Танкист-штрафник (с иллюстрациями) - Першанин Владимир Николаевич (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Потери нашей роты в коротком бою оказались немалыми. Сгорели два танка, третий мы пытались вытащить, но он загорелся от очередного попадания. Погиб целиком один экипаж, еще несколько человек были убиты и ранены. «Тридцатьчетверка» получила серьезные повреждения. Бронебойный 50-миллиметровый снаряд врезался в башню и застрял в ней. Веер мелких осколков, выбитых снарядом из брони, убил наповал заряжающего и ранил командира роты Тихомирова. От других снарядов (мы насчитали пять попаданий) нарушились шестеренки поворота башни. Вместо кругового вращения угол поворота составлял градусов пятьдесят.
То есть наша мощная «тридцатьчетверка» могла вести огонь на довольно узком участке. В принципе, это не было такой уж смертельной бедой. Стрелять можно было, доворачивая корпус, но эффективность огневой мощи танка была снижена. Кроме того, хоть об этом не говорили во весь голос, существовала опасность, что отдача после нескольких выстрелов окончательно заклинит башню «тридцатьчетверки». Именно поэтому, не объясняя причин, Тихомиров, взяв нового заряжающего, выстрелил три раза подряд в сторону немецких позиций. Пушка пока работала нормально.
Серьезно пострадала трансмиссия старого Т-26 нашего взвода. Сыграли роль резкие повороты и быстрая атака на скоростях во время, в общем-то, короткого боя. Князьков накричал на Ивана Войтика. Белорус, сжав челюсти, молча выслушав лейтенанта, сказал:
– Чего крычите, товарищ лейтенант? – Когда волновался, акцент у Ивана звучал особенно заметно. – Не знали, что трансмиссия у нас ни к черту? И нечего крычать.
– Сколько еще может пройти танк? – успокаиваясь, спросил Князьков.
– Нисколько. Сядайте за рычаги и послушайте, как железяки скрежетают. Как в ржавой молотилке.
– Ну, километр проедешь?
– Може, и проеду. А потом посреди поля намертво встану.
– И что делать будем?
– Надо снимать крышку, – стал объяснять Войтик, – разбирать, смотреть, ремонтировать.
– Сколько потребуется времени? – нетерпеливо спросил Князьков.
– Может, тры часа, а может, увесь день.
Вытирая руки промасленной тряпкой, подошел ротный Тихомиров. Сказал, что крышку трансмиссии надо снять и глянуть. Подкрутить, где шестеренки ослабли. Но не больше. Нас в любой момент снова в бой бросить могут.
– Остальные машины в норме?
Оказалось, не в такой и норме. Надорвало гусеницу на «бэтэшке» из первого взвода. У них же сильно гонит масло Т-26. На гусенице срочно меняют трак, а с причиной утечки масла разбираются. Потом подошел техник-интендант из тыловой службы полка и спросил, будем ли мы хоронить наших танкистов в одной могиле с бойцами полка или отдельно.
– Вместе, – коротко отозвался Тихомиров. – Вместе погибли, пусть вместе и лежат.
– Они своих до исподнего раздевают, – сказал один из сержантов.
– Так положено, – ответил техник-интендант. – Есть приказ наркома.
– С наших снимать нечего, – невесело усмехнулся старлей. – Разве что с моего заряжающего. Остальные погибшие сгорели. Но моего заряжающего в комбинезоне положите. И в сапогах. Мы с ним уже год вместе.
– Как скажете, товарищ старший лейтенант, – не стал спорить тыловик. – Дайте пару-тройку своих ребят, надо погибших из танков вытащить.
Послали меня и конопатого башенного стрелка из первого взвода. Пока шли, познакомились. Конопатого звали Григорий, а родом он был из Таганрога. Возле наполовину вырытой второй братской могилы (первую засыпали еще вчера и обложили сосновыми ветками) лежали в несколько рядов погибшие. Почти все в рубахах и подштанниках. Одежду грузили в повозки и куда-то увозили.
Война поворачивалась ко мне совсем не таким лицом, какого я ожидал.
Ведь это герои. А их раздевают и кладут в землю в грязных окровавленных, пропитанных мочой подштанниках. Гриша из Таганрога сказал, что не по-божески раздевать мертвых. Я думал про другое и зло оборвал его, сказав, что погибшие обмочились не от страха, а от сокращения мышц в момент смерти. Я слышал об этом во время занятий по медицинской подготовке в институте. Гриша, признавая во мне старшего, согласно закивал.
