Кинжал для левой руки - Черкашин Николай Андреевич (читаем бесплатно книги полностью .txt, .fb2) 📗
— Я отец Вадима Шулейко. Мне сказали, вы ведете его дело.
— Извините, я не могу уделить вам время. Я вас не вызывала, — покачала головой женщина (Шулейко не воспринимал ее как офицера). — Ко мне сейчас придет свидетель. Мне надо подготовиться. Извините.
— Но как же так? Я же его отец. Я тоже свидетель, если хотите. Я могу рассказать вам о нем гораздо больше, чем любой другой свидетель.
— И все-таки вам лучше обратиться к адвокату. Для него ваша характеристика сына будет во сто крат важнее.
— А для вас? Вы же должны знать личность своего подопечного. Нет, обвиняемого. Или как там у вас?
— Подследственного.
— Да-да, вот именно. Под-след-ствен-но-го…
— Хорошо. Что вы хотите сказать? Только коротко. В двух словах, пожалуйста.
— В двух не смогу. Я только что вернулся из экспедиции. Почти год не был дома. И вдруг такая новость…
— Почему новость? У вашего сына уже был привод в милицию.
— Да. Был. Вы правы. Он разбил стекло машины с портретом Сталина.
— Это не меняет сути дела. Он совершил правонарушение, нанес материальный ущерб…
— Материальный ущерб возмещен.
— Не все можно возместить деньгами.
— Согласен. Вы знаете, я вас немножко боюсь. Никогда не имел дел с милицией, кроме прописки. Никак не могу сказать вам самое главное. Вот шел сюда, все было ясно. По крайней мере, знал с чего начать.
— Выпейте воды.
— Спасибо. Скажите, что ему грозит?
— В драке пострадал сотрудник милиции. Я должна выяснить, кто его ударил. Если это ваш сын, то его ждут исправительно-трудовые работы…
— Простите, как вас зовут?
— Оксана Петровна.
— Оксана Петровна, наверное, у вас есть дети?
— Нет. Но это к делу не относится.
— Да-да… Конечно… Я вижу, мое время вышло. Не буду вас отвлекать. Не буду давить вам на психику. Следователь должен работать непредвзято. Наверно, мне и в самом деле надо поговорить с адвокатом…
— Хотите поговорить с сыном?
— Да, конечно! Если это возможно.
Гнетущий вид комнате свиданий следственного изолятора придавали массивные решетки на окнах да совершенно голые темно-зеленые стены. У двери топтался скучающий милиционер, поглядывая на пустынный стол, за которым сидели двое: обритый наголо юнец лет семнадцати и его отец.
— Скажи, зачем ты это сделал? — с тяжелым вздохом спросил Шулейко.
Сын смотрел прямо и жестко, он не прятал глаз.
— Понимаешь, папа… Мы уничтожили пошлость… То, что они выставили под маркой «ретро», — это пережитки эпохи культа. Это не имеет право на существование.
Алексей Сергеевич вспылил:
— Кто тебе дал право это решать, щенок?!
— А, по-моему, мое естественное право — решать, что такое хорошо и что такое плохо, — спокойно возразил Вадим. — И потом, если я щенок, то кто тогда ты, отец щенка?
— Ладно, оставь это… Тебе не понравились эти скульптуры. Пусть так. Но ведь тебя с дружками никто не звал в этот парк. Он создан для людей иного поколения, рассчитан на их восприятие, на их вкусы, на их память…
— Да мы бы и не пошли туда. Что там делать? Просто у тамошнего причала стоит эта плавдискотека «Фрегат». Там выступает всемирно известная рок-группа «Иерихон», супермет… Ну да тебе все равно. Понимаешь… Ну как тебе объяснить… Там сверхсовременность, ритмы будущего, и вдруг выходишь и вляпываешься в эту махровую пошлость. Девушка с веслом, юноша с ракеткой. Обидно стало за город. Если хочешь — за Отечество… Вспышка такая была… У нас все каратисты… «Кия!» Мы ведь не кувалдами били… Ладонями вот, ногами…
— Ты был трезв?
— Да. Мы все были трезвы. Пили безалкогольные коктейли типа «Слеза комсомолки» и «Радость старца»… Там сейчас ничего другого нет. Правда, от музыки прибалдели. Видимо, разрядка нужна была.
— Что ж, хорошо разрядились, мальчики… Скажи мне честно: ты ударил милиционера?
— Нет.
— Слава богу! Камень с сердца…
— Но они-то думают, что я…
— Ничего, разберутся. Раз не ты — уже легче. Я тебе верю. Это главное. А кто его ударил?
