Памятник Дюку(Повести) - Воинов Александр Исаевич (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
Данилов ушел в штаб, Кудря продолжал переговоры по телефону, дежурный радист, сидя рядом со мной, слушал во вторые наушники мои команды и принимал ответы немецкого радиста, тут же тщательно записывая в специальную тетрадь и то, что говорил я, и то, что отвечал самолет. В случае катастрофы можно будет документально проверить, есть ли вина тех, кто руководил посадкой.
Мимо окна прошумели машины, и снова все стихло.
Замолк и немецкий радист. Вероятно, летчик уже вывел самолет на посадочную прямую.
— Посмотри-ка в окно, — сказал я Кудре, — что видно?
— Луч пока висит над землей, товарищ командир! — ответил Кудря.
— Вызови прожектористов!
Но в этот момент позвонил с коммутатора дежурный телефонист.
— Все в порядке! — доложил Кудря. — Самолет сел!
Я выключил рацию и быстро пошел в штаб, к Стриженюку. Сейчас у оперативного дежурного можно узнать все новости.
Когда я вошел в небольшую, ярко освещенную комнату, в ней уже набилось довольно много народа. Тут был и начальник штаба подполковник Семеницкий, лысоватый, не в меру крикливый и уже начинающий полнеть. Он сидел перед столом Стриженюка нахохлившийся и немного растерянный.
— Ну вот, не имела баба забот, — говорил он, — немцев нам еще не хватало!
За его спиной, прислонившись к стене, рядом с тяжелым несгораемым ящиком, в котором хранились карты и секретные пакеты на случай боевой тревоги, стоял Курбатов и что-то тихо пытался доказать Емельянову, который неодобрительно покачивал головой.
Как только я вошел, меня засыпали вопросами. Всех интересовало главное — в чем причина посадки? Как раз на этот вопрос я и не мог ответить.
— Так о чем же вы с немецким радистом разговаривали? — раздраженно закричал Семеницкий.
— Передавал координаты! — пробовал объяснить я.
Но никакие координаты никого уже не интересовали.
— Странно! — сказал Емельянов, поворачиваясь от Курбатова и движением руки приказывая ему помолчать. — Что они не могли дотянуть до своего аэродрома?!
— Как будто у них загорелся правый мотор, — сказал я. — Было видно свечение…
— Ничего у них не загорелось! — резко сказал Курбатов. — Это просто разведчики!
В комнате наступило молчание. Семеницкий побарабанил пальцами по краю стола.
— Может, разведчики, а может быть, и просто летчики, — проговорил он. — Ничего сказать нельзя.
— Во всяком случае, — сказал Емельянов, строго оглядев присутствующих, — никаких бесед на служебные темы!.. Помните о бдительности!
— Если помнить о бдительности, — вдруг подал голос Курбатов, — то им не нужно было разрешать посадку!.. А сейчас у них нужно отобрать самолет за самовольный перелет границы!
— Верно! — вдруг согласился Семеницкий. — По всем законам это правильно! Пускай не лезут, куда не следует!
Емельянов поднял руку.
— Товарищи, успокойтесь! — веско сказал он. — На это будет распоряжение командования. Я уже звонил в округ!.. Там люди умнее нас!..
— А мы тоже не дураки, товарищ полковой комиссар, — сказал я. — Зайдите ко мне на рацию, послушайте, что делается в эфире! За рекой, наверно, больше ста штабов собралось!
Емельянов вздохнул.
— А кто говорит, что обстановка вполне ясная, — проговорил он, сбавив тон, — конечно, мы не должны забывать о капиталистическом окружении.
А лучше всего, если мы уберем отсюда свои истребители! — сказал Курбатов. — Немцы нас уже тысячу раз сфотографировали.
— Мы уже поставили об этом вопрос, — быстро сказал Семеницкий. — Принципиальное согласие дано.
Емельянов взглянул на часы.
— Ну, позвони-ка прожектористам! — приказал он Стриженюку. — Как там дела?.. Данилов уже, наверное, прибыл.
Пока Стриженюк усиленно крутил ручкой телефона, все, притихнув, смотрели ему в лицо.
— Это кто там? Кто?.. — натужливо закричал в трубку Стриженюк, и его круглое, плотное лицо страдальчески поморщилось. — Говори громче! Кто это? Коробицын?.. Как там с немцами? С немцами, спрашиваю?! Все в порядке?.. А где Данилов?.. У самолета? А с самолетом что?.. Правый мотор забарахлил?!. Ах, вот как!.. Наших техников не допускают!..
