Мина - Граевский Александр Моисеевич (библиотека книг .TXT) 📗
Вострецов стащил, наконец, вторую ногу с саней и сел. Не глядя на Ерофеича, стал шарить левой рукой на поясе. И снова попросил:
— Помоги-ка, слышь…
Ерофеич засуетился, хлопнул себя по бедрам, поскреб в затылке и вообще ухитрился быстро сделать много ненужных движений. Лишь после этого он, нагнувшись вперед, начал уговаривать:
— Ты бы потерпел, браток, а? Недалеко уже, скоро доедем… А в крайности и так можно… Понимаешь?
Вострецов поднял на него мутные от боли глаза. Под этим тяжелым взглядом Ерофеич забубнил:
— Ты ведь раненый… Какой с тебя спрос…
Решившись в конце концов сказать то, что не сразу срывалось с языка, он выпалил:
— Взорваться можешь, ядрена копалка! Мина в тебе!
Вострецов по-прежнему ничего не отвечал ему. Он начал нагибаться вперед, норовя встать на ноги. Тогда Ерофеич крутанул перед носом кулаком, нахлобучил шапку и шагнул к раненому. Встав рядом с санями, он нагнулся, подставляя морщинистую шею и упершись руками в колени.
— Держись!
Старший врач полка Тихон Иванович Скрипка был озадачен. Несколько минут назад ему позвонил Миша Реутов и доложил, какого раненого везут сейчас в санроту. Тихон Иванович сначала даже не поверил, а поверив, понял, что нужно что-то предпринимать.
Упитанный, налитой, он шариком выкатился из землянки, в которой был установлен телефон, и начал действовать. Санитар Яковенко, который вовсе и не был санитаром, а исполнял обязанности ординарца, с ног сбился, выполняя его указания. Вскоре вся санитарная рота зашевелилась, как муравейник, в который сунули палку.
Но Тихон Иванович во всей этой суете действовал, как всегда, с умом и с оглядкой.
Никому ничего толком не объяснив, он вновь скрылся в землянке. Посидев там в одиночестве и все обдумав, крикнул Яковенко. Когда тот явился, Тихон Иванович глянул куда-то в сторону, скомандовал:
— Вызови фельдшера Брагина и эту… как ее…
— Марию? — подсказал Яковенко.
Тихон Иванович глянул на него и, вновь отведя глаза, утвердительно кивнул:
— Ну да. И еще шофера вызови с медсанбатовской машины. Действуй.
Яковенко отправился выполнять приказание, в который уж раз дивясь про себя умению своего начальника выкручиваться, ничего не забывать и ничего не прощать. Дело предстоит неприятное, опасное — значит, поручит его фельдшеру Брагину. Меньше зáгрить надо с начальством. Ну и, само собой, Марии тоже: не будь спесивой. И машина пойдет медсанбатовская — свой транспорт целее в случае чего…
Тихон Иванович позаботился не только о транспорте. Пока Яковенко ходил, он позвонил начальнику штаба полка, пересказал ему все и выпросил разрешение взять на помощь четырех саперов.
Первым по вызову явился шофер. Высокий, подтянутый, ловкий, он всем своим видом давал понять, что Тихон Иванович ему не начальник.
Скрипка начал с торжественного вступления:
— Вам предстоит, — сказал он, — выполнить опасное и ответственное задание.
— Я раненых должен возить, — перебил его шофер.
— Правильно, — будто обрадовавшись его догадливости, подтвердил Тихон Иванович. — Об этом и идет речь.
Шофер насторожился, вцепившись взглядом в лицо старшего врача. А тот продолжал в приподнятом тоне:
— Помощь раненым — наш священный долг. Как говорится, сам погибай, а товарища выручай.
— Я на передовую не поеду, — вновь взбеленился шофер. — У меня такого приказа нету.
— Вы поедете в медсанбат, — повысил голос Тихон Иванович. — И повезете тяжелораненого воина. У него в теле застряла неразорвавшаяся мина. Поэтому везти нужно осторожно.
На минуту в землянке воцарилось молчание. Прервал его шофер, с которого как-то разом слетел весь гонор. Он заметно сгорбился и уже тихо, даже заискивающе попытался вывернуться:
— На лошади, может?.. Сподручней все же, трясти не будет…
— Идите, готовьте машину, — властно прервал его Скрипка. — Поставите ее у большой палатки, да так, чтобы потом не разворачиваться лишний раз.
