Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич (читать книги бесплатно txt) 📗

Повести и рассказы

Рассказы о недавнем прошлом

Во славу аллаха

Маленьким, но твердым, как зимняя груша, кулачком Турсуной стукнула по низкому столику.

— Если не отпустит к дяде, сбегу. Вот увидишь, сбегу. Напрасно я и сейчас приехала. Дядя не хотел отпускать…

— Куда сбежишь? — с ласковой укоризной в голосе возразила девушке, собеседница, — разве проберешься одна? Лучше попроси дядю Тургунбая: может, разрешит. Отец же он тебе.

— Не отпустит он… А я убегу… Вот увидишь, Ахрос, тайком убегу! — с мрачной решимостью, совершенно, казалось, не свойственной такому юному существу, ответила Турсуной.

— Куда одна побежишь? Разве проберешься, — ласково, но монотонно, как затверженный урок, повторила Ахрос.

— Не одна… Мне Тимур поможет, — горячо возразила Турсуной и вдруг осеклась. На нежных щеках ее проступил румянец.

Собеседница, видно, поняв причину смущения Турсуной, печально улыбнулась и, понизив голос, ответила:

— Ты напрасно замолчала. Тимур хороший. Он смелый и добрый. Меня никогда не обижает, а всегда заступается.

Турсуной раскраснелась еще больше. Она подняла голову и взглянула на подругу из-под длинных черных ресниц.

— Он поможет мне, — проговорила Турсуной чуть слышно.

— Хорошо, если поможет, — также тихо сказала Ахрос.

— Поможет. Я знаю, — уже с прежней энергией и упорством в голосе заверила подругу Турсуной.

Трудно было думать, что две столь различные между собою девушки, как Турсуной и Ахрос, могут сдружиться. Да во всем селении Ширин-Таш никто и не подозревал об их дружбе. Девушки свято хранили свою тайну и тщательно скрывали ее от посторонних глаз и ушей. Необычной была эта дружба.

Турсуной едва исполнилось шестнадцать лет. Среднего роста, стройная и гибкая, как тростинка, она была очень красива. Высокий чистый лоб, маленький, чуть вздернутый нос и тонкие, смелого росчерка брови делали лицо девушки жизнерадостным и задорным. Черные глаза с длинными, чуть изогнутыми ресницами, смотрели на мир с веселым любопытством. Шаловливая, немного лукавая улыбка, постоянно появлявшаяся на губах девушки, позволяла видеть белые, безукоризненно ровные зубы. Даже упрямый, выдвинувшийся вперед подбородок не портил красоты юного девичьего лица. В самой середине подбородка пряталась маленькая, веселая, как улыбка, ямочка.

Единственный ребенок в семье Турсуной с младенческого возраста подчинила себе весь дом. Сам глава дома — суровый Тургунбай, человек властного и жесткого характера, при виде прелестного лица дочери смягчался. Он хмуро улыбался ей, хотя всегда попрекал жену рождением дочери. Он ждал сына. Как ревностный мусульманин, Тургунбай считал отсутствие у него сына-наследника карой за грехи, а рождение дочери — знаком божьей немилости.

И все же Турсуной могла безбоязненно взбираться к нему на колени и непочтительно теребить длинную черную бороду Тургунбая.

Для ее нарядов Тургунбай не жалел денег. С самого раннего детства у Турсуной было все, что можно купить на бухарских и самаркандских базарах.

Постоянная суровая замкнутость Тургунбая, его жестокое отношение к Хасият-биби — матери Турсуной, бесчеловечное обращение его с батраками оттолкнули дочь от отца в самом раннем возрасте.

Охлаждение дочери к нему отец воспринимал, как вполне законное явление. «Дочь становится девушкой, — рассуждал Тургунбай. — Она уже не маленькая. Стыдится». Неспособный сам на ласку, он не ожидал никакого внешнего проявления любви и от дочери.

А Турсуной по-детски горячо привязалась к матери. Сама Хасият-биби души не чаяла в своей дочурке. Сломленная деспотическим характером мужа, эта тихая, забитая женщина сумела, однако, воспитать в своей ненаглядное Турсуной неудовлетворенность жизнью, стремление к лучшему, неуклонное желание достичь счастья, которого сама Хасият-биби была навеки лишена.

