Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович (библиотека книг бесплатно без регистрации .txt) 📗
Клим включил лампы дневного света, подал команду встать. Выслушал доклад старшины, поинтересовался:
— Давно шумим, соколы ясные?
— А ну его! — зло фыркнул на старшину Петька, вытер рукавом мокрый лоб и полез в нагрудный карман за носовым платком. Руки у матроса мелко дрожали. Вовремя появился Борисов, чуть позже он мог бы, пожалуй, и рукопашную застать.
Мичман с любопытством посмотрел на не в меру разгоряченного Иванова. Таким он даже его ни разу не заставал. Тот предпочел отойти к аппаратным шкафам, поближе к Милованову с Коневым и встал спиной к Карнаухову. Борисов спросил у него:
— Товарищ старшина второй статьи, что за базар?
Старшина зло блеснул глазами, нехотя ответил:
— Старший мичман Петрусенко дал в ухо одному матросу. Сидим вот, толкуем, что будет дальше. Матрос Иванов разошелся, собирается записываться в адвокаты, не иначе. Тоже мне, защитник его величества главного боцмана.
Петька насупил брови и снова ринулся в бой:
— Мало ему, гаду, врезал. Шухрат тоже хорош. Его оскорбляют, а он хоть бы хны. Стоял, наверное, разинув рот балбес такой. Я бы на его месте сам, не дожидаясь Иваныча дал бы пару раз, да так, чтобы зубы…
Мичман движением руки остановил матроса — остынь. Он опешил. Как, Петрусенко? Они вчера вместе были на сходе, что, за ночь ополоумел? И при чем тут Уразниязов, если речь шла о каком-то Звереве.
— Это сегодня, после снятия с якоря было. Есть в боцкоманде матрос, Зверев такой. Он обозвал Уразниязова чуркой, старший мичман услышал и выдал ему за это оплеуху. Ребята, которые видели, рассказывали. Теперь что, порядок на корабле кулаками да пинками будете наводить?
Клим дослушал Карнаухова, сел в кресло, оперся ладонями о колени. Что-то не верилось своему старшине. Может, он перепутал или подхватил чью-то сплетню. В голове молодого мичмана не укладывалось, что уважаемый на корабле человек бьет подчиненных. Поругать, ну, выматерить в сердцах, если выведут из себя он, конечно, может, но ударить…
Вряд ли.
Петька пробурчал:
— Правда все.
Он уже отдышался, немного успокоился, только морщинка на лбу еще не разгладилась. Матросы Милованов и Конев кивнули, подтверждая слова командира отделения и Иванова.
Борисов понял, почему Петра Ивановича не было ни до, ни после обеда.
С ним разбирались.
Матрос Иванов продолжал:
— Кто-то растрезвонил об этом по всем боевым частям, язык бы вырвать гаду, чтобы знал, как людей закладывать. Наверное, еще и к командиру бегал, настучал на Иваныча.
Он посмотрел на Карнаухова, хотел что-то еще добавить касающееся его слов, но замолчал, увидев, что мичман не на шутку встревожился. А желание высказаться было сильное. Петьку бесило то, что именно Иван Карнаухов, не кто-нибудь другой, а именно он изрекал прописные истины про уставные требования и порядочность. Да еще с таким умным видом выступал, забыл, наверное, что сам чуть не сделал с Шухратом. Конечно, Иваныч поступил не по-уставному, но только не их командиру отделения судить о нем.
Петькина отзывчивая душа подсказывала хозяину, что Карнаухову глубоко безразличны и Зверев, и Шухрат, а уж главный боцман тем более. От одного этого хотелось закрыть глаза и уши, топать ногами и кричать, кричать, кричать…
Клим сидел, Иванов опять начал закипать, старшина поглядывал по сторонам. Так прошло несколько минут. В глубину отсека звуки работающих турбин не доходили, установилась тягостная тишина. Слышно было, как перешептывались о чем-то Милованов с Коневым, да посапывал не до конца выплеснувший свои чувства Петька.
Клим подозвал Конева. Тот вышел из закутка, виновато улыбнулся. Удивительную эту его манеру стараться не вылезать на первый план и чувствовать себя не в своей тарелке, когда в силу разных причин это происходит, замечали все, кто с ним общался. Борисов уже знал об этой особенности подчиненного и ободряюще улыбнулся:
— Товарищ матрос, что представляет собой этот самый Зверев?