— Не видел. Темно было. Знаю только, что не Лешка. Он пацан еще. Он со мной рядом был. Все побежали. Ну а мы не спешили. Вот нас и зацапали.
— Дурень стоеросовый! Обалдуй! Зацапали… Не спешили… К чему вообще все это было затевать?!
— Будешь ругаться, попрошу, чтобы меня увели в камеру.
— Ладно, я тебе дома все скажу. Дома, слышишь! Я думаю, ты скоро вернешься. Ну а теперь дай обниму. Хоть бы с приездом поздравил, черт…
Они обнялись.
— С приездом, папа!
В коридоре СИЗо Шулейко, заметно повеселевший, встретил Оксану Петровну.
— Это не он! — радостно сообщил Алексей Сергеевич. — Я ему верю. Рано или поздно это выяснится. Вы сами в этом убедитесь!
— Посмотрим, посмотрим… Не все так просто, как вам кажется.
— Но я-то знаю точно! Теперь дело времени.
— Дело времени и доказательств.
— Будут, будут доказательства! Все. Ухожу. Не смею больше мешать. Спасибо вам!
Шулейко заглянул в дорожную сумку, извлек оттуда раковину-крылорог.
— Вот — из тропических морей. Сам достал. Пожалуйста, возьмите на память.
— Ради бога, заберите обратно!
— Почему?!
— Во-первых, это может быть расценено как попытка подкупа должностного лица. Во-вторых… — Тут Оксана Петровна впервые за весь разговор улыбнулась. — Во-вторых, я страшно боюсь всякой морской нечисти — медузы, улитки, ракушки… Это не по мне. Уберите!
— Хорошо. Я подарю ее вам, когда Вадим вернется домой.
Шулейко положил раковину в сумку и наткнулся на пакет с дневником Михайлова.
— Вот еще какое дело! — достал он дневник. — Посоветуйте, кто сможет разъединить листы слипшегося дневника. Это очень интересный человеческий документ. Я смог прочитать только половину…
И Шулейко рассказал историю находки.
Оксана Петровна осторожно взяла тетрадь в руки.
— Можете оставить это мне. Я покажу нашим криминалистам.
Глава пятая. Эй, на «Сирене»!
Севастопольский арестный дом. Когда-то в нем сидел в заключении лейтенант-бунтарь Шмидт. Но Михайлову было от этого не легче. Обритый наголо, он сидел в комнате свиданий (той самой, что сохранилась и поныне, в той самой, где спустя сто лет биолог Шумейко будет вразумлять своего сына!) и пытался объяснить молодой жене, что же собственно произошло.
— Этого никто не мог предвидеть… Понимаешь, Наденька, отец Досифей попал в зону фокуса иероизлучения… Частота колебания там оказалась семь герц. Никто не знал, что это смертельно. Так совпало. Очень сильный шторм. Шел мощный иерозвук, и он остановил его сердце, как останавливают маятник часов. Моей вины здесь нет. Дмитрий тебе все объяснит!
— Я знаю, я знаю, ты не виноват! — кричала ему через барьер Надежда Георгиевна. — Дмитрий Николаевич хлопочет по начальству. Он все уладит. Все будет хорошо. Ты непременно выйдешь! Непременно!!
С Константиновской батареи, словно в подтверждение ее слов, бабахнул полуденный орудийный выстрел. Жандарм-конвоир посмотрел на часы:
— Окончено свидание.
Михайлов перекрестил Надежду Михайловну, та тоже осенила его крестным знамением. Целоваться в комнате свиданий не полагалось.
Севастополь. Август 1914 год
Из секретного высочайшего монаршего повеления:
«По обстоятельствам военного времени и учитывая крайнюю нужду в специалистах подводного плавания, заменить каторжные работы бывшему старшему лейтенанту Михайлову отбыванием воинской повинности по усмотрению морского министра, а в случае первого боевого успеха восстановить его в чине и всех правах…»
Война грохотала где-то там, далеко на Западе — в Пруссии, на Мазурах, в Галиции, а здесь, в Крыму, в Севастополе, о ней узнавали только из газет. Но и когда она пришла с первыми залпами «Гебена» по городу и берегу, Севастополь продолжал жить почти довоенной жизнью — с непогашенными маяками, с гудящими кабаками, с «чистой публикой», фланирующей по Приморскому бульвару… Разве что усилили корабельные дозоры на внешнем рейде да выставили минные заграждения.