— Слушаюсь, — сипло пробормотал шофер.
Выйдя из землянки, он снова приосанился и, яростно, с вывертами матерясь, направился было к машине, замаскированной под деревом. Но, не дойдя до нее, вдруг остановился, круто повернул и побежал разыскивать знакомого оружейника.
Минут через пять шофер появился вновь, таща на плече два щитка от станкового пулемета. На голове у него была нахлобучена каска. Зло скалясь, он начал сооружать бронированную спинку у своего сиденья, норовя сделать так, чтобы отверстия одного щитка не совпадали с отверстиями другого.
Между тем Вострецов и Ерофеич подъезжали к опушке. Вострецов по-прежнему лежал на спине, только глаза уже не закрывал, взгляд их стал более осмысленным. Изредка он чуть-чуть шевелил пальцами раненой руки или осторожно поглаживал их здоровой рукой.
Ерофеич брел впереди и, время от времени оборачиваясь, все пытался завязать разговор. Но раненый не отвечал ему. Он жил в каком-то другом мире, где больше всего хотелось прислушиваться к самому себе, к тому, что происходит в подбитом теле. И только почуяв, как запахло въедливым махорочным дымком, Вострецов слабо окликнул ездового:
— Закурить бы…
Ерофеич сразу же остановил лошадь и бодро ответил:
— Эт-та можна!
А когда Вострецов осторожно затянулся первый раз, ездовой задал ему вопрос, без которого не обходилась ни одна солдатская беседа.
— Ты откуда сам-то, браток?
И выслушав ответ, утвердительно кивнул:
— Уральский, значит. Сусед выходишь, я сибирский сам-то…
За следующим поворотом навстречу им вышел Тихон Иванович Скрипка и громко крикнул:
— Стой!..
В полном одиночестве Ерофеич подвел лошадь к машине. Саперы с одинаково побледневшими лицами (довел их Тихон Иванович своим инструктажем!) осторожно перенесли Вострецова на носилки, а потом фельдшер укрепил носилки в машине.
Вышел из-за дерева шофер, юркнул в кабину. Рядом с ним уселась Мария — рыжеватая, редкозубая девчонка в кубанке. Увидев, как шофер норовит покрепче прижать спиной пулеметные щитки, она по-кошачьи фыркнула и что есть силы хрястнула дверцей.
Тихон Иванович в отдалении молча махнул рукой:
— Поехали!
Леня Береснев знал, что хороший хирург из него не получится. Он, собственно, и не собирался быть хирургом. Война заставила… Но зачем же так бестактно напоминать ему о его неталантливости? Ох уж эта Вера Алексеевна! Въедливая баба. И зачем она каждый вечер закручивает кудряшки? Зачем это ей, седой уж совсем?
Вера Алексеевна сидит перед Леней, через столик, как всегда, подчеркнуто вытянувшись. Голос у нее ровный, серый. В такт словам она изредка похлопывает по столику ладонью.
— Выбор пал на вас, Леня, не потому что вы хороший хирург. Повторяю, вы, наверное, никогда не будете хорошим хирургом. Но вы — одинокий молодой человек. У остальных врачей — семьи…
Вера Алексеевна примолкла. Что-то необычное заметил в ней в этот момент Леня. Ага! Она вроде бы покраснела!
— Вы вправе если не спросить, то подумать, почему я сама не берусь за это опасное — да, опасное — дело. — Вера Алексеевна уже оправилась от смущения, и голос ее звучит по-прежнему монотонно. — Я обдумала этот вопрос. Может получиться, что у меня не хватит силы. Просто физической силы. Мне, возможно, придется эту мину расшатывать или еще что-нибудь подобное. А это — ненужный риск. Не надо забывать, что взрыв грозит смертью прежде всего раненому.
За глаза Леня зовет Веру Алексеевну самой отважной девушкой в дивизии. Умудрилось же начальство — наградили старушку тремя медалями «За отвагу». Но мысль о том, что она может чего-нибудь испугаться, — нет, такая мысль Лене не приходила в голову. Она и вправду храбрая. Только храбрость у нее тоже какая-то невеселая, как и все ее поступки и слова.
— Ассистировать я вам не буду, это ни к чему. — Узкая сухая ладонь прихлопнула эту фразу. — Чем меньше людей, тем меньше риска. Операционной сестрой будет Ольга. Прежде чем вызвать ее, мне хотелось бы спросить вас…
