Пригорьевская операция - Шараев Николай Семенович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Когда к Новикову пришел партизан от Абрамова и попросил дать продуктов, староста с готовностью пообещал все сделать и попросил встретить его к концу дня в лесочке по дороге к волости.
Как Сметана выколачивал «натуральный налог для оккупантов», покрыто мраком неизвестности. Но он передал партизанам Абрамова нагруженные продуктами розвальни.
Прощаясь с партизанами, Сметана попросил только об одном: немного «пострекотать» из автоматов. И когда они выполнили просьбу, сказал:
— Поезжайте, товарищи, я выйду на дорогу в другом месте. Прибегу, как полоумный, в деревню, подниму тарарам и поеду к волостному докладывать, как меня ограбили. Заодно всучу ему ведомость, что деревня налоги выполнила. Пусть проверяют…
Мы сидели у жарко пылавшего костра и с величайшим удовольствием пили кипяток с душистым медом — кое-что из подарков пустобудского старосты партизаны Абрамова довезли до нас. Я слушал рассказ ротного и думал: «Сколько надо воли и мужества тем, кто действует, как этот Сметана! Сколько надо природного ума и смекалки, чтобы избежать фашистской расправы! Сметана знает, на что идет… Его ненавидят свои, могут даже запросто подстрелить при случае… Малейшая неосторожность приведет к провалу, и тогда — страшные пытки гестаповцев, мучительная смерть. А у него пятеро детей… Надо послать опытного разведчика — пусть предостережет старосту и запретит ходить на операции с партизанами…»
Гостеприимная деревня
Зная, что каратели следуют по пятам, бригада передвинулась ночью в другой лес. Прошли километров двадцать на запад, но гитлеровцы и там не заставили себя ждать. Сначала об этом возвестили взрывы мин, поставленных на дороге. Потом начался обстрел леса из минометов и пулеметов.
Ночью — переход целиной по глубокому снегу, днем — отдых у костров, наблюдение за противником. Так продолжалось до последнего дня декабря.
Наступал новый, 1943 год. Надо было дать партизанам по-настоящему отогреться и отдохнуть. Командование решило сделать большой переход, оторваться от карателей и занять одно из селений. Выбор пал на деревню Заведение, с трех сторон окруженную лесом.
Как только сгустилась тьма, двинулись полями и перелесками к намеченной цели. Сильный порывистый ветер пронизывал до костей, швырял в лицо тучи колючего снега, слепил глаза. Над деревнями, как и всюду, где обитали оккупанты, методично взлетали осветительные ракеты. А окна в домах не светились: русским людям, томившимся под пятой чужеземцев, было не до праздника.
Больно сжалось сердце, когда мы, крадучись, пробирались мимо деревни Беседки, где я родился и провел детство.
К середине ночи погода улучшилась: снегопад прекратился, ветер утих. Идти стало легче. Вздох облегчения вырвался у каждого, когда колонна вышла на торную дорогу, проходившую по лесу, за которым лежала деревня, сулившая долгожданный отдых.
В шесть часов утра бригада вступила в Заведение. В деревушке всего дворов тридцать. Разместиться всем было просто невозможно. Но крестьяне по-хозяйски берегли пустующие колхозные скотные дворы. Они помогли приспособить их под жилье. Загудели железные печки, наполняя помещение теплом, засветили фонари «летучая мышь», зашуршала ржаная солома, заменявшая постели.
Трое суток блаженствовали лазовцы в тепле. Ели горячую пищу. Поочередно мылись в деревенских банях, топившихся с утра до глубокой ночи. Никаких признаков приближения противника не замечалось. Данные разведки говорили о том, что каратели отказались от тактики преследования.
— Кажется, подходит время, когда можно будет вернуться поближе к нашей основной базе, — сделал вывод Коротченков.
В новогодний день нам с ним довелось отведать праздничный обед, запомнившийся на всю жизнь… В полдень дежурный по части, извинившись, прервал наш отдых. Старик, назвавший себя Моташневым, настойчиво требовал допустить его до главного командира.
— А чего хочет дед? — спросил комбриг.
— Об этом он скажет только вам лично. Так и заявил.
— Только лично, говоришь… Ну давай зови.
