Вторжение - Соколов Василий Дмитриевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT, .FB2) 📗

— Батя, дай же я порублю, — начиная зябнуть, попросила Наталья.

— Это не по твоим рукам. Валежник вон собери. На растопку сгодится, отозвался Игнат и молча принялся колоть пень, вбивать в его расщелины клинья.

Проваливаясь в снегу, Наталья зашла в гущу леса, увидела лежащий навалом, потемневший от времени хворост. Выбирала какие потолще прутья, складывала их в вязанку, чтобы снести к саням. Делала это почти машинально. Мысли были заняты другим: думала об Алексее, с которым была разлучена, и тоска давней, незатухающей болью щемила сердце…

В куче хвороста попадались еловые ветки, сухие и колючие. Она почти не ощущала ни жалящих уколов на ладонях, ни холода — все думала о муже.

В то лето Наталья, по ее выражению, свалила с плеч гору — сдала курсовые экзамены в медицинском институте, решила отдохнуть наконец вволю, уехала к отцу в Ивановку. Пора была страдная, от зари до темна женщины пололи просо, овес, забиваемые колючим осотом и повиликой, окучивали картофель, уезжали с ночевкой на покос дальних лугов — словом, дел у всех хватало, и только Наталья проводила время в свое удовольствие. По утрам выходила к реке, подолгу сидела на берегу, и все ей казалось в диковинку: и придонная чернота воды, подсвеченная утренним солнцем, и снующие стрижи, чьи гнезда лепились под глинистой кручей.

Однажды, разморенная жарой, Наталья захотела искупаться. Огляделась вокруг — притихли в истоме кусты ольхи. Разделась и, любуясь собой, вывела вперед ногу, провела руками по бедрам и, осторожно ступая, несмело вошла в реку. Вода была жгуче–студеная, будто ее холодили бьющие со дна ключи. Наталья постояла немного, плеская на себя пригоршни воды, и подошла к ветле. Старая, дуплистая, она то ли не выдержала своей тяжести, то ли, сломленная бурей, упала в реку. У самого корневища ствол перекрутился, и ветла переметнулась на тот берег, лежала в камышах, раскидав невянущие, зеленые ветки. Под ними золотисто, как огоньки, помигивали желтые кувшинки.

Наталья пыталась достать из воды цветы, но они были далеко. Как нарочно, сзади послышался крупный всплеск. Вздрогнув, она оглянулась: никого нет. Только от берега валко раскатилась волна. Видно, кто–то нырнул или бросил камень, и Наталья замерла. Из–под куста ракиты вынырнул парень. Он раздвинул ветви и, наваливаясь грудью на воду, зашагал к ветле. На пальце высоко поднятой руки висел рак. Наталья вскрикнула, загородилась как могла руками, хотела выбежать на берег, но будто пристыли ко дну, совсем не повиновались ноги.

— Не бойся, деваха. Ты не подумай, что я нарочно… Погляди–ка на эту живность. — И парень, отведя взгляд от девушки, поднял цепко державшегося на пальце рака.

— Уходите отсюда! Не нужен мне ваш рак. Уходите же!.. — загораживаясь и отходя от него боком, настаивала Наталья.

Она вмиг выбежала из воды, с трудом натянула на мокрое тело платье и потом как бы невзначай взглянула на него. Парень был ладного сложения, крутые, потемневшие от загара плечи слегка подрагивали; озорно улыбаясь, обнажал крупные, хотя и редкие зубы.

Наталья немного поостыла и уже мягко, не сердясь, сказала:

— Лучше бы вон кувшинок нарвали.

Он словно ждал этого, выбросил рака на берег, в траву, опять нырнул и поплыл. И пока он рвал кувшинки, Наталья успела прибрать волосы.

Неловкость первого момента прошла, потом они долго сидели возле ольхи, опутанной сухой тиной. Разговор был сдержанный, весь в намеках и недомолвках — один из тех, что волнует сердце пугливо–трепетным ожиданием…

Наталье помнится, что с того дня они каждый вечер, когда спадала жара, ходили с Алексеем купаться, а однажды он ("вот уж дурной!") поднырнул, схватил ее, перепуганную, кричащую, и поволок на берег…

К концу лета они уехали в Воронеж: она училась, он работал на стройке. И опять встречи — короткие, как зарницы… И поженились, и так же скоро расстались.

Наталья жалела, что не пришлось им пожить вместе. "Даже обвыкнуться не успели", — подумала она, грустя.

