Муравечество - Кауфман Чарли (читаем книги бесплатно txt) 📗
У Барассини над моей несчастной головушкой хлопочет и цокает языком раздражающе, излишне озабоченная Цай. Невыносимо. Нет, не нужен мне пакет со льдом. Нет, не нужно везти меня в травмпункт. Нет, не нужны мне две аспиринки. Или чай. Или вода. Нет, мне нравится сыр на бороде. Боже мой, женщина, оставь ты меня в покое.
Когда Барассини зовет в кабинет, мы оба закатываем глаза в маскулинной солидарности.
— Рассказывай.
В прокат «Мадд и Моллой встречают 32-футового человека» выходит в захолустье, премьера — в Монтгомери, штат Алабама, где после показа Шерилд должен выйти и продемонстрировать, что он настоящий великан. Расчет на то, что его размер заслужит внимание и тем самым принесет фильму широкую бесплатную рекламу. Сейчас он втиснут в кузов двух фур перед кинотеатром.
Моллой шагает взад-вперед по улице. Мадд курит и таращится на заусенцы. У Моллоя загораются глаза.
— Предлагаю увезти фуры за город, — говорит он.
— Зачем это? — спрашивает Мадд.
— Шерилда хотят сделать главной звездой. Наши выступления, поочередно комические и высокодраматические, будут утеряны в шумихе из-за фрика. Этот фильм — наш билет из глухомани, а не Шерилда. Мы это заслужили. А он просто фрик. Фрик, фрик, фрик!
— Ну, не знаю, Чик. Он приятный парень. А киднеппинг есть киднеппинг.
— Он фрик. Фрикнеппинг. Совершенно законно.
— Ты знаешь, о чем я. Он молодой человек. И похищать фриков тоже не разрешается. Не знаю, как это называется, но знаю, что это незаконно.
— Фрикнеппинг. Я же только что сказал.
— Ладно.
— Это наш билет из глухомани, Бад. Или, по крайней мере, должен быть нашим. Уже представляю себе статью Босли Краузера в «Таймс»: «Преступно невоспетому комическому дуэту Мадда и Моллоя наконец-то воздают должное. Эти два мастера веселья, попеременно то жизнелюбивые, а то ужасающие, то задорные, а то надрывные, то смешные, а то не смешные, раскрывают множество дополнительных уровней своей „смекалки“, и уж я точно с нетерпением и затаенным дыханием жду их следующей кинематографической пробы». А Шерилда вернем после рецензии Краузера. К этому времени мы уже прогремим.
— Ну, не знаю, Чик.
— Просто садись в кабину.
— Это штука, которая спереди?
— Да. Спереди.
— Ладно.
Они уезжают.
В кинотеатре у задних рядов нервно ходит взад-вперед Джеральд Фейнберг. Он молодой продюсер, родственник бывшей жены Моллоя. Публика, похоже, увлечена подготовкой Мадда и Моллоя к убийству великана, который сидит на утесе и меланхолично смотрит на предвечернее небо.
— Ты только посмотри на закат, Марти, — говорит персонаж Моллоя. — Красиво?
— Еще бы, доктор Уильямс.
— Зови меня Роберт.
— Правда? Спасибо! — говорит юный великан.
— А теперь, Марти, помни: только не оглядывайся, — говорит персонаж Мадда.
— У вас для меня сюрприз, да?
— Да. Потому что мы тебя любим.
— О, я вас тоже люблю, — отвечает Марти.
На этом Мадд и Моллой выхватывают пистолеты и расстреливают великана. Стрелять приходится много-много раз, потому что пули по сравнению с телом Марти очень маленькие. Но в конце концов он умирает и соскальзывает с утеса прямиком в овраг.
Мадд и Моллой обнимаются и плачут. Женщины в зале плачут. Мужчины сидят с красными глазами.
Фейнберг не может поверить своей удаче. Он торопится наружу, подготовить сюрприз. Как только люди выйдут из кинотеатра и из кузова вылезет настоящий Шерилд, это станет самой известной картиной всех времен. «Это мой билет из глухомани», — говорит он продавщице попкорна.
Я смотрю, как он выходит после начала титров, но успеваю заметить на экране имя Алан. Алан. Алан. Что это значит? Почему оно меня так преследует?
Грузовика нет.
— Что за… — говорит Фейнберг.
Он бегает по кварталу и кричит: «Черт. Черт. Черт». Двери кинотеатра открываются, и выходит, взбудораженно болтая, публика.
— Какая находка! — говорит женщина средних лет.
— Боже мой! Он красавец! — говорит другая.
