Повитель - Иванов Анатолий Степанович (читать книги онлайн бесплатно полные версии TXT) 📗
Но Поленька его уже не видела. Она плакала — тихо, спокойно, не замечая, что плачет…
Размолвка их продолжалась больше двух недель.
Дни, сгорая дотла, оставляли на земле горячий запах пыльного воздуха. Солнце словно обугливало за день небо: к вечеру оно становилось пепельно-серым, а потом быстро чернело. Зажигались на нем непривычно большие звезды. Но они были какими-то тусклыми, точно горели из последних сил.
Петр теперь каждый день приходил ночевать домой. Побродив молчаливо и бесцельно по комнатам, он набрасывал на одно плечо пиджак, отправлялся на улицу.
Но к Поленьке идти почему-то не решался. Через полчаса возвращался домой хмурый, по-прежнему молчаливый и вешал пиджак в шкаф.
И вдруг Петр почувствовал, что отец не обращает больше на него внимания. Опять с ним что-то случилось, опять, как зимой, отец стал на целые дни скрываться в горнице.
Однажды поздно вечером, придя с работы, Петр направился было в комнату, где стояли их с отцом кровати. Но дверь оказалась запертой. Петр постучал.
— Пошел к черту, — раздался из-за двери раздраженный голос отца.
А Петр улыбнулся.
— Ты постели мне, мама, где-нибудь на полу, я сейчас вернусь, — сказал он и выбежал на улицу. Во дворе остановился, ожидая с трепетом, не окликнет ли отец. Но было тихо. Петр глубоко-глубоко вдохнул свежий воздух, рассмеялся легко и негромко. Хотел бежать к Поленьке, вышел уже за ворота. Но подумал: «Зачем же ночью?! Завтра пойду к ней, засветло…»
На другой день он действительно пришел домой к Поленьке засветло, чего вообще никогда не бывало. Она, бледная, похудевшая, встретила его спокойно, хотя от тихой и ласковой улыбки Петра у нее защемило сердце, как в первые дни их любви.
— Пойдем на берег, — попросил Петр. — Мне, понимаешь, надо тебе рассказать… Я ведь знаю, что ты… В общем, пойдем…
Они долго молча бродили по мелкой гальке у самой воды.
— Ты что-то хотел мне рассказать, Петя, — напомнила она.
— Хотел… Только я попозже. Видишь, как хорошо…
Они присели на обломок скалы. Стало уже темнеть. Недалеко от них падали на озеро ласточки и, будто скользнув по его стеклянной поверхности, стремительно взмывали вверх сквозь плотные тучи висевших над водой комаров. Поленька, сломив по дороге березовую ветку, тихонько обмахивалась ею. Потом проговорила, может, потому, что Петр молчал:
— Солнышко опустилось в лесу и выгнало оттуда всех комаров своим жаром…
— Что? — очнулся Петр от задумчивости. — Как выгнало?
Поленька только грустно посмотрела на него.
— Я, Поленька, думаю все… — Запнулся, помолчал и начал снова: — Ты сказала — недоговорено у нас, обманываем друг друга… Не обманываем. А недоговорено — точно… Отец у меня, знаешь…
Несколько минут слышны были только ленивые всплески воды где-то недалеко от их ног.
— Знаю, — наконец вздохнула Поленька.
— Давно-давно… За амбарами сидела ты с девчонками на лужайке. Там еще ребята в мяч играли. Ты не помнишь, конечно…
— Помню, — почти шепотом произнесла Поленька.
— Ну, вот, — закончил Петр. И обоим им было понятно, что значит это «ну вот».
Скоро стало совсем темно. Комары понемногу исчезли, и Поленька бросила свою ветку.
— Ты пойми, Поленька, он все-таки отец, — умоляюще проговорил Петр после долгого молчания.
Она ответила не сразу:
— Я понимаю. — И еще через минуту спросила: — Как же нам теперь быть?
— Я тоже не знаю, — промолвил Петр. — Но я думал об этом, много думал, Поленька. Может, поженимся, да и все. Как снег выпадет, хорошо?
Едва Петр произнес последние слова, вдруг застучало у него в висках: «А отец? А отец??»
Поленька молчала. Потом сквозь какой-то звон еле донесся ее голос: «Хорошо, Петя». Он не видел в темноте ее глаз, но вдруг почувствовал, что она смотрит на него.
— И ты… согласна?
— Конечно…
— И ты… согласна? — опять бессвязно повторил Петр. — А отец?