Так бывало не раз: вздыхала, томилась, плакала украдкой… А время тянулось медленно, будто ехало на старых, изморенных волах.

Иногда ей чудилось, что она забывает Алексея: его глаза, губы, волосы. Вот и сейчас она вдруг почувствовала, что не может представить даже его улыбки.

"Да что это со мной?" — испуганно упрекнула себя Наталья и подняла вязанку хвороста и краем опушки, где снега было меньше, пошла к саням.

Выйдя на тропинку, она услышала какой–то шорох и оглянулась. У самых ее ног пробежал заяц–беляк, упругими неуклюжими подскоками метнулся в кусты.

Со стороны поля показался военный с подоткнутыми за ремень полами шинели. Он шел на лыжах машистым шагом.

— Не пробегал тут заяц? — спросил он подъезжая.

— В кусты шмыгнул, — ответила Наталья и повернулась, чтобы идти дальше. Но человек загородил ей путь, поставив лыжи поперек тропинки.

— В какие кусты?

— А вон видите след, — показала она рукой.

— Э-э, черт, в гущину мотанул. Теперь не найти, — пожалел военный и снял шапку: от свалявшихся мокрых волос шел нар. Он посмотрел на нее по–мужски напористым взглядом, охватив разом и лицо, слегка покрытое у глаз даже зимой веснушками, и разлато приподнятые, будто от вечного удивления, брови. Наталья встретилась с его глазами, внутренне поежилась.

— Куда вы торопитесь?

— Меня ждут.

— Муж? Он у вас строгий?

— Хотя бы и муж — не все ли равно, — сухо заметила она и внезапно усмехнулась: — Догоняйте своего зайца–то. Небось ждет…

— Потерпит. А вы, простите, в Ивановке живете?

— Хотя бы и там… — Удивленно посмотрела на него, как бы спрашивая: "Откуда это вам известно? И что вы от меня хотите?"

В это время из глубины леса послышался простуженно–хриплый окрик:

— Наталья! Куда ты запропала!

— Я сейчас, батя, — отозвалась она и пошла напрямик через заснеженный кустарник.

Он долго глядел ей вслед. Глядел и думал: "Ну и дикарка! А красавка жизни бы не пожалел ради нее…"

ГЛАВА ВТОРАЯ

Село Ивановка — большое, из конца в конец версты четыре наберется разметалось на юге Черноземья, в той местности, где зима полнится снегами, крепкими морозами, а лето долгое и жаркое, даже по ночам душно, и только изредка короткие ливни бодрят воздух прохладой. Село раскинулось полукружьем, с травяным выгоном посредине, и от избы до избы напрямую неблизко, глядишь вечерами — еле угадываются тихо мерцающие в окнах огни керосиновых ламп.

На юго–западе — два сада, разделенные сухим логом. Один — Старый подступает к селу совсем близко, в нем некогда стояла помещичья усадьба, о которой теперь и помину нет, разве только заметишь где–нибудь в ямах, густо заросших глухой крапивой, осколки фаянсовой посуды. Рядом со Старым садом разбит другой; его назвали Новым. Проходя через лог по тропинке, редко кто не захочет попить в жаркую пору воды из прохладного родника или поглядеть на одинокую, выросшую без догляда лесовику. Кудлатая, вся в сучьях, она не ведает неурожайных лет; обычно яблони–неженки через год родят, а эта — неприхотливая, дикая — каждую осень наливается рдяно–зелеными, вяжущими рот плодами, и вкусными они бывают только прихваченные первыми заморозками.

Оба сада полого спускаются к реке.

На юго–восток от Ивановки, сразу за огородами, которые кончаются зарослями ветел, раздались неоглядные ржаные поля. Нет им ни конца ни края, только седеют вдали курганы да ходят по горизонту наполненные ливнями облака.

Сторона привольная, русская… Когда–то спокойную округу будоражил тягучий звон колоколов. Теперь в церкви, что стоит на отшибе, за каменной щербатой оградой, служба не ведется, и самую церковь отдали под клуб, только еще не снят с изумрудно–зеленой крыши костлявый белый крест. Внутри, под сводами, и поныне парят упитанные ангелы, но молодежь, заходя в клуб, перестала замечать их. Рядом с церковью — белокаменная круглая колокольня. По винтовым ее ступенькам долго надо подниматься наверх, а взойдешь наконец и глянешь вниз — сердце замирает: на десятки верст уплывает земля, а из–под облаков тянут стужие ветры…