Концертмейстер - Замшев Максим (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
У всех музыкантов отменная реакция.
Только он один тогда не успел спасти руку.
Лена куда-то исчезла. Испарилась. Видно, побежала за сцену, узнавать, что с мужем. Какая трогательная забота.
Арсений не удержался внутри от язвительности. Из зала в антракте выходить он не собирался: еще столкнется с ней, с женой выдающегося французского пианиста!
Отпевалов сразу заприметил Дюмажиху и ее муженька. Сидят в ложе в окружении других французишек. Она выглядит комично: старая бабка, а молодится, будто замуж собирается.
Он выбрался в фойе чуть раньше, чем кончилось первое отделение. Направился по мягкой дорожке к выходу из ложи. Надо оценить диспозицию. Как только отзвучали аплодисменты, из ложи стали выбегать какие-то люди. Что там случилось у них? Но его это не касается. Его ничто не остановит. На его удачу, она довольно скоро осталась одна. Муженек отправился облегчиться, судя по всему, остальные тоже куда-то растворились, а Дюмажиха сидела и о чем-то мечтала.
Он неслышно вошел. Положил ей руку сзади на плечо, сильно сдавил пальцами. она вздрогнула, обернулась, сразу же узнала его, вскочила, но он взглядом усадил ее обратно.
— Привет, дорогуша. У нас мало времени. Поэтому запоминай, что я тебе скажу. Мне нужно, чтобы твой муж обеспечил мой уход из СССР, новую жизнь и чистые документы. Не говори только, что он не в состоянии. Через месяц я должен оказаться во Франции, обеспеченный жильем и счетом в банке. Если этого не произойдет, все узнают, кем ты была и кто ты есть. Надеюсь, ты, как обычно, найдешь способы убедить Франсуа в необходимости сделать то, что мне требуется. Считай, это приказ. Аревуар, дорогуша. Жду вестей. Уверен, у вас все получится.
Он выскользнул из ложи. Осмотрелся, убедившись, что никто не озаботился его вторжением. Навыки оперативной работы не утрачиваются с возрастом у настоящих профессионалов. Теперь можно и домой. И ждать…
Давно он не пребывал в таком приподнятом настроении. Нет ничего лучше, чем операция, доведенная до логического конца. Какие у Дюмажихи были глаза! Почти такие, когда он принуждал ее к соитию. Правда, теперь принуждать ее к такому никому в голову не придет. Но что о ней думать! Скоро он будет рядом с внучкой. Пусть она и не будет об этом догадываться. Но он получит возможность незримо опекать ее, следить, чтобы у нее все было хорошо, оберегать. Это единственное, что еще содержит хоть какой-то смысл. А потом он умрет. И похоронят его под новым именем. Старое его имя свое отжило! И это тоже часть оперативной игры.
Когда он вставлял ключ в замок двери своей квартиры, откуда-то выросли два парня в милицейской форме.
— Гражданин Отпевалов! Вам придется проехать с нами. Вы обвиняетесь в убийстве гражданина Кравцова и в покушении на убийство гражданина Огурцова.
Какие же смешные фамилии у этих даунов! Один, значит, все же выжил. А второй — нет.
Он всегда славился тем, что был способен думать и действовать намного быстрее среднестатистических людей. Вот и теперь он мгновенно докрутил ключ до конца, влетел в свою квартиру, успел похвалить себя за то, что в свое время выбрал жилье на последнем этаже, добежал до окна, выбил палкой стекло и бросился вниз.
«Когда-нибудь власть в этой стране снова полностью перейдет к нам».
Последняя его мысль умерла вместе с ним.
Второе отделение все не начиналось и не начиналось. Все, кто хотел, отметились в буфете, посетили дамские и мужские комнаты, покурили. Ленино место пустовало. Ложа, где еще недавно блестела лысина генсека, тоже. Антракт затягивался. Потихоньку публика начинала производить волнение и недовольство. И тут из-за кулис показался Михнов. Но вместо того, чтобы идти к роялю, он вышел на середину сцены.
