Поджигатели (Книга 1) - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— Чьё имя вы вписали вместо Грёнера?
Оскар Гинденбург, профессиональный военный с ограниченным кругозором и способностями, не мог учесть всех политических комбинаций, на которые повлияло бы преждевременное оглашение имени того, кого отец считал способным повести немцев в один из труднейших периодов их истории. Полковник думал, что это имя, произнесённое устами умирающего Гинденбурга, станет для немцев таким же популярным, каким казалось ему имя его отца. Оскар не подозревал, что даже под гнётом нацистского режима в Германии уцелели ещё миллионы людей, для которых имя Гинденбурга-президента было символом реакции, синонимом сдачи всех позиций демократии клике юнкеров и банкиров, означало возвращение к власти монархических элементов старой армии и кайзеровского правительственного аппарата. Любое имя, какое способен был воскресить в своей памяти умирающий, будь то Грёнер или Папен, было одинаково чуждо немецкому народу и не могло вызвать в массах ничего, кроме возмущения. Но вместе с тем полковник Оскар знал, что отец не выносил Гитлера только потому, что тот был выскочкой, представителем «черни», втершимся в ряды «порядочных» людей, а вовсе не потому, что Гитлер был тем, чем он был в политике. Когда дело доходило до политики, Гинденбург всегда сдавал позиции нацистам и допускал Гитлера все ближе и ближе к власти. Старик не раз говаривал, что не видит в Германии другой силы, способной противостоять коммунизму, как только гитлеризм. Способен ли Папен противостоять главной, самой страшной опасности? Не было ли то, что сделал вчера отец, политической ошибкой?..
Оскар взглянул на Гитлера. Неужели отец должен был вставить в документ имя этого человека с измятой физиономией эстрадного пошляка?!
Гитлер, повидимому, понял, о чём думал Оскар.
— Чьё бы имя ни стояло в завещании, — проговорил он, — главою государства буду я. Другое имя послужит только причиной больших осложнений внутри Германии. Неужели вы этого не понимаете?! — Гитлер понизил голос до хриплого шопота, так что его слова едва можно было разобрать. — Что бы он ни написал, там должно стоять моё имя!.. Моё!
Полковник молчал ошеломлённый. Прежде чем он успел освоить смысл сказанного, Гитлер продолжал:
— Период Гинденбурга закончен. Тот, кто ставит на него, ставит на мертвеца. А я… — лицо его побагровело, — я могу завтра же, сегодня же, не выходя отсюда, сделать вас генералом или… или уничтожить!
Оскар передёрнул плечами и отвернулся. Гитлер продолжал выкрикивать:
— Вы военный! Вместе с армией вы будете двигаться вперёд! Нас с вами будет связывать знание взятой на себя великой ответственности!
Да, это Оскар, понимал. От него зависело принять предложение этого крикуна, возродить армию, переиграть проигранную войну.
— Фельдмаршал-президент назвал в завещании… Папена, — негромко произнёс Оскар.
Ни тени удивления не отразилось на лице Гитлера. Он стал сразу необычайно спокоен и высокомерно произнёс:
— В своём дневнике вы можете сегодня записать: судьба Германии решалась в этой комнате… Теперь — к президенту!
Оскар направился было к двери, но Гитлер без церемонии взял его за рукав:
— Оставьте нас.
— Но…
— Не будьте мальчиком… генерал!
И Гитлер вошёл в кабинет.
Гинденбург лежал с закрытыми глазами.
У ног умирающего, уронив голову на руки, сидела его невестка. Увидев её, Гитлер бросил взгляд в сторону стоявшего в дверях Оскара. Тот послушно взял жену под руку и почти насильно увёл из комнаты.
Дверь кабинета плотно затворилась.
Некоторое время Гитлер молча оставался в том самом кресле, в котором только что сидела невестка умирающего. Глаза Гинденбурга были закрыты. Гитлер осторожно придвинулся к изголовью и сунул руку под подушку. Он сразу нащупал большой конверт и потянул его. Конверт с подписями свидетелей был у него в руках. В первый момент Гитлер хотел его вскрыть, но удержался. Зачем? Он и так знает главное.
Гитлер сложил конверт вдвое и сунул во внутренний карман.
Хруст ломающихся печатей показался ему таким громким, что он испуганно взглянул на Гинденбурга. Один глаз старика был широко раскрыт, в нём отражался смертельный испуг. Над другим глазом только бессильно вздрагивало веко.
Гитлер отвернулся. Теперь ему некуда было спешить. Ведь сидеть здесь придётся до того момента, пока старик будет способен произнести хотя бы слово. Ни секундой раньше не сможет Гитлер выйти из этой комнаты. Ни секундой раньше он не позволит никому сюда войти.
Гинденбург издал мычание в последнем усилии заговорить, замотал головой. Гитлер равнодушно смотрел на него: пусть помычит… Если кто-нибудь подслушает у дверей, то примет это мычание за речь старика.
При этой мысли Гитлер заговорил сам. Он говорил громко. Если где-нибудь здесь спрятаны записывающие аппараты, Гиммлер получит полное удовольствие: он услышит самые прочувствованные слова, какие когда-либо произносил он, Гитлер.
Он говорил механически, почти не думая. Мысли вертелись вокруг того, что следует теперь делать с Папеном, с завещанием, с Оскаром Гинденбургом. Как поступит Оскар, обнаружив исчезновение завещания? Поймёт ли он, что не в его интересах поднимать шум?
Гитлер умолк… Его так поглотили мысли, что он не обращал уже внимания на президента.
Завещание должно быть переписано рукой Оскара! И пусть не кто иной, как сам же он — Оскар, «найдёт» новое завещание и передаст его Папену. Именно Папену — никому другому. Что может быть убедительнее: сам Папен огласит в рейхстаге завещание с именем Гитлера в качестве преемника Гинденбурга. Да, именно Папен!
Что же, значит Геринг не зря сохранил жизнь этому католическому пройдохе!
Идея понравилась Гитлеру.
Он весело глянул на Гинденбурга.
Президент был недвижим.
Правая рука беспомощно свисала к полу, рот был полуоткрыт. Один глаз оставался открытым.
Гитлер вскочил, нагнулся к самому лицу Гинденбурга. Дыхания не было слышно.
Все!
Гитлер ещё раз ощупал свой грудной карман, где хрустнул толстый конверт, и направился к двери.
Дверь в приёмную порывисто распахнулась, и все увидели Гитлера. Взгляд его был устремлён вверх. Левой рукой он поддерживал правую, протянутую вперёд.
