Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Науменко Вячеслав Григорьевич
В доказательство приведу следующий факт. В сентябре 1943 года наша 1-я Казачья дивизия начала боевые действия против частей Тито в Хорватии. Менее чем через месяц, генерал П. пробрался из Загреба через занятую коммунистами территорию на передовую линию фронта нашей дивизии. Оказавшись в расположении моей сотни, действовавшей в составе 1-го Донского полка, генерал П. явился ко мне, скрыв свой чин, чтобы вступить в строй рядовым. Это было в Чепине под Осеком, во время нашего наступления.
Спрашивается, стоило ли ему дезертировать для этого из Охранного Корпуса? И какой дезертир стал бы рисковать в то время своей жизнью от Белграда, через Загреб в Чепин для того, чтобы попасть в строевую действующую часть!?
В штаб нашей дивизии генерал П. попал гораздо позже и при том, не по своему желанию, а по моему настоянию, так как я узнал о его чине и полагал, что ему надлежало быть там.
Знание местных жителей, их языка, территории и наличие бесстрашия, с которым генерал П. добывал необходимые сведения о противнике, сберегли немало казачьих жизней в последующих боях.
У Вас были точно такие же возможности, а кроме того, Вы уже тогда считали себя заместителем Донского Атамана, почему же Вы не последовали примеру генерала П.? Или Вы считали, что занятое Вами в Войске положение обязывало Вас только к заботе о личной своей персоне?
Вы более года отсиживались в Загребе за нашими плечами и за все это время Вы ни разу не отважились побывать в наших Донских полках. Мало того, Вы не удосужились навестить хотя бы раненых донцов, лежащих в самом Загребе.
В № 15,16 и др. Вы принимаетесь за Казачий Стан и изображаете казачье население станиц, как благоустроенное сборище сытых бездельников и уголовников, которые вызвали к себе враждебность местного населения «своим поведением и даже случаями воровства и грабежа». Вы уверяете, что попустительство Доманова «вело к еще большему разгулу…», что между офицерами были такие, «которые спекулировали и лихорадочно стремились лишь к личному обогащению» и т. д.
… Обливая этой грязью офицеров и казаков — поголовно выданных на погибель, Вы стараетесь не оставить возможности даже для защиты памяти этим мученникам, жертвам безбожного коммунизма.
Не довольствуясь представлением казаков как уголовного элемента, Вы также язвите над ними и приводите случай, когда вся одежда казаков была штатской и только одна фуражка была казачьей. Здесь нет повода к насмешкам и упрекам. Вам не пришло в голову то, что в продолжение многолетнего коммунистического грабежа казаки были обобраны до нитки, что родные свои земли они оставили, в чем были и что единственную, оставшуюся у них часть формы, фуражку, они носили из любви к таковой, не имея возможности сделать себе полную казачью форму. То были рядовые казаки. Вы же, казачий генерал, считавший себя уже тогда заместителем Войскового Атамана, имея возможность надеть полную форму донского генерала, по Вашим же словам, под всякими предлогами увертывались от нее, как от проказы, очевидно боясь чего-то?..
Далее в Ваших «воспоминаниях» Вы, «путешествующий» по тылам, глумитесь над нами, фронтовиками. Вы поднимаете нас на смех. Вы, который никогда не был между нами, авторитетно заявляете, что наш Походный атаман генерал Паннвиц был выбран Кононовым, который якобы преподнес [ему] наш 15-й Казачий кавалерийский корпус? Во время выборов Атамана — Кононов уже был известен как провокатор и бывший палач казачества. Он не имел между нами ни авторитета, ни влияния, и, зная это, «зайцем» метнулся после выборов сперва к генералу Власову, а затем вообще скрылся.
Мы знали генерала Паннвица еще до создания нашего корпуса. Знали его у себя на Дону, когда он проявил свой героизм, военное искусство и глубокую любовь к казакам… Немало казачьего населения он вырвал тогда на востоке из красного окружения и сделал возможным его отход. Немало нас, фронтовиков, уже тогда было в составе его группы, о которой знают и пишут до сих пор даже большевики. Наши казачьи части он принял под Херсоном, переформировал и организовал на Млаве и лично водил нас в бои в Югославии. Он заботился о наших инвалидах и немало содержал за свой счет казачьих сирот. Для казаков он был отцом-командиром.
