Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. (книги регистрация онлайн txt) 📗
Он оперся грудью о стол и слегка понизил голос:
— В ЧК были привлечены некоторые бывшие офицеры. У вас работал кое-кто из здешних жителей. Я гарантирую вам жизнь, если вы назовете их имена.
Ей хотелось вскочить и звонко ударить улыбающееся, наглое лицо. Нет, она их проучит иначе.
— У меня очень плохая память, — медленно сказала она.
— Постарайтесь, ради вашего ребенка, — убеждал он. — Кто чаще всего к вам заходил? Вы не бойтесь, это останется между нами.
Она сосредоточенно сдвинула брови и, казалось, что-то вспоминала.
— Ах да, — точно что-то припомнив, поднялась она со стула и поймало на себе радостные торжествующие взгляды. — Чаще всего был один. Такой маленький, жалкий. Генерал Петренко.
— Это уже издевательство! — с бешенством крикнул следователь и, вскочив со стула, уронил его на пол.
— Вы думаете, что это вам пройдет даром? Увести! — кивнул головой он страже.
За окном стояла ночь. Ксения испуганно прислушивалась. Кажется, где-то далеко закричал ребенок. Может быть, ему хуже? Может быть, он зовет ее?
Она присела на кровать, опустила голову на руки и так без движения просидела до утра.
Вечером ее снова вызвали на допрос.
В комнате следователя было много народу. Чувствовалась напряженная обстановка. Ксению предупредительно пропустили вперед, предложили стул, и во всей этой вежливости и некоторой суетливости она почувствовала что-то недоброе.
— Вы ничего не можете добавить к тому, что говорили? — спросил ее пожилой полковник.
Она молча покачала головой.
В комнате наступило молчание. Ксения видела, как полковник перебирал пачку бумаг, потом долго откашливался, и, когда он начал читать, она поняла, что это уже приговор.
Монотонный голос напоминал жужжание шмеля.
«Какая тоска, куда бы уйти от самой себя? Как сломить сердце, которое хотело биться и жить?»
В каждой новой фразе Ксения ожидала слово «смерть», но когда оно действительно было произнесено, она почувствовала, как что-то крепко, до боли сжало ее сердце.
Но Ксения быстро овладела собой: кругом были любопытные взгляды.
— Это все? — спокойно спросила она.
— Да, все, — растерянно ответил полковник и шумно вздохнул.
— Я могу идти? — снова спросила она, слегка улыбнулась и направилась к двери.
У двери своего номера она обернулась к начальнику караула.
— Я хочу видеть дочь, — медленно сказала она. — Захватите карандаш и бумагу.
Он принес ребенка, положил его на кровать и снова вышел. Слышно было, как с другой стороны двери кто-то стукнул прикладом.
Ксения осторожно развернула девочку и долго смотрела на маленькое пухлое тельце, на круглый подбородок с ямочками. Ребенок зашевелился, потянулся и, открыв глаза, улыбнулся, показывая красный беззубый ротик.
Ксения нагнулась к нему, с жадностью вдыхала детский знакомый запах и поспешно стала целовать мягкую, нежную кожицу, слегка вздувшийся животик и маленькие влажные ладони.
Ее душили слезы. Торопливо вытирая их, она поспешно говорила бессмысленные ласковые слова, прижимая ребенка к груди и чуть убаюкивая знакомым мотивом. Девочка засопела, зачмокала губами и, почувствовав около себя тепло, быстро заснула.
Ксения долго сидела, боясь пошевельнуться, и прислушивалась к ровному, спокойному дыханию.
Потом она встала и подошла к столу.
Захотелось, чтобы подошел кто-нибудь близкий и родной и положил свою ладонь на ее тяжелую, раскаленную голову.
Захотелось услышать что-то особенно ласковое, от чего бы перестало так болеть и биться сердце.
Взяла карандаш и начала писать письмо. Она не знала, кому именно, но хотелось думать, что оно попадет в нужные руки.
«Товарищи, если кто-нибудь из вас будет в Москве, передайте партии, как умерла за нее Ксения Ге».
Затем она подумала о ребенке. Бедная девочка! Что с ней будет без нее? Маленькая, крошечная Виточка.
Вспомнила слова Вари: «Как свою дочку, беречь буду».
Она писала ей, просила заботиться о девочке, благодарила за все. Варя не останется одна, когда придут наши.
