Орлята партизанских лесов - Давидзон Яков Борисович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
— Сколько же мы здесь будем сидеть сложа руки? — расстроенно спросила Люся, наклонившись к самому уху Нины.
— Если бы хоть одна граната была, — сказала Нина. Она проверила автомат (он достался ей после первого памятного боя за Гуту), но это оружие было бесполезно в данной ситуации.
Тут Нина увидела, как от плетня отделился человек с гранатой в правой руке. Когда он приблизился, она узнала Федю Алешина из второго взвода.
— Ложись! — страшно закричал он, и подруги прижались к земле, ожидая взрыва.
Грохнуло так, что задрожала земля. Ещё не рассеялся дым, а Нина вскочила на ноги и с автоматом в руках рванулась к тому месту, где ещё минуту назад была крепкая, вся исклёванная пулями дверь. Теперь двери не было, вход зиял чёрным провалом. Нина шугнула в темноту и замерла на месте от неожиданности — она ничего не видела перед собой. Кто-то вдруг толкнул её в плечо, мимо неё с криком: «Бей гадов!» пронёсся Федя Алёшин. Он толкнул ногой дверь в классную комнату и яркий свет рванулся навстречу Нине, и она бросилась по коридору вправо. Вдали мелькнула неясная фигура фашиста, и Нина нажала на спуск. Автомат гулко загрохотал в коридоре.
Немец упал, а Нина теперь уж сама дулом автомата толкнула ближайшую дверь. Она раскрылась. Это, по-видимому, была столовая: длинные столы, скамьи вперемешку со стульями, большой портрет фюрера и в беспорядке разбросанные по полу алюминиевые миски. Из столовой вела дверь куда-то влево, и Нина, спотыкаясь о гремевшие под ногами миски, побежала туда. Вдруг яростный огонь сразу нескольких автоматов раздался из-за окна, с улицы. Нина подбежала к окну и увидела, как несколько гитлеровцев, спрятавшись за поленницей дров, встретили свинцом наступавших партизан. Кто-то упал наземь да так и остался лежать.
Нина выставила дуло автомата в окно и, прицелившись, дала длинную очередь. Трое фашистов даже не успели обернуться, но четвёртый успел резануть по окну, и острые осколки стекла впились в лицо девушки. Но Нина не отпрянула назад — она поймала врага на мушку и снова нажала спуск.
— Ну гляди! Да ведь он в тебя в упор стрелял! — раздался рядом хриплый голос.
Нина увидела Федю Алёшина. Лицо его было в крови, кровь была на руках, но он яростно отмахнулся, едва Нина хотела достать бинт.
— Некогда! Потом! Нельзя им дать уйти! — закричал Алёшин и побежал в ту дверь, что вела влево из столовой.
Откуда-то из угла выскочил немец и ринулся к окну. Рама была закрыта, немец замешкался, протискиваясь наружу. Подоспевший Алёшин одним выстрелом уложил его на пол. Федя побежал дальше, а из рук упавшего фашиста вывалился какой-то свёрток. Нина машинально подняла его и увидела готические буквы на шёлковом полотне. Сунула свёрток под стёганку и поспешила на звуки пальбы.
Но бой уже кончился. Гарнизон перестал существовать. Отовсюду к школе стягивались партизаны. Нина увидела Позднякова. Вспомнила, что где-то затерялась Люся Стоборова.
— Люсю не видели? — весело спросила она, даже не подозревая, какой удар ждёт её.
— Нет больше Люси, погибла… И Замула тоже… Женя твой ранен…
Таким был один из многих боёв партизанки Нины Созиной.
За этот бой отважная девушка была награждена орденом Красного Знаме ни. А в свёртке, который Нина захватила в школе, оказалось знамя фашистской части…
Более года провела в партизанском отряде Нина Созина. С боями прошла она в рядах ковпаковского соединения по Западной Украине, Белоруссии, была дважды ранена, но снова возвращалась в строй. Когда же рота удерживала переправу через реку Припять, возле Нины Созиной разорвалась граната…
Нину отправили в Москву, в госпиталь. Руднев написал записочку и вложил в документы юной партизанки. Записка была адресована начальнику штаба партизанского движения генералу Строкачу. Руднев просил видеть в Нине Созиной свою дочь…
Когда Нина Созина выписалась из госпиталя, она настояла, чтобы её отправили на курсы радисток-разведчиц. Училась упорно, настойчиво. Но попасть в действующую армию Нине не довелось.