… Здесь нужно сказать, что немцы, начиная от генерала Паннвица и кончая рядовым, идеализировали наше Казачество, вследствие чего относились к нам с большим уважением. Они нашивали себе на мундиры нарукавные знаки и лампасы наших Казачьих Войск, носили папахи и кубанки, гордились этими отличиями нашей казачьей формы, своей службой и службой с нами и, следуя примеру генерала Паннвица, приютили в кругу своих семейств многих наших одиноких сирот. Это были фронтовики, а потому их уважение к нам было возможно сохранить только лишь бережным соблюдением достоинств нашего казачьего звания, воинского чина, личной честности и доблести.
Тридцать шесть тысяч строевых казаков выбрали генерала Паннвица своим Походным Атаманом, но для Вас это только, как Вы пишете, «смехотворная бутафория» и т. п.
Невольно напрашивается вопрос, а в Ваших выборах, где принимали участие и казачки, — сколько человек из всех выборщиков избрало Вас Донским Атаманом?! Почему же Вы не считаете свои выборы смехотворными и сами себя, невзирая на присутствие еще одного конкурента, величаете Войсковым Атаманом? Сколько человек принимало участие в Ваших выборах и сколько еще казаков осталось, признающих Вас Атаманом?
… Родившийся немцем — генерал Паннвиц погиб казаком. Каждого 1-го июня казаки во всех местах нашего рассеяния служат заупокойные панихиды и, несмотря на то, что генерал Паннвиц другой веры, упоминают имя воина Хельмута и просят, чтобы Господь Бог в «селениях праведных» поселил и его среди тех, кто живот свой положил на полях чести и верности своей Родине. Память генерала Паннвица будет светлой и вечной среди казаков.
А как Вы служили в минувшую войну, явствует из Ваших же «воспоминаний».
Вы не собирались служить, как мы остальные… Однако это не мешало Вам пользоваться, завоеванными нашей казачьей кровью привилегиями. Вы грелись под казачьей крышей, ели казачий хлеб и сами пишите, как однажды получили такой большой паек, что сразу и съесть не могли, за казачий счет путешествовали по казачьим и чужим базам. При этом Вы ни разу не одевали казачьей формы и мало того, маскируясь штатской одеждой, как сами же пишите, подслушивали казачьи разговоры, а после докладывали генералу Краснову.
Когда в Италии стало небезопасно, Вы, не будучи раненным ни в какое место, «по блату» влезли в автобус, который должен был перевезти тяжело раненых казаков, на место одного из раненых, а так как Вам нужно было ехать в Пиано, а автобус шел только до Толмеццо и обратно, то поехав в Пиано, он уже не мог вернуться назад. А знаете, что сталось с оставленными ранеными казаками?
Весьма сожалею, что мне пришлось, разбирая Ваше «воспоминание», коснуться мест, которые Вы, в угоду себе, «сгладили», черня тех, кто не может за себя Вам ответить, так как находится или на том свете, или же выдан в СССР..
Н. Назаренко
Многоуважаемый господин редактор!
Генерал И. А. Поляков издал в газете «Россия» свои воспоминания под заглавием «Краснов — Власов»… И. А. Поляков приписывает себе влияние на ход событий, которое он никогда не имел и, между прочим, отношение Петра Николаевича Краснова к Полякову было весьма холодное. Генерал Краснов не придавал генералу Полякову никакого значения и не желал работать с ним. Однако я не собираюсь вступать в критику статей Полякова, а прошу Вас поместить в Вашем журнале опровержение тех мест в статьях, касающихся меня.
Поляков не выписывает имена живущих лиц, но, говоря про «Д-ра X.» каждый, имеющий прикосновение к описанным Поляковым вопросам, понимает, что это я.
…1. Поляков пишет: «Ни одно распоряжение, ни один документ, выданный Штабом (Главного Управления) не был действительным, если на нем не стояла подпись д-ра Х. и немецкая печать, каковая хранилась у него». Это ложь! Никогда я не вмешивался ни в приказы, ни в корреспонденцию Главного Управления. Только в таких случаях, когда надо было поддержать представление перед германскими властями, я не отказывался в подкреплении моей подписью.
