Воевали мы честно (История 31-го Отдельного Гвардейского тяжелого танкового полка прорыва. 1942 - Колбасов Николай Петрович
Ушел на повышение начальник штаба Булыгин. Он стал начальником штаба 46-го танкового полка и там служил до конца войны. Много лет спустя Булыгин попал под суд за валютные махинации и был приговорен к расстрелу.
На Охте мы встретили новый 1944 год. Впервые прозвучал по радио гимн Советского Союза «Союз нерушимый республик свободных». Мы много занимались. Ходили на ученья на Ржевку.
Как-то ночью ротные Конищев и Селиванов ушли на танке в самоволку. На КПП их попытались задержать, но они сломали шлагбаум и уехали. Был скандал, но его замяли.
5 января полк подтянули поближе к Пулково. Мы остановились в Благодатном переулке. Николай Индюков оказался совсем рядом со своим домом. Даже ходил домой ночевать.
12 января отдали на зарядку аккумуляторы. Для накала ламп радиостанций использовались танковые кислотные аккумуляторы. Переносили их вдвоем. Они были тяжелые, свыше 50 кг, но зато энергии хватало надолго. К этим же аккумуляторам подсоединялись для освещения машины или землянки. Для питания электронных радиоламп применялись батареи БАС-90. Элементы этих батарей мы использовали для зарядки фонариков.
На следующий день мы отправились получать аккумуляторы из зарядки. Пришли, но их еще не успели зарядить. От нечего делать вышли на Московский проспект. На углу оказалась парикмахерская. Как раз мы получили зарплату и решили перед боями подстричься. Зашли, сели. В парикмахерской несколько человек ожидали своей очереди. Мы начали подшучивать над девчатами-мастерами. Они отвечали. Зацепили сидящего молодого офицера, тот начал сердиться. Это нас только раззадорило. Все хохотали. Лишь сидевший в очереди старик, покачав головой, сказал: «Ребята, не к добру смеетесь». Мы ответили: «Знаем, батя» и продолжили шутить. Володя сел в кресло, а девушка-мастер от смеха не могла его стричь. Смеялись все, и только старик твердил свое: «Ох, ребята! Не к добру смеетесь!». Наконец мы подстриглись. К этому времени аккумуляторы были заряжены, и мы отвезли их на радиостанцию.
Вечером к нам подогнали броневик Трутнева. Началась погрузка имущества. Предстояло ехать на Пулковские высоты, там автоматчики подготовили для нас землянки. Часов в одиннадцать вечера двинулись в путь. Не успели выехать на Московский проспект, как распаялся прихваченный морозом радиатор. Командир взвода Грязнов побежал в часть и пригнал броневик, водителем которого был наш Володин. Перегрузились. Поехали дальше. На Московском проспекте полетело сцепление. Володин, повозившись, подтянул его. На Средней Рогатке, там, где сейчас на площади Победы стоит памятник, сцепление окончательно вышло из строя. Грязнов на попутке поехал в часть за новым броневиком. Через час машину привел Емельянов. Снова перегрузились. Добравшись до Пулково, повернули направо, и, когда уже поехали вдоль высоты, броневик неожиданно соскользнул в кювет. Мы уже стали вспоминать слова старика. Пришлось повозиться, прежде чем удалось вытолкать броневик из канавы. Наконец к четырем часам утра прибыли на место. Быстро разгрузились и, отправив броневик назад, начали осваивать землянку.
Первым делом необходимо было установить антенну. В полной темноте, изредка прерываемой светом ракет, вылезли наверх землянки, забили в мерзлый грунт кол, привязали изолятор и стали вставлять штыри антенны. В этот момент вдали разорвалась мина. Потом другая. Разрывы ложились все ближе и ближе. Чувствовалось, сейчас накроют. Прямо с крыши землянки, не сбегая на лестницу, нырнули под бревенчатый накат. Грохнул взрыв, и разрывы покатились дальше. Когда обстрел затих, мы вылезли из укрытия. От вбитого нами кола остались лишь щепки. Пришлось вкапывать новый. Установили антенну, подключили станцию. Рассвело. Кухня остановилась вдали от нас, на склоне холма. Мы с Николаем взяли котелки и пошли получать завтрак.
Пока ходили на кухню, «заиграли» «катюши», началась артподготовка. Когда возвращались к землянке, немцы огрызнулись. Пришлось полежать, переждать пока закончится обстрел.
