Поджигатели (Книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Рупп оглянулся.
Велосипедист ехал за ним.
На этот раз вполне отчётливая мысль, которую уже не стоило скрывать от самого себя, пронзила сознание Руппа: провал! С таким сопровождением нечего было и думать ехать по данному ему адресу.
Значит, сообщение о Шере останется не переданным, значит, товарищ Ион Шер…
Рупп почувствовал, что его спина стала мокрой от пота. Он подумал, что это результат утомления, не поняв того, что это была реакция на нервный шок от страшного открытия: да, это провал!
Рупп растерялся. Он понял, что не может теперь ни вернуться домой, ни поехать к Лемке. Были закрыты все пути.
А велосипедист следовал за ним: не приближался, но и не отставал.
Так они выехали на Шоссейную улицу. У Руппа появилась было мысль бросить велосипед и, вскочив в первый попавшийся автобус, дать тягу. Но он тут же сообразил, что по номеру, болтающемуся под седлом машины, тотчас же найдут хозяина и…
Снова стало жарко спине от мысли, что последует за этим «и»…
Теперь Рупп думал только о том, нельзя ли как-нибудь на ходу незаметно для преследователя оторвать номерной знак? Тогда он сбавит ход, подъедет к любой закусочной рядом со станцией кольцевой железной дороги и, оставив велосипед у двери, больше никогда не попадётся на глаза преследователю…
План показался ему отличным, и он стал на ходу ощупывать номер. Жестянка сидела крепко. Напрасно Рупп пытался её оторвать, согнуть, отвернуть болты. Голые пальцы были плохим инструментом…
Нужно было решать, куда он повернёт: направо, к станции Нойкельн, или налево, к станции Германнштрассе.
Он ещё раз оглянулся: преследователь был там…
Время близилось уже к рассвету, когда Кроне, спавший в Колумбия-хауз на неудобном клеёнчатом диване, был разбужен следователем, допрашивавшим Иона Шера. Кроне с неудовольствием выслушал сообщение о том, что трое коммунистов, которых пытали в присутствии Шера, чтобы заставить его говорить, умерли. Сам Шер был ещё жив, но жизнь едва теплилась в его истерзанном теле.
— Значит, безнадёжно? — с унынием спросил Кроне. Следователь, ничего не ответив, махнул рукой. «Ну что ж… — подумал Кроне. — Можно кончать». Следователь вопросительно посмотрел на Кроне. Тот недовольно пояснил свою мысль:
— Попытка к бегству, а?..
«Убежать! Убежать во что бы то ни стало!» Эта мысль была так настойчива и огромна, что, казалось, она заполнила весь череп Руппа.
А номер все не поддавался. Тогда Рупп, не обращая больше внимания на преследователя, остановился. Слез с велосипеда и тот, другой. Он даже прислонил свою машину к стене и закурил. Рупп понял, что тот тоже устал и не так-то легко ему будет угнаться за Руппом, если Рупп сумеет собрать все силы.
Юноша достал из сумочки ключ и отвинтил гайку удерживавшую номер. Подошёл к перилам моста и, сделав вид, будто уронил платок, нагнулся и бросил жестянку с номером сквозь перила.
Теперь он мог, по крайней мере, бросить велосипед без страха, что разыщут его самого. Значит, он смог вернуться к Лемке и сказать… Сказать… что?..
У него нехватило решимости даже мысленно произнести страшные слова: «задание не выполнено».
За этими словами стоял образ товарища Шера…
Рупп стиснул зубы и вскочил на седло. Встречный ветер размазывал по лицу обильно текущие слезы. Руппу было стыдно, но он не мог их сдержать. Щеки его были совсем мокрые, но ему не приходило в голову вытереть их.
Поперёк трех трупов, принадлежавших активистам-подпольщикам компартии: Эриху Штейнфурту, Эугену Шенхаару и Рудольфу Шварцу, в кузов фургона бросили ещё дышавшего Иона Шера. Он был перевит верёвками, словно и едва живой был страшен своим палачам.
Через тридцать пять минут фургон остановился в лесу. Три трупа были выброшены. Следом за ними выбросили и Шера. Три выстрела в затылок мертвецам и один выстрел, последний, в затылок живому Шеру глухо прозвучали в предрассветной мгле пустынного леса.
Клара положила Руппу руку на голову. Это была шершавая рука наборщицы, с ногтями, под которыми чернела несмываемая свинцовая пыль. Руппу она показалась очень горячей, необыкновенно сильной. Такой сильной, что из неё на него самого истекала уверенность: он не виноват в случившемся.
Он перестал плакать. Слезы медленно обсыхали у него на щеках и на подбородке.
— Завтра, — сказала Клара, — ты снесёшь донесение к Эйхгорну.
Рупп молча кивнул головой. Он знал, что будет в папиросной коробке, которую он должен положить под бюст Эйхгорна: сообщение Тельману. В сообщении будут, может быть, только три слова, но какие это слова: «Они убили Шера».
Рупп поднял глаза на Клару. Ему хотелось прочесть в её лице тоже всего три слова: «Ты не виноват». От этих слов для него зависело так много… Очень много.
8
К концу июля в Берлине стало нечем дышать.
Когда в кабинете никого не было, Гаусс расстёгивал воротник и закладывал под него носовой платок. Его жилистая, как у старого петуха, шея непрерывно покрывалась потом. Это было отвратительное ощущение.
Бутылка минеральной воды, опущенная в лёд, оставалась почти нетронутой. Врачи запретили Гауссу употреблять больше шести стаканов жидкости в день. Он проклинал часы, когда приходилось задерживаться в центре. Нацисты совершенно одурели от подозрительности. Они никому не верили. Как будто, кроме них, никто не понимал, что нужно и что можно делать!
Гаусс опасался не проникновения в армию гестаповских молодчиков, — Гиммлер, конечно, уже имеет уши в каждой роте. Как и весь генералитет, Гаусс боялся не этих соглядатаев, а захвата нацистами командных постов. Генералам пока удавалось отстаивать тезис внеполитичности армии. Под этой внеполитичностью они подразумевали своё исключительное право распоряжаться рейхсвером как орудием политики, — своей, генеральской политики. Поскольку все на этом свете относительно, Гаусс считал, что солдат, продающий свой тесак, — ландскнехт; офицер, продающий шпагу, — субъект, недостойный того, чтобы ему подавали руку; но генерал, продающий солдатский тесак вместе с солдатом и офицерскую шпагу вместе с самим офицером, — политик. Политик может быть хорошим и плохим. Шлейхер, например, при всём его уме и хитрости стоил в политике немногого. Кто только придумал ему эту кличку: «генерал-политик»? Гаусс убеждён, что в конце концов политика Шлейхера привела бы генералов к потере армии: либо она стала бы послушным орудием Рема, либо попала бы в объятия коммунистов. Можно ли сохранить свой курс между этими двумя водоворотами, не попав ни в один из них? Гаусс полагал, что можно. До тех пор пока Гитлер существует и является реальною силою, нужно использовать его зоологическую ненависть к коммунистам.
