Мертвая зона(Повести) - Чехов Анатолий Викторович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Помолчали, думая об одном и том же. Комов спросил:
— Тяжко там?
— Говорят, очень тяжко, — ответил Сергеев. — Что я могу нового сказать, когда доставили меня в Ленинск вслед за тобой. Хорошо, хоть свою Птаху ты нашел…
— Это случай, что Лариса — соседка по дому — до Ленинска с нею добралась. Наш начальник райотдела навел справки, а тут и меня в госпиталь привезли. Доставили Птаху ко мне прямо в палату… Работает теперь медсестрой — косынка с красным крестом, на рукаве повязка, — ходит, как большая, кому стишок расскажет, кому воды подаст. — Комов тяжело вздохнул: — До сих пор вижу своих на палубе теплохода…
— А я не могу поверить, что нет Оли, — только и ответил ему Сергеев.
…В конце сентября, во второй половине еще по-летнему теплого осеннего месяца, Сергеев выписался из госпиталя, благополучно переправился через Волгу, вернулся в осажденный город. Все здесь стало еще тягостнее, еще страшнее. Узкую полоску волжского берега, которую удерживали защитники Сталинграда, враг разорвал в нескольких местах и вышел к реке. Артиллерийские обстрелы и удары с воздуха не прекращались ни на час. Вместо когда-то прекрасных домов, набережных и улиц всюду развалины, пепелища. Разрушены здания облисполкома, НКВД, почты, универмага, в руины превращен дом, где жили Сергеевы. Эти руины стали могилой Оли… Нависшие над городом клубы дыма закрывали небо, и главное, от чего отвык уже Сергеев в госпитале, — снова навалился грохот бомбежек, треск автоматной и пулеметной стрельбы, оглушали разрывы гранат. Казалось, не было в Сталинграде такого клочка земли, где бы не строчили автоматы и пулеметы, не рвались бы снаряды и бомбы.
Едва Сергеев ступил на правый берег, первой увидел Машу Гринько, искренне ей обрадовался: «Жива еще девчонка, и это в таком аду, на такой горячей точке!» Но видно было по истомленному лицу Маши, какие сутки подряд она без сна и отдыха работает на переправе.
Сергеев понял: что-то у Маши случилось. Она ничего не воспринимала, делала свою работу с отрешенным видом, на пределе сил.
Раненые все прибывали, укрытий не хватало, пришлось освободить то жилье, где ютились в штольне дежурившие на переправе медсестры. Операционно-перевязочный пункт остался на прежнем месте, где сутками без дневного света работали хирурги и операционные сестры, а с ними Вера. Была она сейчас на дежурстве, а Сергееву так хотелось немедленно вызвать ее, только бы повидаться. Он знал, что не только медперсоналу, но и милицейскому взводу, охранявшему переправу, пришлось переселиться в ближайшие подвалы под руины, куда битком набились теснимые немцами к Волге все еще остававшиеся в городе жители.
Маша, несмотря на крайнюю усталость, встретила Сергеева радостно:
— Ой, Глеб Андреевич! Живы! А Павел Петрович?.. Вера сказала, что его второй раз оперировали, она даже ассистировала нашему Хачатурову…
И опять Сергееву показалось, что Машу Гринько гнетет какая-то беда. Или это от предельного утомления? Подумав, решил, что самое время ее порадовать.
— Знаешь ведь, наверное, — сказал он, — твой Николай — настоящий герой. В тот день, когда меня ранило, он подавил гранатами минометный расчет и с разведчиками захватил гитлеровского офицера. Командир полка представил его к правительственной награде…
— Да? — как-то странно переспросила Маша. — А вы знаете, что Николай…
Она не успела договорить: над головой прошелестел снаряд и разорвался неподалеку.
— А вы знаете, — почему-то переменила она тему, — я вас сразу не узнала…
— Немудрено, — ответил Сергеев..
Еще утром во время бритья он рассматривал свое отражение в зеркале. Осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами, с пробивающейся на висках ранней сединой, показался себе намного старше своих лет. Что говорить, ранение и контузия да пребывание на госпитальной койке красоты и свежести не прибавляют.
— Узнать трудно, — согласился Сергеев, — когда почти месяц провалялся в госпитале после ранения.
— Теперь и здесь все ранеными занято, — кивнув в сторону штольни, безучастным голосом сообщила Маша. — Мы в подвалах разместились, кто где, стало дальше на дежурства добираться, иногда и под обстрелами бегаем.
— Ну так пойдем, устроишься в штольне у наших женщин. Это же совсем рядом с переправой, — предложил Сергеев. — Вещички, я думаю, собрать недолго?