Как мы вытаскивали четыре обгорелых трупа из танков, лучше не рассказывать. Тащили по кускам. Одного более-менее целого извлекли через водительский люк, да и то черно-фиолетового, скорченного, размером с десятилетнего ребенка. Нам дали порванные шинели и плащ-палатки, в которые мы завернули останки и положили среди погибших.
Пришел Князьков, и мы осмотрели длинноствольный танк, который чуть не угробил нас и которого подбил Князьков. Лейтенант с удовольствием ковырнул три оплавленные дырки и сообщил, что чешский танк Т-38 – машина сильная.
– Две дырки мои, а третья ваша, – сказал он и хлопнул меня по плечу.
– Спасибо, товарищ лейтенант, – неловко пробормотал я. – Если бы не вы, накрыл бы он нас.
Насквозь бы прошил, – согласился Князьков. – У него пушка тонкая, всего 37 миллиметров, но жалит, словно гадюка. Поэтому головой в бою вертеть как флюгером надо. Вы вперед уставились, а он сбоку появился. Наверное, раздумывал: вас или трехдюймовку в первую очередь бить. Ударил по ней. Так что считайте, вам вдвойне повезло.
Мы заглянули внутрь через искореженный передний люк. Пахло жженым мясом. Весь экипаж танка, видимо, погиб. Три снаряда за полминуты – не шутка! Возле старой трехдюймовой «полковушки» с деревянными колесами возились артиллеристы. Бронебойный снаряд наискось пробил верхнюю откидную часть щита и наповал убил наводчика. Тело уже унесли.
Потом снова раздался гул самолетов. Мы побежали к лесу, но поняли, что не успеем. Бросились все втроем в воронку от вчерашней бомбы. Говорят, в одну воронку два раза не попадают. «Юнкерсы-87» пикировали едва не до земли. Хоть убей, не могу вспомнить, ревели ли сирены в первый день, но сейчас «лаптежники» пикировали с таким воем, что я, не помня себя, врылся по плечи в рыхлую землю. Вой буквально разрывал мозг, лишая меня разума. Кажется, я скулил, кричать мешала земля, забившая рот. В эти минуты я по-настоящему понял, что такое страх на войне.
Молодые верят, что бессмертны. Наверное, чаще так и бывает. Но в те минуты, особенно когда неподалеку грохнул взрыв, я понял, что живым с этого поля не выберусь. Кому понадобилось хоронить мертвых? Неужели нельзя было дождаться темноты? Грохотало, выло совсем рядом. Я выдернул голову из земли, чтобы хоть увидеть свою последнюю секунду. Но увидел другую картину. Мелкие и крупные комья земли плясали, подпрыгивали по всей окружности воронки, скатываясь вниз. Конопатого Гришу засыпало по пояс, и он греб под себя еще комья, влипнув лицом в землю.
Князьков матерился, свернувшись в клубок, и дергал из кобуры наган. «Юнкерс» промелькнул прямо над воронкой. Огромный, с изогнутыми крыльями и торчащими, заостренными, как шпоры, шасси, он на долю секунды закрыл полнеба.
– А-а-а! – кричал Князьков и махал наганом. – Долетаешься, сука!
На вершине воронки появился красноармеец в расстегнутой шинели. Возможно, один из артиллеристов. Он хотел спрыгнуть к нам, но неведомая сила смахнула его, и он исчез в одно мгновение. Мне показалось, что это какой-то призрак. Дальнейшее происходило одновременно. Снова раздался грохот, и одна стена бруствера обрушилась стеной на нас. Меня завалило по грудь. Что творилось с лейтенантом и конопатым Гришей из первого взвода, я не видел. С неба опадала завеса пыли, дыма, горящих лохмотьев, потом рядом плюхнулось что-то тяжелое. Я лихорадочно разгребал землю, вырываясь из ловушки, которая могла затянуть меня еще глубже. Почувствовал теплую руку.
– Волков, ты? – кричал лейтенант.
– Я, товарищ…
Слово «лейтенант» произнести не удавалось. Я продолжал раскапывать землю вокруг себя. Попадались целые шматки дерна, килограмма по три. Как меня не пришибло? А может, и ударило, но спас танкошлем. Наконец я докопался до колен и выдернул сначала одну, затем другую ногу. Тьма немного рассеялась, лейтенант тоже вылезал из земляной ловушки. Грудь раздирал кашель. Я понял, что меня душит гарь от взрывчатки. Кое-как помог Князькову и полез вверх, подтягивая его за собой. Оба кашляли и отплевывались. Где-то рядом оставался Гриша из Таганрога, но я чувствовал, что если не выберусь, то через минуту просто задохнусь.