— Что бы я не отдала всего за одно свидание с этим здоровяком! — говорит третья.
— О да, — говорит четвертая. — М-м-м-м-м. Интересно, какой у него рост на самом деле.
— По меньшей мере метр восемьдесят. Видно по его длинным рукам.
— М-м-м-м. Идеальный рост.
— Согласна. Люблю высоких, но выше метра девяносто — это уже отдает уродством.
— Согласна. От метра восьмидесяти до метра восьмидесяти пяти.
— С затаенным дыханием жду его следующей пробы. Надеюсь, это будет романтическая комедия.
— М-м-м. Я тоже.
— Я тоже.
— О-о, и я тоже. С Дорис Дэй!
Фейнберг следует за беседующими дамами еще три квартала; они замолчали, но ему нужно убедиться.
— М-м-м. Я тоже, — наконец говорит последняя.
Фейнберг получил свой ответ.
Глава 53
Рецензия из «Голливуд Репортер»:
Сказать, что смотреть «Как делишки, братишка?», комедийную вылазку Руни и Дудла в мир пчеловодства, трудно, — это многократно преуменьшить. Публику чрезвычайно огорчат неустанные и, если откровенно, страшные физические травмы обоих героев (хотя Руни получает в разы больше травм). Признаться, юмористических сцен здесь в достатке. Определенно, падение Руни через веревки с вывешенным на просушку бельем, чтобы в конце оказаться одетым в женскую одежду, — это один из самых оригинальных пиков дурачества в истории, хотя смех несколько приглушает осознание, что при приземлении ноги Руни сломаны в пяти местах, и можно даже разглядеть тазовую кость, проткнувшую правое бедро (и женские шелковые чулки).
Руни и Дудл сидят, забытые, в популярном и многолюдном голливудском баре за маленьким столиком рядом с Эбботтом и Костелло и рядом с мужским туалетом.
— И что теперь? — спрашивает Руни.
— По-моему, кинокомедии для нас закрыты, — говорит Дудл.
— Никто не хочет видеть смешных калек.
— Зрителям некомфортно.
— И я могу их понять.
— Да. Да. Зрителей я не виню.
— Они тут ни при чем.
— Знаю.
— И все же. Мы в тупике.
— Других навыков у нас на самом деле нет.
— Жаль, что в Актернате не очень широкая программа обучения.
— Я даже на математику не ходил.
— Я ходил на математику для шоуменов.
— Но там только учили делать вид, будто знаешь математику.
— На случай, если тебя возьмут на роль ученого или еще кого, да.
— И теперь мы расплачиваемся.
— И что нам делать?
— Живое выступление? Может, для нас найдется местечко в настоящем театре.
— Вроде мюзикла «Ад раскрылся»?
— У Олсена и Джонсона получилось. Платят немного, но…
— Главное на самом деле — работа.
— На расстоянии безобразные шрамы разглядеть труднее.
— У меня тут была одна мыслишка. Мюзикл об аде.
— У Олсена и Джонсона получилось. «Ад раскрылся». Как назовешь свой?
— «Ад, мы и господа».
— Мне нравится. Это колумбур.
Меня увольняют из компании клоунской обуви. Никто не объясняет почему, но я подозреваю, что из-за Клоунессы Лори. Подозреваю, что из-за тараторящего рабочего она оглянулась, увидела меня и в кадровый отдел поступил звонок о моих склонностях. Так я подозреваю. Другого возможного объяснения нет.
— Рассказывай.
Премьера «Ад, мы и господа» проходит на Бродвее с большим успехом. Руни и Дудла снова превозносят за комедийный гений, и многие статьи начинаются с того, что Фрэнсис Скотт Кей, то есть Ф. Скотт Фицджеральд, ошибался, и в американской жизни бывает второй акт, и он выпал Руни и Дудлу, и это доказывает, что они существуют — то есть вторые акты существуют, а не Руни и Дудл. Служба по газетным вырезкам Эбботта и Костелло присылает следующее от «Нью-Йорк Таймс»:
Однажды Фрэнсис Скотт Кей написал, что в американской жизни нет второго акта. Что ж, удивительно смешное представление «Ад, мы и господа» Руни и Дудла опровергает эту старую поговорку, раз и навсегда отправляя Ф. Скотта Фицджеральда на свалку истории. Ибо Руни и Дудл вернулись и теперь ничуть не хуже, несмотря на все отвратительные шрамы. То, что двоица напоминает некогда выдающихся, ныне же смехотворных клоунов Эбботта и Костелло, не стоит ставить в упрек. Они бесконечно смешнее и умнее, чем этот дуэт за всю свою историю, даже в пору расцвета.