— Дорогие друзья! — он грассировал, как француз, изъясняющийся по-русски. — Вследствие инцидента, который произошел в первом отделении, я не смогу продолжить концерт. У меня повреждена кисть. Врачи не рекомендуют ее сейчас нагружать.
Шум. Ропот. Вздохи. «Ужас! Бедный! Кто тот хам, что его толкнул?»
— Но сегодня в зале присутствует один из самых талантливых моих учеников. Арсений Храповицкий. Я думаю, мы сейчас попросим его аплодисментами подарить нам свое искусство, взять из моих рук эстафетную палочку. Попросим? Я вас прошу.
Михнов определенно умел воздействовать на аудиторию. Овации с каждой секундой усиливались, поглощая все пространство зала, наливаясь силой, почти ощутимой. Арсений отчаянно вжался в кресло, чтобы провалиться вместе с ним куда-нибудь. Но другая сила, что пробуждалась в нем и брала над ним власть, сдернула его с места и повела на сцену.
Ведь он знает всю программу второго отделения! Почему так? Кто так подстроил? Но он не сыграет. Зачем это Михнову? Это его месть? Но почему тогда глаза его так сияют!
Михнов под нескончаемые овации обнял своего ученика. Шепнул ему:
— Сейчас или никогда!
Зачем он ему это внушает? Конечно, никогда. В его животе словно орудовали руки хирурга, который без наркоза что-то удалял ему.
Крышка рояля висела над всем его миром. Кто-то сейчас должен ее удержать.
Михнов спустился со сцены и сел в первом ряду, где кто-то освободил ему место.
Арсений уселся на табурет, автоматически подкрутил его на нужную ему высоту. Крышка была больше, чем весь зал. Она застилала свет! Первая «Мимолетность». Ее он учил давным-давно. В ЦМША. Она не сложная по тексту, но она у него долго не получалась. Пока дед не вывел его из дома и не объяснил про двутональность этой музыки. И в «ми», и в «ля» одновременно. Так и нужно играть. Ничего устойчивого в музыке. Самое устойчивое — это крышка рояля. Она не упадет. Она в одной тональности. Она — тоника.
И он начал. Не играть. Жить. Жить заново. Проживая за эти минуты всю свою жизнь еще раз. Делая ее счастливой. Переписывая ее, как недовольный собой композитор заново сочиняет неудавшийся фрагмент.
Теперь он не сомневался: Лена его видит.
В Москве, в Бакулевском институте, его отец смотрел на экран, тер глаза, опять смотрел, опять тер. Потом плакал. Сердце совсем не болело. Сердцу больше не о чем было болеть.
Тело Арсения опять срасталось с инструментом. И никого не боялось. Он играл. Летел. Побеждал.
А в доме на Огарева, в квартире на седьмом этаже, его мама, дедушка, брат и Аглая Динская, зашедшая к своим фактически будущим родственникам, восхищенно обсуждали, как Арсений потрясающе смотрится в этом костюме и какой он хитрец, что заранее никому ничего не сообщил. Они переключили на эту программу, когда Арсений уже начал играть. Старый Норштейн умело подыгрывал дочери, внуку и его девушке.
Александр Лазаревич Лапшин также слушал прямую трансляцию из зала Ленинградской филармонии. Как никогда остро для него встал вопрос: сколько ему осталось жить? И был он не праздным. Хотелось написать что-то для Арсения Храповицкого. И услышать, как он это исполнит.
* * *
Утром следующего дня Лев Семенович Норштейн, привычно выполнив восемьдесят приседаний, сел к инструменту, поставил на пюпитр чистый нотный лист и начал наигрывать, а потом записывать какую-то мелодию. Зарождался замысел. А к чему это все приведет, он и понятия не имел.
За окном светило редкое зимнее солнце.
Журнал «Москва», 2019, №№ 7—9