— Вот сволочи! — воскликнул Семеницкий. — Наглецы! Дать им под зад коленкой!.. Пусть убираются ко всем чертям!..
— А может, наши техники не знают конструкции? — сказал Емельянов и почесал за ухом. — Там Евлахов, — добавил он, улыбнувшись, — он разберется, какая у них там конструкция!.. — И вдруг выругался: — Фашисты все-таки большие стервецы… Больше ста раций, говоришь, насчитал?..
— Не меньше, — ответил я. — На всех диапазонах работают.
— А о чем говорят, непонятно?
— Нет, действуют на строгом шифре.
— Д-да!.. — вздохнул Емельянов. — Завтра же утром мы с Даниловым поднажмем на округ. Надо менять аэродром…
Загудел телефон, и он, по праву старшего, первым взял трубку. Звонил Данилов, и то, что он говорил, видно, совсем не нравилось Емельянову.
— На кой ляд нам этим заниматься! — крикнул он. — Пусть сидят себе до рассвета!.. Ну, конечно, высокие материи. А как Евлахов?!. Санкционирует? А потом еще пришьет общение с иностранцами!.. Ну, ладно! Подготовимся!.. — положил трубку и досадливо взмахнул рукой. — Сюда немцев везет! Пока двое из их экипажа будут исправлять мотор, другие хотят поужинать… Ну, Степан Гаврилыч, распорядись! — кивнул он начальнику штаба.
— А где их кормить? — спросил Семеницкий. — В клубе или в столовой?..
— В столовой, — сказал Емельянов, — только вот о белой скатерке позаботься да о коньячке…
— Значит, надо начальника военторга будить! — сказал Семеницкий. — Стриженюк, пошли-ка к Федорову посыльного. Пусть немедленно явится ко мне…
— Да! А как же будем с ними разговаривать? — сказал Емельянов. — Кто умеет говорить по-немецки?
Все сконфуженно молчали.
— Варвара Петровна! — вдруг вспомнил Семеницкий и обернулся к Курбатову. — Сходи, пожалуйста, за ней. Попроси от моего имени!
Курбатов и бровью не повел. Его нисколько не удивило, что с этой просьбой обратились именно к нему. Он тут же быстро вышел из штаба, и через мгновение его фигура мелькнула за окном.
— А ты, Березин, быстрей ступай в столовую и вместе с дежурным приготовь по пятой, — сказал мне Емельянов. — Когда все будет готово — доложи! Да особенно не копайтесь, они минут через двадцать уже будут здесь…
Пятая норма — это летный паек, самый усиленный, самый питательный. Его получают лишь пилоты и штурманы; даже техники и мотористы, проводящие целые дни на аэродроме, не имеют на него права.
Емельянов забыл сказать, на сколько человек приготовить ужин. Но мы с дежурным прикинули и решили накрыть столы человек на десять. Составили два стола и в ожидании скатерти пока накрыли клеенками получше, которые сняли с других столов.
Признаться, на сердце у меня было трудно. Я вспомнил Гуго Криммера, моего давнего друга, который вернулся в Германию и сейчас борется с фашизмом где-то в глубоком подполье. А может быть, он уже схвачен и уничтожен. Что же делаю я?! Готовлю фашистам ужин по норме номер пять!..
Столы были уже почти накрыты, когда появился взволнованный начальник военторга со скатертью и тремя бутылками коньяка.
— Быстрее, ребятки! — весело сказал он в предвидении законной выпивки. — Скатерть на стол!.. Бутылочки пока повремените открывать… Сколько их там прилетело?
— Кого? — спросил я, глядя на его коротко подстриженный чубчик, придававший этому кадровому деятелю военторга бравый и энергичный вид.
— Ну, в делегации… — сказал Федоров и, не дожидаясь, пока мы с дежурным раскачаемся, сам набросил скатерть на столы. — Эх, черт побери, коротка! Придется еще за одной сбегать…
— Да какая же это делегация! — подал голос с кухни дежурный. — Это немецкие летчики под Кольцовкой на вынужденную сели…
И вдруг руки Федорова словно повело судорогой. Он с такой силой рванул со стола скатерть, что она парусом взвилась кверху.
— Не дам скатерть, — закричал он яростно, — и коньяка не дам!.. Пусть на клеенке жрут!..
