее горло дрогнуло. Хаси громко расхохотался каким-то урчащим смехом и сунул руку себе между ног. Его захлестнула волна наслаждения, словно бы поднимающаяся к его паху от горячего асфальта. Оргазм оказался невероятно долгим. Мощный поток спермы хлынул как бы из всех пор его кожи. Хаси схватил женщину за волосы и рывком вытащил из канавы. Не успела она закричать, как он засунул ей в рот правую руку. Кислая синяя желчь потекла из ее горла, а когда он отпустил волосы и левой рукой сжал челюсть, ее язык превратился в жесткий комок. Только теперь его оргазм достиг предела, и он почувствовал, как его ласкает мягкий, прохладный ветерок. Но это был не просто ветерок, а чувство бесконечного блаженства. У женщины были потрескавшиеся губы. И в этот момент Хаси содрогнулся, услышав звук сердца, его барабанный бой, доносящийся откуда-то издалека. «Да, — подумал он, — если я убью эту беременную женщину, испытав чувство полного удовлетворения, чувство беспредельного счастья, этот звук окутает меня… Конечно! Это стучит сердце. Но чье? Мое? Или ее?» Он заглянул в горло женщины и где-то в самой его глубине, позади переплетения вен и нервных узлов, различил тонкую прозрачную пленку, усыпанную белыми пятнами. На ее поверхности вырисовывалось знакомое изображение, памятное с давних времен: птица с распущенным хвостом под падающим снегом. Павлин, которого он видел в канун Рождества, когда Кику убил ту женщину. А в тени его серебристо-зеленых крыльев стояла, жалко улыбаясь, больная старуха. Потом на него нахлынула волна безумия, и он стал сдирать со старухи кожу, надеясь отыскать под ней другую, внутреннюю женщину, которой никогда раньше не видел. И вдруг все понял. «Это же ты! Та, которая оставила меня в камере хранения!» — прошептал он, стараясь разорвать грудь женщины, произведшей его на свет. Он вгрызался в ее тело, расталкивая разные внутренние органы, пока наконец не добрался до теплого, скользкого, дрожащего комочка — до ее сердца.
— Наконец-то! — закричал он, — Наконец-то я его нашел — сердце моей матери! Сердце, биение которого я слышал до самого момента моего рождения!
Он испытывал безмерную благодарность к этому сердцу, к его биению, наполнявшему его радостью, силой для роста, и вскоре весь его гнев улетучился. Как мог он ненавидеть этот звук? Как мог не простить свою мать? Он испытывал благодарность к старой писательнице и ее павлину. По мере того как он приходил в себя, вспоминая переплетение вен, темную дыру и набухший язык, он все отчетливей понимал, что ему вовсе не хотелось убивать женщину, которую он сейчас держал в своих руках. «Я не хочу ее убивать! — закричал он. — Отнимите у меня силу, выдавите до последней капли кровь! Снова наденьте на меня смирительную рубаху, но только не дайте ее убить!» Хаси принялся хаотически ощупывать свои органы, пытаясь отыскать тот, который не пропитан этим странным запахом кипящего масла. Он ощупал все тело, с ног до головы, но ничего не нашел. Кажется, масло проникло во все поры его тела. И вдруг Хаси осенило: он снова мысленно прошелся по всему телу и наконец обнаружил причину: язык. Но не оставшуюся его часть, а тот давным-давно отрезанный крошечный кусочек, который невозможно забыть. И тотчас же память начала пробиваться между его сжатых зубов. «Я не хочу делать этого! Я не стану ее убивать! Я не остановлю биение ее сердца!» И когда язык силой пробился наружу, он сжал его зубами, пытаясь откусить, но боль медленно поползла по его рту, постепенно растворяя скопившееся в его голосовых связках масло. Хаси знал, что сердце сумасшедшей женщины отправляет свое обычное послание ребенку, покоящемуся глубоко внутри нее. Он глубоко вздохнул, освежив язык и горло прохладным воздухом. Послание, которое передается ребенку биением сердца его матери, всегда остается прежним. Он сделал еще один вдох, и ему показалась, что он почувствовал непривычную свежесть на своих губах, и тогда раздался звук — крик новорожденного младенца. И Хаси подумал: «Я никогда не забуду того, что говорило мне сердце матери. Оно говорило: „Живи! Ты не умрешь! Живи! Просто живи!“ Это послание было в каждом его ударе, и оно впечаталось в мои мышцы, в мои вены, в мой голос».
Хаси убрал руки от горла женщины. Оставив ее, он отправился по пустынным улицам в центр города, и его крики постепенно вылились в песню.
— Вы слышите? — прошептал он, обращаясь к небоскребам. — Слышите? Это моя новая песня.