Но слабая от природы и забитая мужем, Хасият-биби прожила недолго. Она умерла, когда девочке едва исполнилось тринадцать лет.

Отчаяние Турсуной было настолько сильным, что, опасаясь за рассудок дочери и видя, что старания табибов — местных медиков, лечивших молитвами и наговорами, — ни к чему не приводят, Тургунбай совершил самый большой грех в своей жизни: он обратился к русскому врачу.

Правда, Тургунбай не показал врачу своей дочери. Он только рассказал, что происходит с его Турсуной. К счастью, Тургунбай встретил опытного, хорошо знающего местные условия человека. Врач прямо сказал, что никакие лекарства помочь не могут и посоветовал переменить условия жизни дочери, послать ее пожить где-нибудь у родственников, подальше от Ширин-Таша.

Тогда-то Тургунбай и вспомнил про своего младшего брата Ахмедбая. Правда, особой дружбы между братьями не было с самого детства, да и пути их далеко разошлись.

Давно уже, лет двадцать тому назад, Ахмедбай, отделившись после смерти отца, начал хозяйствовать самостоятельно. Вначале у него дело, пошло на лад. Конечно, не хватало денег, особенно весной. Но купцы охотно давали авансы под урожай хлопка, и Ахмедбай, старательный и бережливый хозяин, зажил неплохо. Но пришел неурожайный год. Хлопок не вызрел. Купцы потребовали возвращения взятых весной денег. Ахмедбай кинулся к брату: «Помоги!» Но Тургунбай только руками развел: «Откуда у меня деньги? Сам не знаю, как из беды выйти».

Хозяйство и землю Ахмедбая продали с торгов за долги, а сам он ушел работать на строительство железной дороги, да так и не вернулся обратно. С тех пор прошло почти двадцать лет. Ахмедбай так и не узнал, что тогда на торгах его землю и хозяйство, через подставных лиц, купил родной брат Тургунбай. Сейчас Ахмедбай работал в Ташкенте на одном из заводов.

Не хотелось старому правоверному мусульманину везти дочь в Ташкент.

Имел бы Ахмедбай в Ташкенте свое хозяйство, мастерскую или, на худой конец, бакалейную лавочку на каком-либо из ташкентских базаров, тогда было бы совсем другое дело. Но ведь Ахмедбай, судя по слухам, доходившим до Ширин-Таша, работал в каких-то железнодорожных мастерских. Нет, не хотелось Тургунбаю ехать в Ташкент к брату.

Но приговор врача не оставлял никакой надежды на то, что дочь выздоровеет, если ее оставить дома. И, скрепя сердце, Тургунбай повез в Ташкент свою Турсуной. Единственным утешением для него было то, что прежде Ахмедбай всегда был добрым мусульманином, хотя и не так уж ревностно выполнял предписания ислама.

Встреча братьев после многолетней разлуки была дружественной. Тургунбай с удовлетворением убедился, что его брат-рабочий — не грязный оборванец и не богохульник, каким представлял себе Тургунбай каждого рабочего. Правда, Ахмедбаю приходилось много работать на заводе чтобы прокормиться, хотя семья у него была небольшая: сам да жена. Ахмедбай почти не бывал дома. Даже к часу вечерней молитвы он не приходил домой. Неделю прожил Тургунбай в Ташкенте, но ни разу ему не пришлось помолиться вместе с братом в мечети. Когда же Тургунбай спросил брата, есть ли в железнодорожных мастерских мечеть, Ахмедбай со спокойной усмешкой ответил:

— А как же?! Когда наш азанчи кричит — на полгорода слышно. Каждый день молимся.

Тургунбай не понял иронии и уехал успокоенный. Он был уверен, что оставил дочь в правоверной мусульманской семье.

Около трех лет прожила Турсуной в Ташкенте. Но с полгода тому назад и до Ширин-Таша докатилась весть, что в России произошла революция и что русские рабочие и крестьяне прогнали своего ак-пашу — белого царя. Затем стало известно, что и в Ташкенте начались беспорядки, что рабочие бунтуют. Тургунбай забеспокоился и увез дочь в Ширин-Таш.