Признание в ненависти и любви (Рассказы и воспоминания) - Карпов Владимир Васильевич (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— На себя — допускаю и принимаю, — бубнил. — В крайнем случае на детей своих, как моя Рая. Но не на тех, кто ни в чем не виноват и, значит, ничего не знает. Для кого же мы воюем тогда?
И когда увидел за банкетным столом знакомую девушку-уборщицу, увял. Бесповоротно, как сам потом признался.
Я, конечно, понимаю — с его характером нелегко приходилось… А тут еще пировать с ничтожествами, пить под антисоветские тосты, улыбаться и знать, что упускаешь удобный случай, который вряд ли подвернется еще.
Да и все как бы повернулось ему назло. Захмелевший Козловский неожиданно воспылал к нему симпатией. Подсел, полез с поцелуями. Уговаривал никуда не уезжать. А когда расходились, забыл о своем опекуне Акинчице и вышел вместе с Алесем. Шел и хохотал от собственных предательских планов.
Представляю, что было с Алесем, когда они поравнялись с «опель-капитаном», который прислали твои ребята!
Я моложе Алеся. До войны звал его дядей. Еще зеленым газетчиком, после КИЖа, встречался с ним в гостиницах, на объектах. Но и тогда с ним хорошо чувствовал себя. Хотелось большего, лучшего… А в войну и говорить нечего.
Сам я разбросанный немножко, есть грех. Даже вступив в борьбу, брался то за одно, то за другое. Да и это казалось каким-то ненастоящим. Будто есть, и будто нет. Работая в магазине, отпускал подпольщикам хлеб на поддельные карточки. Обеспечивал партизан солью. Раздобыв «Звязду», пускал по рукам. Но и это делал играя, потому что не мог не делать.
Не знаю, что это и было. Ограниченность? Наваждение?.. Алесь будто разбудил меня, потянул за собой. У меня, как говорят спортсмены, появилось второе дыхание. И, возможно, потому я… и разошелся!..
«Вот тебе суд! Вот тебе наказание!» — подумал я. Он ведь, в сущности, перечеркнул все прежнее. Нарушил свое слово! Отказался от возможности, которую обязан был использовать! И из-за чего? Из-за мягкотелости. Будто те, что вызывают огонь на себя, всегда одни? Будто не бомбят захваченные врагом города? Не взрывают свои электростанции? Не посылают солдат на верную смерть?.. Не проще ли тут все? Сдрейфил и выдумал причину!
Понимая, чем это может кончиться, я, однако, нашел минуту и выпалил ему все в глаза, хотя из леса за нами и прибыл посланец.
Ожидал, конечно, скандала, разрыва. Но Алесь только страдальчески сморщился.
— Ладно! Помогай вот, неугомонный, и погоди немного…
Что оставалось делать? Мы погрузили на сани кое-какие вещи, закутали в одеяло Адочку… Раису Семеновну нашли в маленькой деревушке Полетки. Но тут события закружились еще быстрее. Через час прискакал к нам командир отряда «За отчизну». Потом со свитой комбриг «Штурмовой». А на рассвете мы уже мастерили кассы, сортировали шрифты. Нашелся умелец резчик, взявшийся за заголовок.
Однако… Ты слушаешь? К моей радости, Алесь и на этот раз остался самим собой. Здорово получилось. Как по писаному. Из Минска примчалась его племянница и, захлебываясь, отрапортовала, что в городе арестовывают учителей. Нет, ты слушай, слушай! И вот, чтобы задавать в этом тон, Акинчиц отложил свой отъезд. Даже, чтобы было удобнее и все было под руками, перебрался из гостиницы к Козловскому. Уму непостижимо!.. Пристыженный, я улучил момент и попросил Алеся взять меня с собой. Он, конечно, видел, какими глазами глядел я на него при этом, как ожидал его слов. Догадывался, безусловно, и о том, что думал о нем минуту назад. Слышишь? Замечал, догадывался, но… Меня даже обдало жаром, когда он сказал:
— Ладно, поедем. Ты мне нужен… как и Мурашка. Но имей в виду: подозрения у них сейчас могут быть подкреплены фактами. Усекаешь?
Я бросился обнимать его, но он не дался:
— Хорошо, после. Поправь чуприну. Не такое это, Гриша, приятное дело, — прибавил стоически. — Да и убедим ли еще комбрига? У него тоже есть планы, что и как делать…
Выехали мы в воскресенье — «на базар». И знаешь, что запомнилось? Небо и снег, который под солнечными лучами уже немножко осел. Зимой, видишь, снег отражает их. А вот в марте уже вбирает в себя.