— Соответствует своей фамилии.
Потом подумал и добавил:
— Он любит ко всем придираться. Очень вредный и грубый такой.
Под чьими-то ногами гулко загремел трап. Дверь отворилась, вошел лейтенант Коломийцев. Борисов подал команду «Смирно!», доложил офицеру о наличии личного состава. Тому очень не понравился вид мичмана. Да и матросы смотрелись мокрыми курицами. Коломийцев поморщился, выразительно показал своему помощнику глазами на моряков, сухо спросил:
— В чем дело? Должного настроя не наблюдаю.
И, обращаясь к матросам, скомандовал:
— Пока есть время, проведем тренировку. По местам!
Лампы дневного света вновь сменились плафонами боевого освещения. В синем сумраке засветились разноцветные лампочки. Загудели преобразователи. Круглое поле индикатора прорезала тонкая линия развертки. На лица операторов лег зеленоватый отсвет от экранов.
— Подать цель!
На краешке экрана, среди пятен искусственно созданных помех родилась и уверенно засветилась отметка имитатора цели.
— Товарищ мичман, дайте команду старшине второй статьи продолжить работу. Лично вы мне срочно нужны, выйдем из помещения.
В тамбуре Коломийцев, круто развернулся к идущему за ним Борисову, еле сдерживаясь от негодования, спросил, как выстрелил:
— В чем дело?
Резко выдохнул, отдышался и продолжил в более спокойном тоне:
— Что за вселенская скорбь на боевом посту? Нашли время, Климент Иванович, людей будоражить. Позже нельзя?
Клим в двух словах пояснил лейтенанту суть дела. Тот не выдержал, охнул от неожиданности, потом снова взял себя в руки. Перед мичманом стоял прежний Александр Васильевич, человек уравновешенный, способный найти выход из любого положения. Он постоял, подумал, потом уверенно заявил:
— Климент Иванович, Петрусенко волк старый, тут что-то не то. Надо обождать. Постарайтесь переключиться сами, настройте на боевую работу подчиненных. Сейчас это очень важно как для вас, так и для матросов. Я сейчас был у штурмана, в ближайшее время прибываем в район. Надо постараться. Ну, выше голову, вперед и с песней!
Корабль приближался к заданному району. Где-то там, в морской пучине уже курсировала подводная лодка, изображающая противника, или, как говорят на флоте «супостата». Гидроакустикам нужно было найти ее, и наработать всем, кроме новичка матроса Конева по нескольку часов контакта. Само собой, лейтенант Коломийцев переживал за подчиненных, в первую очередь за своего нового старшину команды. Он знал, что Борисов считался одним из лучших акустиков, потому и был рекомендован в школу мичманов и прапорщиков. И все же, все же… Александр Васильевич понимал, что от сегодняшних действий Клима зависело многое. Поэтому его чуть не вывела из равновесия царившая в отсеке акустиков атмосфера всеобщей взбудораженности. Хорошо хоть, что не сорвался сам, что постарался приложить все усилия для создания настроя на боевую работу. Кажется, удалось.
В Приморье уже несколько дней стояла тихая предосенняя погода, море было спокойным, да и лодка все же своя. За здорово живешь она свой борт не подставит, но и сопротивляться особо не будет. Все складывалось как нельзя лучше и, честное слово, лишние эмоции мичману и матросам были совершенно ни к чему. Вот лейтенант на правах командира и пытается создать надлежащую обстановку, догадался Борисов.
Мичман получил толчок в спину, понял, что это Коломийцев поторапливает, открыл дверь, шаги за ним почти сразу стихли. Значит, зашедший следом командир дивизиона устроился в сторонке на раскладном стульчике-разножке. Гидроакустической станцией управлял матрос Милованов. Коля аккуратно передвигал специальным штурвальчиком светящуюся точку визирной метки, стараясь удерживать ее на движущемся пятнышке — метке от крадущейся цели.
Иванов сидел рядом. Он искоса посмотрел на мичмана. Борисов уже взял себя в руки, был спокоен, матрос подумал: у друга залет, а этому хоть бы что, как с гуся вода, все успел забыть. Воображение услужливо нарисовало, как открестится молодой мичман от Иваныча, как будет выступать на собраниях с критикой. Останется тот один, без моральной поддержки, хотя пострадал за их Шухрата.