Надо было написать и ребенку. Так нельзя было уходить, не оставив ему ни слова.
Она несколько раз начинала писать, но ей казалось, что на бумаге получается не то, что хотелось сказать громко, так, чтобы услышали все. Она рвала то, что писала, и начинала снова.
«Моя детка, моя Виточка, — торопливо бежали по бумаге мелкие, четкие буквы. — Оставляю тебе мои волосы, храни. Люби папу и маму, папу сильнее. Лучше и чище человека не было на свете. Носи всегда только имя „Виктория Александровна Ге“. Папа умер восьмого, а мама одиннадцатого января. Прощай, моя любимая, моя родная, моя девочка, моя единственная, мое все. Твоя мама».
Усилием воли сдержала слезы. Когда успокоилась, завернула в письмо прядь волос и приписала сбоку: «Я счастлива, что умираю за советскую власть».
К двери кто-то торопливо подходил. Она поспешно набросила платок на письмо.
Может быть, уже за ней. До боли забилось сердце.
Тяжело стуча сапогами, с охапкой дров вошел истопник. В дверях остановился часовой.
Ксения облегченно вздохнула и снова подошла к ребенку.
Истопник долго возился у печки, громыхая дровами.
— Спички отсырели. Ну, никак не разожгу, — вдруг сказал он и обернулся к Ксении. Бросьте-ка мне коробочку.
И тут только Ксения узнала в нем жениха Вари.
Не вставая с места, она бросила ему спички, стараясь поймать взгляд сидящего на корточках человека, но он снова отвернулся к печке.
Дрова разгорелись, мужчина встал и быстро, пристально взглянув на Ксению, вышел из комнаты. Часовой прихлопнул дверь.
«Ведь он с какой-то целью пришел», мелькнуло у нее в голове.
Приглушая шаги, Ксения быстро подбежала к печке и пошарила руками по полу. Ладонь наткнулась на спичечную коробку. Ксения подняла ее, машинально открыла и увидела тщательно сложенный листок бумаги.
Она осторожно оглянулась в сторону двери и быстро развернула бумагу.
«В два часа ночи через окно, что выходит на пустырь, спуститесь вниз, там я вас буду ждать».
Она с трудом перевела дыхание, еще раз перечла записку и, открыв дверцу печки, бросила бумагу в огонь.
На рассвете гостиница всполошилась криками караульного начальника. Он зашел в комнату Ге: там никого не было. Только на кровати спокойно спал ребенок.
Начальник бросился к окну. В одной раме было осторожно выдавлено стекло. За окном, зацепившись за карниз, спускался толстый шнур из разорванных простынь.
Он растерянно оглядел комнату. На полу валялись мелкие клочки писчей бумаги, на столе какие-то письма.
Не было сомнения в том, что Ксения Ге бежала, спустившись через окно.
Ксения Ге как в воду канула.
В одном белье генерал Петренко бегал по коридору и громко ругался.
В Пятигорск полетели телефонограммы. На паровозе примчался начальник контрразведки полковник Рязанов и, дрожа от бешенства, кричал на подчиненных.
— Найти! — пересыпал он слова бранной руганью. — Всех отдам под суд, перестреляю.
Он обещал пятьдесят тысяч тому, кто укажет, где находится Ксения Ге.
А с утра в Кисловодске, Пятигорске, Ессентуках, в ближайших станицах вывешивали экстренно выпущенные листовки с большим женским портретом, около которого толстыми жирными цифрами выделялась обещанная награда.
С листа смотрело тонкое, красивое женское лицо с огромными, широко раскрытыми смеющимися глазами.
Люди останавливались около листовок и потихоньку передавали друг другу невероятные подробности побега.
Несмотря на все усилия и обещанную награду контрразведка за весь день не получила никаких сведений о том, куда скрылась бежавшая Ксения Ге.
До темноты Ксения пролежала в сарае, на окраине города, зарывшись в сене.
Она решила ночью пробраться и Ессентуки к доктору Слуцкому. Может быть, он поможет? Когда они приехали с Александром в Кисловодск, доктора случайно арестовали. Тогда они помогли ему. Его быстро освободили. А потом он часто стал заходить к ним. Ведь он всегда так хорошо говорил о большевиках. Она попросит его достать подводу и переберется в Закавказье. Ведь другого выхода не было. Друзья были далеко. Кто еще захочет помочь ей в таком положении?