— Война скоро закончится, — сказал Нине генерал Строкач. — Тебе нужно думать об учёбе, о будущем, за которое ты пролила столько крови…
Евгений Созин, брат Нины, добровольцем ушёл в армию и погиб смертью храбрых 8 мая 1945 года в Берлине, не дожив до Победы нескольких часов…
И твой вклад, Паша
Упорный бой за село начался утром. Но хотелось фашистам покидать тёплые хаты.
Я продвигался вперёд вместе с первыми отделениями, мне очень хотелось заснять. как побегут фашисты. Но снимать было трудно: сеял не то снег, не то дождь. Да и автомат мне пришлось держать в руках чаще, чем фотоаппарат, — уж больно ожесточённо сопротивлялись немцы. Только к полудню удалось выбить фашистов из села.
Я шёл по затихшей, пустынной улице. Впереди горел дом, ещё свистели шальные пули. Как вдруг на углу улицы я заметил маленькую фигурку, что-то прилаживавшую на столбе. Ещё не спросив, что делает этот мальчишка, я успел щёлкнуть пару раз затвором фотоаппарата.
— Чего делаю? — переспросил мальчик. — Листовки с сообщением Совинформбюро расклеиваю. Пусть люди знают, как бьёт Красная Армия фашистов!
Так я познакомился с юным партизаном пионером Пашей Вершининым.
Третьи сутки народные мстители питались лесными ягодами да грибами. Пили прямо из болота ржаную, отдающую тиной воду. Софийские леса, где соединение надеялось найти убежище, оказались неприветливыми — фашисты перерезали все пути. Это были регулярные воинские части, снятые с фронта для окончательного разгрома партизан.
У партизан были на исходе патроны, последние бинты использовали неделю назад… Вместе со всеми пробирался по топям и буеракам 13-летний пионер Павел Вершинин, связной отряда им. Кирова — ленинградский школьник, заброшенный в украинские леса войной…
Не ждал, не гадал Пашка Вершинин, что такими долгими окажутся школьные каникулы. В середине июня сорок первого года с сестрой Герой ехал он в поезде к дальней материной тётке в село. Паша жадно провожал глазами каждую речечку, каждое озерцо и мечтал о рыбалке, о походах в лес за грибами. Всё ему нравилось здесь, на Брянщине. Пробегали за окнами золотые поля пшеницы, луга. В раскрытое окно вместе с терпким запахом угольного дыма доносились запахи скошенной травы.
Гостей из Ленинграда встретили приветливо. Тётка не знала, куда усадить, чем угостить. Дядя Федос захватил Пашу своими рассказами из жизни животных.
— Жалко только, что лето такое короткое, — с сожалением сказал Паша сестре, когда они, наконец, улеглись спать. — Оглянуться не успеешь, как нужно будет уезжать.
— Ещё и отдыхать не начали, а ты заныл. Спи! — оборвала его сестра.
А через неделю началась война.
Когда в село вступили фашисты, время точно остановилось. Ленинград был где-то за линией фронта, и Паша вспоминал о родном городе тайком, потому что тётка её очень-то теперь была рада гостям. «Свалились на мою голову! Самим есть нечего!» — приговаривала она всё чаще. Паша и Гера беспрекословно выполнили любую, самую трудную работу, но тётка оставалась недовольной. Чем дальше, тем хуже. Чуть что не так, сразу хваталась за кнут. Паша успевал убежать, а Горе нередко доставалось за двоих.
В доме стали бывать немецкие офицеры. Своего мужа Федоса тётка заставила записаться в полицаи.
— Вот соберутся в доме фашисты, будут петь и гулять, а я — с автоматом через окно и тра-та-та! — шептал Павел сестре на ухо, когда, не чувствуя ни рук, ни ног от усталости, они укладывались спать. — А потом — в партизаны!
— Где это ты автомат возьмёшь? — охлаждала его пыл сестра.
— Где, где, — передразнивал Геру Павел. — Найду, всё равно найду! Однажды утром тётка разбудила их пи свет ни заря.
