Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
— Почему баба Шура?
Ответ Клим не разобрал, услышал только, как она не терпящим возражений тоном добавила:
— Вот так.
Ну что ж, судя по тону и характеру разговора, за семейные дела можно не беспокоиться, старая морячка воспитает новенькую не хуже, чем это делали с будущими женами офицеров дамы Смольного института благородных девиц. Он вспомнил, как после кино баба Шура собственноручно угощала их чаем, как снова наотрез отказалась она от платы за комнату. Да, за тыл Клим был спокоен.
Корабль встретил отпускника знакомым запахом перегретого пара, свежей краски, приготовляемой на камбузе еды. В каюте было полутемно. Петр Иванович еще спал. Дверь, как ни тихо прикрывал ее Клим, щелкнула, главный боцман проснулся, увидел товарища и удивленно закричал: Как? Уже вернулся?
И не давая открыть ему рот, зачастил:
— Неужели отпуск тю-тю, закончился? Мы тут вроде медведей, совсем потеряли счет времени. Как съездил, как отдохнул, что видел интересного, давай кэпсэ, догор.
Куда подевалась обычная его степенность. По всему было видно, что Петрусенко доволен возвращением соседа. Он радостно воскликнул, когда узнал, что Клим женился и одобрительно похлопал его по плечу, после того, как Клим сказал, что жену он привез с собой.
— Молодец. Значит, послушался моего совета, женился. А где устроились? Угол-то хоть нашел?
— Старушка одна приютила, вдова отставного мичмана.
— Вот и отлично, отцам-командирам меньше забот. Ну подожди, я сейчас поднимусь, да пойдем завтракать.
— Я поел. Дома.
Петр Иванович вспушил усы, хитро подмигнул Климу:
— Силен. Преимущества семейной жизни налицо, а? У, б-бродяга!
Борисов снял с иллюминатора броняшку-задрайку, сел в кресло, оглядел каюту.
Все та же косо срезанная гильза от снаряда была полна окурков. На застекленной полочке над небольшим столом гнездились Уставы, конспекты, массово-политическая литература в виде брошюр. По столу нахально разгуливал крупный рыжий таракан. Петр Иванович тоже увидел его, попросил скорей придавить, что и было сделано.
— Ты знаешь, лезут и лезут откуда-то, не иначе Горелкин сухари в столе держит.
Это был уже прежний Петр Иванович, одержимый служебными заботами главный боцман. Клим вздохнул:
— Эх, знакомая картина, ничего не изменилось.
Ему захотелось к Ольге, но она находилась в нескольких километрах от Клима. Он выбросил таракана в раковину и уныло спросил у Петрусенко:
— Петр Иванович, а ведь на берег мне нескоро попасть, как думаешь? Сейчас запрягут, скажут сам Бог велел, все устали, один ты ходишь свеженький.
Иваныч повернулся, резко выдохнул и поднялся с постели. На вопрос он ответил вопросом:
— Отпуск быстро пролетел?
— Ты еще спрашиваешь?
— Ну и не торопись на сход. Будешь каждый вечер рассказывать по эпизодику, все аккуратненько вспомнишь, заново переживешь, но теперь уже с толком, с чувством, с расстановкой. Считай, будто еще раз в отпуске побываешь. Радуйся, друг мой. А на берег еще успеешь, надоест, честное слово.
Клим слабо улыбнулся такой перспективе. А что он мог поделать? Написать рапорт, мол, так и так, никаких сил нет, тянет к молодой жене, хоть волком вой. Или украдкой бегать к ней под покровом темной ночи?
Петр Иванович опять потянулся, сделал несколько гимнастических упражнений, потом похлопал растопыренной пятерней по своему белому мягкому животу, потыкал, поиграл по нему пальцами, неодобрительно покачал головой и продолжал:
— Конкретный ответ даст тебе командир дивизиона. Но, естественно, особо не обольщайся. Поэтому лучше вовсе не спрашивать. Ты сейчас к нему? Зайди к своим в кубрик. Кстати, будь готов к тому, что Уразниязова у тебя заберут. Взамен получишь молодого матроса.
— Правда? Ну, хоть этому порадуюсь. За хорошую весть с меня, как говорится, причитается.
