Танки идут на мины - Бакшеева Галина Завалуновна (версия книг txt) 📗
Когда А. А. Жданову доложили о новой идее, он дал указание немедленно приступить к изготовлению первого опытного, экспериментального образца.
Из заводских ворот на испытательный полигон трал вывезли утром 1 января 1940 года. Для испытания трала танка не дали, и Мугалев приспособил обычный трактор. Павел Михайлович сам вел его. Боевые противотанковые мины под тралом срабатывали безотказно. В процессе испытаний выявились и некоторые недостатки. В конце февраля был готов новый, существенно улучшенный вариант трала. Испытания снова проводил сам конструктор в присутствии членов комиссии. Новое боевое средство действовало безотказно и надежно.
Начальник инженерных войск Ленинградского военного округа генерал-майор инженерных войск К. С. Назаров 28 февраля 1940 года сообщил начальнику Военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева: «…Минный трал Мугалева создан, прошел полигонные испытания и показал удовлетворительные результаты».
12 марта военные действия в Финляндии прекратились. Инженер Мугалев был убежден, что именно сейчас, в период мирной передышки для нашей страны, необходимо настоятельно добиваться доработки нового вида вооружения и внедрения его в армию как средства механической разведки минных полей и устройства в них безопасных для танков и пехоты проходов. Тем не менее работы над тралом Мугалева приостановились.
В то же время проблема создания перспективного минного тральщика продолжала стоять остро. Многие конструкторы думали об этом, и у каждого был свой путь решения вопроса. Единого мнения специалисты не придерживались. Одни утверждали, что трал Мугалева может выдержать не более трех-четырех взрывов мин, а не десять — двенадцать, как показывали испытания. И потом где это видано, чтобы на передок танка цеплять эдакую махину?! Что останется от маневренных качеств танка, идущего впереди наступающих подразделений?! А металл! Сколько металла потребуют тралы!
Конструкторы бойкового типа трала отстаивали свой принцип, старались доказать целесообразность и перспективность именно такого решения. Какой из созданных экспериментальных образцов может стать основанием для конструирования и серийного выпуска нового трала? Вопрос оставался открытым до тех пор, пока в конце концов дисковый трал Мугалева вообще признали бесперспективным.
Но Павел Михайлович продолжал настойчиво добиваться права работать над своим изобретением. Он составлял аргументированные докладные записки и посылал их в вышестоящие инстанции.
Вероятно, нет такого конструктора, который бы в тот или иной период своей деятельности не пережил определенного творческого кризиса. «Но кризис ли это? — спрашивал себя Мугалев. — Неужели предложенная мною конструкция трала — пройденный этап, лишь некая веха на пути создания тех, которые должны пойти на оснащение армии? Нет! — мысленно утверждал он. — Это не тот обременительный груз, от которого я должен отказаться». И Мугалев твердо решил довершить начатое дело.
Раздумья над сложной проблемой, напряженная работа мысли, настойчивые поиски нового решения не оставляли в покое. Его тральщик будущего облекся в прочную стальную броню, надежно защищавшую экипаж, совершенствовалась форма его рабочих органов, упрощалось управление им на поле боя.
Павел Михайлович не знал, сколько времени уйдет на то, чтобы добиться права вновь начать работать над своим изобретением. Но верил, что это время придет.
Инженер нередко вспоминал, с чего же началась его тяга к боевым машинам. Очевидно, толчком послужили впечатления детства. Лет двенадцать было ему, когда впервые попал в кинематограф в своем родном Житомире. Показывали хронику, запечатлевшую празднование в Москве второй годовщины Октября. Зрители увидели Владимира Ильича Ленина, стоявшего возле Кремлевской стены вместе с рабочими, красноармейцами, членами правительства. Ленин, подняв ладонь к шапке, приветствовал войска, идущие по Красной площади. После того как прошли пехота и конница, появились пушки на конной тяге, а за ними бронеавтомобили. Затаив дыхание, смотрели люди на экран. Детвора, примостившаяся на полу перед первыми рядами длинных дощатых перекладин, реагировала по-своему. Пашка Мугалев, толкая в бок друга, шепотом говорил: «Вот где силища! Правда?!» Ему казалось, что в этих боевых машинах заложена такая мощь, которая вконец сметет врагов революции.