— Я согласна, Петя…
В голосе Поленьки прозвучали печальные нотки. Но Петр не заметил их. Волна радости нахлынула вдруг и накрыла его с головой. А когда скатилась — стало легче, будто захватила она с собой его думы, сомнения, нерешительность. Неожиданно Поленька положила голову ему на колени и заплакала. Петр растерянно погладил ее по плечу.
— Я знаю, отец… — говорила, Поленька, всхлипывая. — Это тебе решать… Но я все равно согласна… Я не могу сказать другое… потому что… люблю тебя.
Они расстались, унося с собой совершенно разные чувства. Петр облегченно думал, что выход из тяжелого положения пришел сам собой. Они поженятся, что бы там ни говорил отец. В конце концов, что ему за дело? Он покричит, подергает усами — и примирится. Тогда начнется совсем другая жизнь. Но он думал так под влиянием только что случившегося разговора. Все казалось ему в эту минуту простым и понятным, как раньше.
А Поленька смутно догадывалась, что все запутывается еще сильнее. Почему сильнее — она не умела объяснить. Но знала, что это так. Знала она также, что пойдет вперед, как бы туго ни затягивался узел. Она уже не могла сейчас отступить, сделать хотя бы один шаг назад.
2
Домой Петр пришел в возбужденно-радостном состоянии. «Сейчас, сейчас я все скажу отцу, — думал он всю дорогу, шагая от Поленьки. — Взорвется он, опять поленом, может, швырнет… Ну, и черт с ним, это уж последний раз. А потом, потом…»
Ему казалось это «потом» гранью, за которой много света, много простора: иди куда хочешь, делай что хочешь, сам себе хозяин…
— Где батя? — громко спросил Петр у матери, едва переступив порог. Анисья прижала руки к заколотившемуся сердцу.
— Напугал то, господи!.. Где же ему быть? Там, — чуть кивнула она головой через плечо на горницу. — А ты чего…
Анисья не успела договорить. Дверь распахнулась, отец дернул взлохмаченной бровью и, хрипло бросив на ходу: «На работу я… В конюшню», — вышел из дому.
… Давно облетел пух с тополей, которыми была обсажена центральная улица Локтей. Давно отцвели веселые подсолнухи на огородах и стояли, уже сгорбившись, согнувшись до земли, как старики, которым тяжело уже держать самих себя; только головы у стариков не побелели, а, наоборот, почернели. Вот зажелтели посевы, зазвенели все звонче и звонче тугими колосьями. В колхозе развернулась уборка урожая. А поговорить с отцом Петру так и не удавалось. Григорий теперь словно избегал сына. Несколько раз Петр начинал было разговор, но отец отмахивался:
— А, отстань ты. Не до тебя…
— А все-таки надо нам поговорить! — крикнул однажды Петр. Он сидел на кровати, свесив голые ноги на пол. Утро только-только розовело.
Григорий удивленно дернул усом: в голосе сына была необычная твердость. Он почесал всей пятерней густо заросшую волосами щеку, подождал, пока Анисья вышла за дровами, и только тогда ответил:
— Говори.
Уходя, мать оставила дверь открытой. Свежей утренний воздух хлынул в комнату и зазнобил голые ноги Петра. Он, будто стараясь выиграть время, медленно уронил, не поднимаясь с кровати:
— Черт… Холодно уже утрами.
Однако отец теперь выжидающе смотрел на него из полутьмы комнаты.
— Я хочу, батя… жениться хочу нынче осенью… Или зимой, как снег выпадет… — И Петр стал натягивать сапоги.
— Так-с!.. — Голос отца хлестнул Петра, словно ременный бич. — Жениться не напасть, да как бы женатому не пропасть… Слышал такую присказку?
Петр ничего не ответил.
— Невесту давненько, стало быть, присмотрел или вчера только, на танцульках? — опять спросил отец.
— Давно.
— Здешняя или того… учительша какая-нибудь? Сейчас мода на учительшах жениться.
Отец говорил медленно, с нескрываемой издевкой, не обращая внимания на слова сына, будто не слышал их.
— Поленька Веселова… Ты же знаешь.
Отец не спеша подошел к нему, положил тяжелую волосатую руку на плечо. Петр медленно поднялся с кровати, глаза их встретились… Но Петр видел не сами отцовские глаза, а чернеющие вокруг них изломанные морщины. Морщинки эти чуть дрогнули, пошевелились. Тогда Петр, у которого все таки жила какая-то неясная надежда, вдруг понял, что хорошего ждать нечего.