— Думаешь, в это есть моя заслуга? Было дело, просил я о переводе твоего Уразниязова в свою команду взамен этого молодого матроса. Между прочим, он оказался музыкантом, но старпом отказал. И, главное, без всякой на то веской причины. Ну, нет, значит, нет. Сижу, жду тебя, думаю, вместе уж мы сумеем уломать Виктора Степановича. И знаешь, так это все четко выстраивалось. Парнишка закончил музыкальную школу, скрипач, а его в боцманскую команду сунули. Зачем? Почему? А у тебя он дал бы Уразниязову сто очков форы, как-никак имеет абсолютный музыкальный слух. Тут замполит где-то расстарался, принес на корабль скрипку. Слушай! Жалко, я в этой самой классической-симфонической, да любой другой музыке ни уха, ни рыла. Как Конев играет! Это фамилия такая у матроса. Какой он концерт забабахал, народ в восторге, его чуть не качали. Дальше. За Уразниязова, как за кнехт, можно пароходы швартовить. Ему сам Бог велел быть боцманом. Вот бы и поменять их, все логично, правда? И тут, понимаешь, такой случай вонючий приключился. Будто Уразниязов где-то за что-то ударил Конева. Вот с такущей раной он лежал в лазарете. Разбирались, сам Черкашин лично разбирался, расследование проводил. Теперь, говорят, списывают твоего на береговую базу. Хорошо еще, прокуратуру не подключили. Вот такая, брат, история, а ты — причитается.
Петр Иванович вздохнул, включил электробритву, стал бриться. Клим огорошенно молчал. Такой добродушный увалень Шухрат и вдруг обидел молодого матроса? Кажется, легче медведя из берлоги поднять, чем рассердить Уразниязова, это даже Иванову не удается. Наверное, Петр Иванович что-то перепутал. Может быть, что-то произошло, но без участия Уразниязова.
Старший мичман выключил, наконец, свою бритву, тщательно почистил ее над раковиной и продолжил невеселый рассказ:
— Конев в объяснительной написал, что стукнулся сам, наступил на комингс и расшиб себе голову о дверной обвод. Такое у новичков вполне возможно, особенно у рассеянных, несобранных. Ну, походил Черкашин, поспрашивал, ребят твоих вызывал, да и решил, видимо, что без рук Уразниязова все же не обошлось.
Борисов сник. Он понял, что сказанное — правда.
Петрусенко расценил озадаченный вид товарища по-своему. Известно, что отсутствие командира на момент чрезвычайного происшествия не освобождает от личной ответственности. А капитан-лейтенант Черкашин рассматривал этот случай именно как ЧП.
— Чего испугался? Не бойся. Ну, поговорят, не без этого, да и забудут со временем. Скажи спасибо, что у Конева все обошлось, могло быть хуже. Все-таки голова, знаешь… Он в лазарете больше суток проспал без передыху, я уже боялся, что сдвинулся мой скрипач. Давай, давай иди к ребятам. Сначала доложи лейтенанту о прибытии и рули к матросам. Там разузнаешь, что к чему.
Командир дивизиона обрадовался появлению мичмана. На носу были зачетные выходы в море на поиск лодок, потом надвигались тактические учения, работы на корабле хватало. Лейтенант Коломийцев немного побаивался надвигающихся событий, как-никак за выучку гидроакустиков отвечает он, командир дивизиона.
Ему хотелось обсудить с Борисовым сильные и слабые их стороны. Он хотел бы напоить старшину команды чаем, поговорить о матросе Уразниязове, ну и, само собой, о житейском, например о том, что обычно тревожит молодых мужей, редко видящих своих жен. Неплохо было бы расспросить его о проведенном отпуске, даже пожаловаться на то, что лично ему светит отдых только в «бре», то есть осенью. Он все это обязательно проделал бы, но несколько минут назад звонил командир боевой части, требовал подготовить кое-какие документы. Поэтому лейтенант лишь переспросил, не опоздал ли Климент Иванович из отпуска, как уладилось с жильем, посетовал на приближение зачетов, помолчал, нетерпеливо посматривая на разложенные бумаги. Наконец, он сказал, обращаясь больше к себе, чем к мичману:
— Вопросов нет, задачи ясны, так за работу, товарищи!
Эта фраза, рожденная бывшим Председателем Совета Министров СССР, Генеральным секретарем КПСС Никитой Сергеевичем Хрущевым в начале далеких шестидесятых годов нравилась ему своей афористичностью.
Клим вышел из каюты приунывшим. «На носу зачеты». Значит, плакали сходы. Сидеть ему на корабле очень и очень долго. В другое время Клим выпросил бы, нет, из горла вынул у него одну ночку на берег. Счастлив оказался Бог у лейтенанта.