— Какие там вещички! Зубная щетка да комплект постельного белья… За предложение спасибо, не откажусь.
Но едва они вышли на берег Волги, началась ожесточенная бомбежка, затем артиллерийский налет, пришлось отсиживаться в укрытии, где Маша поведала о том, как тут доставалось защитникам города, и ей в том числе, пока Сергеев был в госпитале.
— Перед тем как мне велели идти в автороту, — начала рассказывать Маша, — привезли к нам на переправу раненых из 10-й дивизии НКВД. Эти ребята и рассказали, какие герои погибли в тот день. Четыре человека не пропустили восемнадцать фашистских танков.
— В госпитале я читал о них, — отозвался Сергеев. — Все из четвертой роты 282-го полка, взвода младшего лейтенанта Круглова: сержант Беляков из Владимирской области, Чембаров и Сарафанов из нашей Ольховки, что под Сталинградом. Сам Круглов — из горного Алтая… И воевали, и погибли как герои… А ты? В какую автороту ходила?
— Да в ту, что за рекой Царицей.
— Но там же мост и открытый овраг. Мост все время бомбят, овраг со всех сторон простреливается.
— Ну да, — спокойно подтвердила Маша. — И раненые так говорили, и сама я все это видела.
Как понял Сергеев, день накануне его возвращения из госпиталя был наполнен для Маши Гринько немалыми испытаниями.
Принимая раненых из автороты 10-й стрелковой дивизии, она обратила внимание, что повязки сделаны непрофессионально, наспех, да и не бинтами, а полосками случайно подвернувшейся под руку материи.
— Спрашиваю, — продолжала Маша рассказывать, — что ж у вас, ни медсестры, ни санинструктора нет? Раненый отвечает: «Сестренку убило, военфельдшера тоже. Бомбит немец, спасу нет. Сколько уже покалечено, сколько убито…» Я спрашиваю: «Где ваша рота?» «За речкой Царицей, на том берегу, — говорит солдат. — От моста полсотни шагов, не больше, только не пройти: гад, каждую кочку пристрелял». Разговор этот слышал наш военврач третьего ранга Рачик Семен Самойлович — начальник медпункта на переправе. Снял очки, протирает их, близоруко так щурится… Вздохнул тяжело и вроде не мне говорит: «Что делать, Гринько, надо идти… Ни одного медработника в автороте не осталось. Здесь тебя подменит Харламова». Я ему только и сказала: «Пойду, Семен Самойлович. Если, вовремя не перевязать, сколько людей от потери крови погибнет…» Раненый из этой автороты обрадовался, что я согласилась, объясняет: «Как пойдешь, осмотрись, сразу через Царицу не ходи. Речонка — тьфу, воробью по колено, а место больно открытое, остерегись, чтоб налету не было…» Как будто я не знаю, какая наша Царица. «Там бетонных плит, — говорит он мне, — наворочено, ты между плитами и пробирайся…» По разговору вроде пожилой: в горле у него хрипит, булькает, а присмотрелась, парню и двадцати нет…
Слушая Машу, Сергеев подумал, что она и вправду не хуже этого «пожилого» бойца знала, что пышное название «Царица» дали речке, которую можно перейти в любом месте, едва замочив подошвы сапог. Название это произошло скорей всего от тюркского «Сари-су» — «Желтая вода». Вода в Царице и в самом деле мутная, однако как водная преграда речка эта никакой трудности не представляет. Но широченный овраг, в котором она течет, открыт со всех сторон, а мост, перерезавший его, словно притягивает к себе фашистские самолеты.
— Захватила я побольше перевязочных материалов, — продолжала свой рассказ Маша, — набила ими вещевой мешок, взяла сумку и отправилась в эту автороту. Сначала думала, трудно будет добираться до моста, оказалось, все наоборот. К речке пришла минут за двадцать, а перед мостом из-за начавшейся бомбежки пришлось залечь…
Сергееву нетрудно было представить себе, как и что происходило с Машей в этот день. Фашистские самолеты волна за волной проносились над нею, сбрасывали бомбы на мост и боевые порядки автороты. Понимая, что с каждой минутой становится все больше раненых, Маша несколько раз порывалась бежать к разбитому мосту, где можно было укрыться между бетонными обломками, но останавливалась, не в силах преодолеть страх. От воя бомб и разрывов ломило голову, подступала тошнота. Неожиданно увидела неподалеку подобие шалаша из двух привалившихся друг к другу обрушенных бомбой бетонных панелей, вспомнила наказ раненого: «Там бетонных плит наворочено, ты между плитами и пробирайся».