И, возможно, с того и начинается все.
Приметы весны растрогали Алеся. Сидя спиной к партизану-вознице и женщине, которых нам все-таки дали для маскировки, он не отрывал взгляда от снега, от неба на горизонте.
Мне очень хотелось стать вровень с ним! Но я чувствовал, что мне недостает какой-то силы. Не той ли, какую дают испытания и пережитые муки? Моя же биография пока ведь помещалась на листке тетради… Скрипел снег под полозьями, фыркая, довольно резво трусила наша кобылка, а мне и это казалось, пожалуй, не совсем настоящим, будто подстроенным, как в детских забавах. Знаешь?.. Нет, я в какие-то минуты вспоминал, куда и зачем мы едем, но быстро забывал об этом и охотнее думал о себе, о том, как сложится позже моя жизнь.
Что-то от забавы виделось и в самом нашем плане. Машину мы раздобудем по паролю, который ты некогда дал Алесю. На следующее утро подъедем к дому, где живет господин Козловский. Зайдем к нему в квартиру, разбросаем подготовленные листовки с обвинениями и, если не сдастся подобру-поздорову, будем стрелять… И совершенно игнорировалось, что напротив дома городская полиция. Что рядом с квартирой Козловского редакция газеты, а на нижних этажах кино «Новости», солдатские казармы с караульной службой. Выстрелы могут всполошить и сторожей, и солдат, и полицаев… Да и нам просто могут не открыть дверь, ибо в ней давно просверлен глазок. И если они в самом деле собрали факты, им достаточно узнать Алеся…
Минск открылся нам сразу, лишь только мы поднялись на пригорок. Я смотрел на знакомые здания Академии наук, Дома правительства, и от умиления у меня щемило сердце. Я и не думал, что они так дороги мне!
Переговоры насчет машины Алесь вел с заведующим гаражом Дома печати — сухощавым, старательно выбритым человеком с пустым рукавом, засунутым в карман поношенного пальто. Говорил тот как бы нехотя, слова произносил с нажимом, и о том, что он прибалт, можно было догадаться по напряженным движениям губ.
Его спокойная дисциплинированность — он даже не спросил, зачем нам автомашина, — вовсе окрылила меня. Какие тут сомнения, конечно, все пойдет как задумано, как должно идти! Ибо как же иначе? За нас ведь все — и люди, и справедливость! И хотя Алесь оставался насупленным, будто решал тяжелую задачу, в груди у меня зазвучал озорной мотив: «Фить! Фи-ить!..» И это почти беззаботное, приподнятое настроение, когда кажется, что тебе море по колено, не оставляло меня весь остаток дня и потом позже, во сне.
Когда мы подъехали к злосчастному зданию, меня уже ничто не смущало — ни мотоциклы с пулеметами на противоположной стороне улицы, ни часовые-бобики в подъезде.
Оставив машину у входа, мы по деревянной заслеженной лестнице поднялись на третий этаж. Прислушались. Дом спал. Только на улице пыхкал мотор нашей машины — шофер не выключил его.
С этого момента я жил как во сне, хотя все замечал на удивление остро. Появилась способность наблюдать за собой как бы со стороны, распоряжаться собой, как распоряжаются другим человеком.
Двери в редакцию оказались незапертыми. Страхуя друг друга, мы пошли по комнатам. Нигде никого не оказалось. Но в редакторском кабинете натолкнулись на бабусю. Выпятив живот, она несла пишущую машинку к невысокой тумбочке.
Возможно, я ошибаюсь и это пришло позже, но… мне показалось, что стены, вещи в комнате, бабуся с перевязанной щекой, — верно, болели зубы — залиты светом, а сам я шагаю по мягкому ковру.
«Ну-ну!» — подогнал я себя и скомандовал:
— В кресло, бабуся! Ша! — И, ища, как бы сильней огорошить ее, отметил, какая она неожиданная в этом казенном, заставленном массивной мебелью кабинете.
Алесь, который, словно зная обо всем, прихватил из квартиры, где мы ночевали, нож, перерезал телефонный шнур, положил на письменный стол листовки.
— Теперь идем, — решительно сказал мне.
Узким коридором мы направились к двери с глазком. Поправив шапку, Алесь нажал кнопку, и за дверью, как показалось — далеко-далеко, раздался звонок.