Трудные то были годы. Еще шла гражданская война, свирепствовали болезни и голод. Тяжко было и матери Павла Мугалева, Марии Ивановне. Трех сыновей надо было поднимать без отца. Работала она на фабрике, иногда по две смены. Где там уследить за мальчишками. Фабком помог ей определить их в детский дом. Побыв там несколько месяцев, они сбежали и, предоставленные самим себе, промышляли на речной пристани, работая гребцами на лодках, сновали по торговым рядам шумного Павликовского базара, торгуя рыбой, выловленной из речки Тетеревки. На добытые деньги подкармливались, кое-что отдавали матери, иногда хватало и на билет в кинематограф.
Жизнь семьи Мугалевых стала нормализоваться с возвращением отца, Михаила Борисовича, солдата первой мировой войны. Он разыскал сыновей, водворил их в дом. Так они стали учиться и работать.
Михаил Борисович был хорошим плотником. Некоторое время учеником поработал с ним и Павел. Но недолго.
Среди своих друзей — пятнадцатилетних сверстников — он первым стал бойцом ЧОНа. Свою причастность к частям особого назначения он воспринимал как большую честь. А через год юноша стал курсантом Волынской губернской советской партийной школы.
В 18 лет Мугалев возглавил Аннопольский райком комсомола в Шепетовском округе, затем профсоюзные организации строителей и мукомолов. Глубоко уважая своего молодого руководителя, рабочие называли его не иначе как «Батька». Такое отношение простых людей смущало юношу и вселяло гордость: значит, правильно работает.
В те дни на нем ладно сидела кожаная тужурка — премия за ударный труд от председателя Ксаверенской коммуны партизана Назарука. На голове — легкая кепчонка, из-под нее — русые вихры.
Он часто выезжал на стройки и предприятия своего района, встречая иногда людей редчайшей в то время профессии — «инженер», и до обидного ощущал, как ему не хватает знаний.
Вскоре он вернулся в Житомир, стал работать на деревообделочной фабрике и учиться на вечернем рабфаке, а потом на курсах «профтысяча». После окончания курсов Мугалева послали учиться в Одессу в Политехнический институт. Здесь он впервые увидел море во всей его впечатляющей силе. Возле памятника Пушкину стояла подзорная труба. Отдал несколько копеек хозяину и заглянул в трубу. Увидел порт, корабли, мол, маяк и безбрежную даль синего моря. Потом он долго петлял по одесским переулкам и улочкам, выходил на зеленые бульвары и снова уходил куда-то — в этом городе на всем лежала печать истории.
В начале апреля 1919 года Красная Армия изгнала из Одессы иностранных захватчиков — англо-французских интервентов. Пять трофейных танков захватили наши войска. Один из них отправили в Москву, Владимиру Ильичу Ленину. Этот танк прибыл в столицу в конце апреля, и 1 Мая его увидели москвичи идущим по Красной площади. Это был тот самый — один из пяти танков, которым и «хотели застращать русских рабочих англо-французские мошенники в Одессе» [2].
Демонстрацию, на которой московские трудящиеся показали всему миру силу своей воли к победе над англо-французскими интервентами, и, как доказательство этой силы, трофеи, захваченные у противника, в числе которых был и танк, описывали в газете «Правда». Будучи в Одессе, Мугалев допытывался, а где же остальные четыре трофейных танка? Может, в музее в каком стоят, посмотреть бы.
И потом, много позже, когда наша армия имела на своем вооружении немало техники, вид бронированных стальных машин никогда не оставлял равнодушным Мугалева.
Созданные для непосредственного сопровождения пехоты на поле боя, поддержки ее огнем и гусеницами, танки подтвердили свою незаменимость. «Но только ли огнем и гусеницами, непробиваемой броней должен быть сильным танк? — думал нередко Мугалев. — Какие же еще качества можно ему придать, чтобы сделать неуязвимым, ну хотя бы от мин?»
