Штрафной удар - Мелентьев Виталий Григорьевич (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗
Бурьян скрывал это выдвижение, и потому опять было вернулось чувство обреченности на неуспех, но его смяли серии непосредственных впечатлений, сиюсекундных мыслей. Противник мерещился со всех сторон, но появился неожиданно. Прямо на лежавших правее, ближе к оси неприятельского выдвижения, Су-тоцкого и Шарафутдинова вышло не менее десятка солдат.
Они шли уступом, пригнувшись и немного боком, выставляя автоматы Они должны были наткнуться на разведчиков, но Гафур волчком развернулся и, махая рукой в сторону советской передовой, яростно прошипел:
– Шнель! Шнель!
Двое первых немцев осторожно обошли Сутоцкого, и все пошли дальше – пригибаясь, таясь, объятые тем отключающим сознание напряжением, которым отличается преддверие всякого, а тем более ночного боя.
На Матюхина и Грудинина противник не наткнулся. Теперь все четверо мечтали об одном, чтобы скорее все началось и можно было бы действовать: лежать стало невмоготу.
Но бой не начинался. Основная волна наступающих, видно, залегла, выравнивая боевые порядки. Сзади подкатывала вторая, уже редкая, – ячейки управления, связисты, передовые наблюдательные, пункты и многое иное, что пехота считает безнадежно тыловым, но что всегда рядом с пехотой и принимает на себя тот же огонь и те же опасности.
Когда мимо него проходили немцы, Сутоцкий обреченно думал: «Вот и все. Вот и конец». И готовился рвануть гранату. Ничего иного он придумать не мог. Но когда фрицы прошли, он с неожиданно вспыхнувшим весельем подумал: «А что, может, и нужно вот так – нахально?» И это ощущение веселой удачи скрасило первые минуты ожидания, но оно проходило, и стало казаться, что наши уже прозевали противника, что он прошел в тыл и сейчас начнет расстреливать заснувших, опростоволосившихся бойцов и командиров.
И хотя Николай понимал, что быть этого не может, – ночная передовая всегда настороженней дневной, – все-таки думалось самое плохое, и поэтому все сильней хотелось поднять стрельбу, заорать, пустить в ход гранаты, чтобы предупредить своих о страшной опасности. Но они лежали, сдерживая себя, и ждали.
В хорошо работающей военной машине противника, вероятно, щелкнуло какое-то реле, соединились контакты, и по единой, общей для всех цепи пролетели нужные сигналы, потому что почти одновременно в разных местах – справа, слева и сзади – немецкой обороны полыхнули всполохи выстрелов: розовато-белые гаубичные, чуть потемнее – пушечные и почти багровые – минометные. Они раздвинули и подняли темное небо и слизали слабо мерцающие звезды.
Потом пронеслись звуки. Ухающие – гаубичных выстрелов; хлесткие, звенящие – орудийных и похожие на хлопки – минометные. Все перекрыли режущие, берущие за сердце, до чертиков противные вопли реактивных минометов – «скрипунов». И вслед за этим небо над лощиной стало плотным от свиста и воя снарядов и мин. Они обгоняли и, кажется, терлись друг о друга.
Вся эта масса металла, пересекаясь, ударила и по нашей обороне, и в ее глубине. Разрывы встали густо, расцветали ярко и стремительно красиво, на мгновение подсвечивая столбы земли и дыма. Как-то естественно и просто из этой мощной и словно бы неторопливой сумятицы разрывов вычленились одинокие автоматные очереди. Потом они слились, перемешались с пулеметными. Бой сразу набрал силу, и поначалу разведчики, оглядываясь назад и представляя, что сейчас творится в их такой обжитой и родной обороне, даже не заметили, как невысоко над ними пронеслись пулеметные трассы и легли на границе прохода в минных полях противника. Дзот, из которого они вышли на задание, жил, и пулеметчики делали свое дело, работали на них, на разведчиков.
Первая оторопь, мучительное раздвоение сознания – надо думать о прорыве в тыл, а думалось о своих – стали исчезать: все шло как и задумывалось. И все, опять без команд и напоминаний, подобрались и стали готовиться к броску вперед.
Эта подготовка была несложной – половчее взять оружие, найти упор для ноги, как это делают бегуны на старте, надвинуть на пилотки капюшоны маскировочных курток.