В дом вошел высокий, жилистый старик с негустой бородой клином. Степенно поздоровавшись, он без лишних слов перешел к делу. А дело оказалось очень скромное: дед хотел пригласить на обед «главного партизанского командира».
Семен Алексеевич Моташнев жил в просторной, срубленной своими руками избе. Во всем чувствовался строгий хозяйский порядок и опрятность. Усадив нас за стол, он кивнул хозяйке и на минуту вышел. На столе появились большая сковородка с жареным салом и домашней колбасой, пахнущей чесноком, большое деревянное блюдо с нарезанным хлебом, вилки, граненые стаканы. Хозяин вернулся с графином припахивавшего дымком самогона и тарелкой квашеной капусты. При виде всего этого у нас засосало под ложечкой.
Хозяин налил полные стаканы и предложил выпить за советских партизан. Комбриг поднял тост за скорую победу над гитлеровской Германией… Немного захмелев, старик разговорился, начал рассказывать о своей молодости. Я слушал с возрастающим вниманием и все больше проникался уважением к рассказчику. Попробуй узнай его: самый обычный, ничем не приметный деревенский старик, а какая жизнь за плечами… Служил в империалистическую войну матросом на Балтике. Сблизился с большевиками. Участвовал в революционных битвах. Видел Ленина. Сражался с белогвардейцами в гражданскую… А потом потянуло к земле. Вернулся домой — выращивал хлеб, ухаживал за скотом, строил и укреплял колхоз. Нигде и никогда не хвастал своими заслугами. И лишь при встрече с партизанами в трудную годину войны поведал о прошлом, как о самом сокровенном…
На четвертый день нашего отдыха в деревню сунулся было полицейский отряд, прибывший из Белоруссии. Десятков семь полицаев подъехали на лошадях почти вплотную к околице и пошли в атаку, но тут же попали под меткий огонь роты Абрамова. Сообразив, что дело плохо, полицаи кинулись врассыпную. Убежать удалось немногим. Четверых захватили в плен, начали допрашивать. Тут их и опознали партизаны Давыдов и Гайдаров.
— Эти гадюки уничтожили наши семьи. Смерть предателям! — крикнул Гайдаров.
Только вмешательство комбрига предотвратило неминуемую расправу.
— У нас не может быть самосуда, — спокойно сказал Коротченков. — Отведите арестованных в особый отдел. Там разберутся.
По решению командования предатели Родины были расстреляны.
Вечером 4 января бригада распрощалась с гостеприимными жителями Заведения. Партизаны 2-го батальона, состоявшего преимущественно из белорусов, были немного расстроены. Им очень хотелось, чтобы бригада перешла в Климовичский район Белоруссии, где в то время было относительно спокойно. Но командование решило держать путь в свой, Ворговский лес.
Вместе с нами из деревни ушел и старик Моташнев. Заметив приготовления к отходу, он ввалился в штаб с небольшой группой подростков. Все были тепло одеты, вооружены винтовками. За плечами торчали туго набитые вещевые мешки.
— Прошу принять в отряд! — обратился старик к комбригу.
— У вас даже оружие есть? — удивился тот.
— А как же! Не в нахлебники просимся!
Коротченков приказал зачислить всех во 2-й батальон и назначил Моташнева командиром организованного им молодежного отделения. Лица и командира отделения и его подчиненных сияли от радости.
Щедрая помощь
За два перехода бригада вернулась в Ворговский лес и снова остановилась в поселке «Галое». Обстановка в основном не изменилась. Все населенные пункты вокруг были заняты гитлеровцами. Их внимание было приковано к Клетнянским лесам. Ворговский лес каратели считали свободным от партизан, а потому беспечно передвигались по Мглинскому большаку небольшими подразделениями и даже мелкими группами…
Тайный партизанский госпиталь работал без помех. Лазарев послал раненым подкрепление продуктами. Заодно поехал Володя Филиппов с баяном — подбодрить выздоравливающих.
Капитан Клюев с командиром штабной роты Кутняковым отказались от отдыха после большого ночного перехода и отправились на поиски места для аэродрома. К обеду нашли подходящую поляну, куда самолеты могли сбрасывать грузы. Радисты отстучали на Большую землю координаты и на следующий день получили ответ:
