Голубые луга - Бахревский Владислав Анатольевич (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
— Терпи немного! — звонко и тоненько подхватил Феликс. — Держи на борт. Ясна дорога, и виден порт. Ты будешь первым, не сядь на мель. Чем крепче нервы, тем ближе цель.
В сенцах затопали, дверь растворилась, что-то заскреблось по полу.
— Куда? — спросила бабка Вера.
— К печке. Я свет принесу.
Опять хлопнули двери, и, наконец, пришел свет. Мама принесла лампу в Федину комнату.
— С телочкой вас, ребятки!
Федя кинулся одеваться.
— Лежи, — сказала мама. — Мы в вашей комнате ее поселим.
Бабка Вера и мама внесли на подстилке телочку. Положили.
— И эта в Красавку! — сказала мама.
— А над копытцами чулки белые, — углядел Федя.
Телочка вдруг завозила ногами, пытаясь вскочить.
— Ишь ты! — засмеялась мама.
— Шустрик! — сказал Феликс, а Федя подхватил:
— Давайте так и назовем — Шустрик!
Нагляделись на телочку, и мама сказала:
— Пойдемте поужинаем, — и посмотрела на Федю.
— Я встану, — сказал он.
Оделся. Ноги подгибались почему-то.
— Как у Шустрика! — засмеялся Федя, а мама обняла его и погладила по голове.
Федя вошел в большую комнату, куда Евгения Анатольевна перенесла лампу, и увидел: у мамы начата новая скатерть.
— Первую продала?
— А на что я молоко тебе покупала?
— А где же…
Мама поняла и быстро сказала:
— Папа в Москву поехал, ему предлагают работу.
— А-а! — сказал Федя.
Ели картошку в мундирах. По две штуки и еще по половине.
— Мало осталось картошки, — сказала мама. — Да и зерна мало.
— Я по рытому буду ходить, — успокоил Федя.
— Уже ходят. Леха вчера полное ведро принес.
— Погляди вон, на вешалке! — показала бабка Вера.
Федя подошел к вешалке. И сразу понял, что ему нужно поглядеть.
На гвозде висело яркое синее пальто.
— Как парашют! — не удержался Федя.
— Угадал! — сказала бабка Вера. — Свой матерьял тебе отдала. Люська еще купила. Парашютный шелк. Вечный. Померяй, чего глядишь?
Федя снял пальто, надел. Легкое, мягкое и теплое. На вате.
— Спасибо! — сказал Федя.
— Поцелуй бабушку! — потребовала мама.
Федя подошел и поцеловал морщинистую щеку бабки Веры. Завозилась телочка. Феликс метнулся посмотреть.
— Мама! — закричал он. — Она стоит, а из нее что-то лезет длинное.
— Где горшок? — вскочила из-за стола мама.
Снег остался под елями, на дороге грязь по уши, на тропинке — по колено.
Чтоб не промочил ноги, мама натянула на Федины сапоги калоши, и он поплыл через поле в утомительное и скучное плаванье.
Накрапывал дождик. Калоши норовили остаться в грязи. И Федя прикидывал: не лучше ли махнуть по зеленому ковру озими. Попробовал — ничего. Зеленая пшеничка держит. Пошел напрямик, сокращая путь.
Шел, посвистывая: ишь, как исхитрился. И вдруг нога легко, как в масле, ушла по щиколотку, дернул ногу, стал увязать другой. Рванулся, полез назад к тропинке. А ноги все глубже и глубже проваливаются.
Потянул правую ногу, вытащил, а сапог в грязи остался. Вытащил сапог, кинул перед собой, наступил босой ногой. Вытянул левую ногу, тоже без сапога.
Так и пошел к тропинке, подстилая сапоги. Выбрался, обулся, поглядел, не оставил ли калош в грязи, — не оставил, и бегом в школу.
Перед школой прошелся по луже, обмывал грязь. Вбежал в класс вслед за учительницей.
— Топко идти? — спросила учительница.
— Сапоги в грязи остаются.
Перваки радостно засмеялись.
— Надо нам сделать каникулы, — сказала учительница. — Речка Банька прибывает?
— Прибывает! — ответили дружно перваки и те девочки из третьего, кто жил на другом берегу крошечной, но разливистой речки Баньки.
— Когда лучше каникулы устроить? — посоветовалась учительница. — С завтрашнего дня или денька два еще походите, пока не больно разлив велик?
— Походим, — солидно откликнулись первоклашки.