Бестолочь автоматной трескотни удалилась. Противник втянулся в лощину. Через его головы били пулеметы. Но осветительных ракет было мало – обе стороны словно сговорились драться в темноте.
В какую-то минуту и на нашей стороне сработало реле, и по нашей системе прошли нужные импульсы. Из леса высоко в небо взлетели огненные стремительные стрелы, им вслед прокатился злой шип: дивизион «катюш» отработал залп из всех установок.
Когда вся эта мешанина огня и стали долетела до лощины, в которую втянулся противник, даже бывалому Сутоцкому стало страшно. Земля ощутимо дрогнула и покрылась сплошным мерцающим и потому кажущимся особенно злым огнем. Ракетные снаряды рвались ровно, могуче и красиво. От детонации взрывались и установленные в лощине противотанковые минные поля – земля от этих взрывов взлетала высоко и густо.
Николай Сутоцкий мысленно возмущался: почему не начинает выдвижение командир? Разозлившись, он легко вскочил и сразу увидел слева от себя Матюхина и Грудинина. Над ними летели беззвучные в этом огненном реве трассы пулемета, и они, осененные этим огнем, быстро пошли, именно пошли, а не побежали к немецкой обороне. Сутоцкий двинулся следом, начисто забыв, что первым должен был идти он, потом его догнал Гафур.
Справа от них, обгоняя, пробежало несколько немцев, и ребята присели, прячась в бурьяне, потом опять, пригибаясь, пошли дальше. Чем ближе они подходили к передовой, тем больше теней металось вокруг них. Сквозь шум стали пробиваться команды и вопли раненых. В последнюю минуту Матюхин свернул вправо и пошел не в обозначаемый пулеметчиками проход, а по немецким следам. Поскольку противник выдвигался отделениями, гуськом, он протоптал заметные тропки.
Уже за линией обороны, за первыми окопчиками – замаскированными и тщательно оборудованными – ребята столкнулись с немецкими санитарами. С носилками в руках немцы испуганной трусцой бежали к передовой и, налетев на разведчиков, остановились, словно радуясь остановке.
– Много раненых? – выдохнул один из них хриплым, прокуренным баском.
– Хватает, – хмуро ответил Матюхин. – Какого полка?
– Семьдесят третьего, гренадерского, – поспешно ответил второй, и Матюхин начальственно спросил:
– Штурмбаннфюрера Кребса не видели? Здесь должны быть его машины.
– Никак нет. Но какие-то машины стоят вон там, за дзотами. Слева.
– Спасибо, – поблагодарил Матюхин и опять хмуро буркнул: – Боюсь, у вас будет много работы.
Николаем Сутоцким опять овладело ощущение веселой удачи, и он не удержался и прошипел:
– Шнель! Шнель!
Немецкие санитары, втягивая головы в плечи, поспешно засеменили к передовой, а разведчики приняли вправо и стали обходить хорошо замаскированные землянки. Возле них стояли люди, слышался говор и звуки команд, отдаваемых, видимо, по телефону. Вероятно, здесь размещался командный пункт.
Мимо пробегали и проходили солдаты и офицеры противника – занятые, обеспокоенные явной неудачей, проскакали запряженные в фуру тяжелые кони, и ездовой, нахлестывая кнутом, гортанно крикнул разведчикам, чтобы они посторонились.
Никому не было до них дела, никого они не интересовали. Только в километре от передовой они столкнулись с целым взводом солдат, которые спешили вперед – может быть, пополнение, а может, смена потрепанных частей. Их командир, низенький, толстенький, деловито осведомился, почему они идут в тыл от передовой.
– Люди штурмбаннфюрера Кребса, – ответил Матюхин. – Выполняли особое задание.
Матюхин достаточно хорошо знал, как на армейских офицеров действует одно упоминание эсэсовских чинов, и потому даже не остановился, а пошел дальше. Он не видел, как толстенький немец потоптался и повел свой взвод к передовой.
Потом, словно спросонья, стала бить советская артиллерия, и сзади легли ее разрывы, позднее они легли и впереди, в деревне, и еще где-то и стороне. В деревне сразу разгорелся пожар, и Матюхин сошел с полевой, слабо накатанной дороги на скаты высоты – свет пожара освещал их, на темном фоне скатов они были менее заметны.