БОИ ПО ПОЛНОМУ СНЯТИЮ БЛОКАДЫ
ПУЛКОВСКАЯ И КРАСНОСЕЛЬСКАЯ ОПЕРАЦИИ
14 января 1944 года начались бои по полному снятию блокады Ленинграда. 2-я ударная армия перешла в наступление с Ораниенбаумского плацдарма, а 15 января на Пулковском направлении ударила наша 42-я армия. После артподготовки поднялись в атаку гвардейцы 30-го корпуса генерала Симоняка. Наши танковые полки должны были их поддержать. Сначала все шло хорошо. Наступали в районе, где сейчас находится Южное кладбище. Прорвав передний край немецкой обороны, вышли к Большому Виттолово. Уперлись в противотанковый ров. Для преодоления рвов в полку имелся специальный танк на базе Т-34. Вместо башни у него была установлена ферма от моста. Танк вошел в ров, а другие машины должны были по ферме моста форсировать препятствие. Первый танк преодолел ров успешно, а второй завалился и забуксовал. Машины встали. Переправившийся танк двигался вперед-назад вдоль рва. Из штаба БТМВ армии шли грозные радиограммы: «Почему не продвигаетесь вперед?!». Мы передавали распоряжения командиру полка подполковнику Семеркину, но толку было мало. Назревал скандал. Семеркину грозил трибунал. Командующий БТМВ армии полковник Жуков выехал на передний край. Он прибыл на «тридцатьчетверке» с разорванной взрывом пушкой. Ствол был как лепестки цветка. В это время командир полка Семеркин получил ранение в ногу. Вместе с ним был ранен и наш герой-танкист Яков Казак. После госпиталя они уже к нам не вернулись.
Командование полком принял майор Примаченко Павел Данилович. Поступил приказ перейти в полосу наступления 46-го полка, где саперами были проделаны проходы во рве. Танки должны были преодолеть препятствие и, вернувшись на свою полосу, продолжать выполнение боевой задачи. Приказ был выполнен.
Полк оказался за Пулковской высотой. Мы развернули станцию в землянке. Начали связываться со штабом. Слышим, нас вызывают. Отвечаем, но нас не слышат. Ночью в полк прибыли два лейтенанта из штаба армии. Стали разбираться, почему нет связи. Причину нашли быстро. Выяснилось, что обычно мы работали на штыревую антенну. Ее мощности вполне хватало в боях местного значения, когда расстояния были небольшие. А сейчас, во время успешного наступления, мы ушли далеко от штаба армии, да еще перевалили через высоту, вот связь и прервалась. Пришлось развернуть довольно громоздкую, но мощную выносную сеть, и связь сразу наладилась. Поблагодарив посланцев за урок, мы продолжили работу. Начальник связи Тимофеев попытался поднять вопрос о замене радистов, но начштаба Брюквин твердо сказал: «Мы воевали и еще повоюем с этими ребятами».
На следующий день по лесной дороге полк направили в сторону Красного Села. Впереди была пробка. Вышли из машины поразмяться. Взглянули вперед, и стало не по себе. Прямо перед нами возвышалась знаменитая Воронья гора. Ее крутые склоны были все покрыты лесом. До войны сюда выезжали ленинградцы кататься на лыжах. Сейчас же высота являлась основным центром немецкой обороны. С горы великолепно просматривались все окрестности вплоть до Ленинграда. На склонах были оборудованы позиции тяжелых орудий, обстреливавших город. Эту высоту нам предстояло брать.
В боях за Красное Село принимало участие несколько танковых полков совместно с 30-м гвардейским корпусом. Противник взорвал плотины и затопил низины. Но войска по ледяной воде все равно шли вперед. В районе Вороньей горы наш полк взаимодействовал с 63-й сводной гвардейской дивизией. В ночь на 19 января, взяв на борт десант пехоты, танки обошли Воронью гору справа и, миновав станцию Дудергоф, ударили в тыл врага. Полк ворвался в деревню Кавелахта. Из большого дома с антенной на крыше выскочил немецкий офицер. Увидав на башнях звезды, он хотел бежать, но был убит. Тут же танкисты расстреляли дом, где, судя по антенне, размещался штаб. Немцы быстро опомнились и перешли в контрнаступление. Особенно активно враг атаковал со стороны Вороньей горы. Наши танки заняли круговую оборону. Пехотинцев оставалось все меньше и меньше. Командир полка Примаченко запросил помощь. Мы передавали радиограммы в штаб армии с просьбами подбросить пехоту. Из штаба обещали помочь, но поддержки не было. Наконец штаб армии дал разрешение на отход. Мы сообщили об этом танкистам. Примаченко ответил, что у него много «больных», подбитых танков и он не может их бросить. Поэтому полк будет продолжать бой. Только к середине следующего дня подошла пехота. Танкисты получили передышку. Когда мы встретились, ребят было не узнать. За какие-то сутки они осунулись, лица почернели от копоти. Они бросились к нам, стали обниматься, целовать. Чувствовалось, как ребята были счастливы. Мы тоже от души радовались их возвращению. Практически в бою за Красное Село наш полк, зайдя в тыл противника, принял огонь на себя, в то время как основные силы штурмовали Воронью гору с другой стороны.