Федина соседка, ангелок с кудряшками, толкнула его в бок:
— Твое сочинение про бурлаков вслух читали. За содержание тебе «пять», а за русский «тройка» с двумя вожжами, — она хихикнула, положила голову на ладошки и глянула на Федю веселыми, очень любопытными глазами.
— Ну и ладно, — сказал Федя.
Начался урок. Вдруг соседка опять его тихонько толкнула.
— Держи. Это тебе.
Она подвинула к нему толстенькую, страниц на сорок тетрадку.
— Зачем? — немножко испугался Федя.
— Это тебе для собственных сочинений. Может, писателем будешь.
Федя открыл тетрадь. Бумага гладкая, блестящая. На такой пустяки писать не станешь.
— Спасибо, — сказал он. — Я тебе тоже подарю чего-нибудь.
Домой Федя шел радостный.
Во-первых, соседка на него заглядывается. Это точно. И он на нее — тоже. И это точно. Во-вторых, теперь у него есть тетрадка, в которую можно записывать самые отборные стихи и самые умные свои мысли. А лучше — рассказы старых людей.
Федя стал думать, к кому из старых подкатиться. К бабке Вере, конечно, к Лехиной матери можно. И хорошо бы к деду Кузьме. Да вот только может ли он рассказывать без ругани? Ругань-то его никак словами записывать невозможно.
В-третьих, учительница похвалила его за «Бурлаков», правда, велела написать три упражнения на безударные гласные, но хвалила сильно.
В-четвертых, кончился дождь.
В-пятых, в сером потоке облаков проглядывается синее, как Федино пальто.
И вдруг Федя увидел калошу.
Калоша была сверху грязная, а внутри малиновая, пушистая, новенькая.
— Надо же какой чудило нашелся, такие новые калоши потерял! — Федя поддел калошу носком сапога, подбросил ее, так ловко, что она взлетела выше Фединой головы. Уходя, он оглянулся, помахал одинокой калоше рукой: лежи-полеживай, добыча деда Кузьмы.
— Мама, по сочинению за содержание «пятерка!» — воскликнул Федя с порога.
— А где у тебя калоша? — спросила мама.
Федя посмотрел на ноги — одна.
— Мама, бей, ругай! — кинулся он к матери на шею. — Мама, ну что же я у тебя такой нескладный?
Постепенно выяснилось: весь школьный день Федя проучился в одной калоше и не заметил этого, а по дороге домой…
— Я сбегаю! — рвался Федя на улицу.
Вернулся ни с чем.
— К деду Кузьме, наверное, надо сходить…
Евгения Анатольевна пошла к деду Кузьме и, действительно, калоша была у него. Выкупила за пригоршню отрубей.
— Хлеба осталось — три раза всем досыта поесть, — сказала мама.
— Но у нас же целый мешок зерна, — удивился Федя.
— Денег в доме совсем нет, ты же знаешь, — сказала Евгения Анатольевна, — а отцу нужно было в город ехать, в чужие люди. Часть зерна и отрубей продали.
— По рытому! По рытому! — распевает Федя, и Леха тоже подхватывает:
— По рытому! По рытому!
Каникулы.
Дули ветры. Нагнали воды в речку Баньку, но и подсушили землю.
Ребята бредут по картофельному полю, которое за озимыми у края леса. Здесь частные огороды.
Федя выковырял всего две картофелины, и у Лехи столько же.
— Мы сюда для отвода глаз пришли, — говорит вдруг Леха. — Здесь своя картошечка. По два раза перепахана еще осенью. Дуем на совхозное поле.
Федя мчится за Лехой по молодому лесу. Чавкает под ногами вода. Осинник. Здесь и летом, наверное, сыро. Полоса елей, березы и поле.
Поле горбатенькое, с долгим уклоном. В низине стоит темная вода.
— Озеро? — спрашивает Федя.
— Не! Снеговая.
Федя озирается.
Ложбина широкая — берега покрыты лесом, — уходит за синий горизонт, за коричневую дымку лиственного голого леса.
— Тут когда-то протекала река! — говорит Федя. — Или шел ледниковый поток.
— Ты картоху собирай, ледниковый поток.
Леха уже бредет по полю и нагибается, нагибается.
Федя спешит за ним и тоже находит картошку. Через полчаса у них полные ведра.
— Завтра опять сюда придем! — сияет глазами Федя.
— Какое завтра! Отнесем и опять сюда. Налетят, как грачи, деревенские — все оберут, подчистую.
