Высоко над уровнем моря - Метелин Олег (книги серии онлайн .TXT) 📗

Чтобы она не тратилась на питание, мы со своей кухонной мафией решили ей помогать, чем можем. Женщина пыталась отказаться, на что мы ответили: «Питание вашему сыну по полной программе все равно положено. А он, кроме капельницы, ничего не принимает. Так что не стесняйтесь: чужое вы не едите».

Уговаривал Мишка Картуз. Не знаю, что он там наболтал от себя лично, но, в конце концов, женщина согласилась. Мишка от всего этого даже изменился: стал меньше ругаться матом, гонять салаг по своей палате и принялся собственноручно носить еду в отдельную палату.

Со своей стороны провела агитацию и Светлана: уговорила капитана, чтобы тот пробил для женщины дополнительный паек из центрального пищеблока. А во время своих вечерних дежурств часто засиживалась у нас на кухне, беседуя на разные темы. Получилось, что совместное наше участие в беде человека, как-то всех сплотило…

На меня эта история повлияла еще более странно: стал ревновать Светлану к капитану, хотя вида не подавал. Но разве можно провести женщину в сердечных делах? Светка заметила перемену в отношениях и тоже стала как-то выделять меня из общей толпы больных. В ее взгляде стало чуть больше теплоты и участия. Она вела себя со мной, как любящая старшая сестра. Впрочем, я бы предпочел быть не братом, пусть даже любимым, а кем-то другим…

И эту госпитальную идиллию разрушил чертило Вагон!

Он напоролся на патруль среди рядов «зеленого базара», где встречался со своим торговцем анашой. Чтобы не оказаться, как минимум, на «губе», а максимум – загреметь под суд (СССР – это тебе не Афган, где на баловство с наркотой смотрели сквозь пальцы), ему пришлось бросать товар и обращаться в бегство. Но на этом неприятности старшины не закончились, а только начались: пацаны, авансом заплатившие за чарс, требовали деньги или товар. У Вагона не было ни того, ни другого. За такие вещи в Азии перерезают глотку от уха до уха…

И наш Вагончик не придумал ничего более мудрого, как попытаться занять денег у несчастной солдатской матери. Бедная женщина, смотревшая на всех больных солдат в инфекционном отделении, как на детей, попавших в беду, едва не дала ему искомой суммы. Сколько конкретно, мы не знали, но были почти уверены: это были все ее деньги.

Сделать это помешала Светлана. Какой-то «доброжелатель» (или попросту «стукач») ей протелеграфировал про очередную аферу старшины, и она вовремя его остановила. Я был более чем уверен, что эта история стала известна капитану, и над головой Гарагяна стали сгущаться тучи.

Почему-то меня это не радовало. Нет, никто не возражал против туч над макушкой проходимца. Просто меня мучила обычная ревность: капитан поимел эти сведения через Светлану, которая, в свою очередь, ни за что не рассказала бы ему об этом (решив проблему своими силами), если бы не их близкие отношения.

В народе говорят: ревность – признак… чего? Правильно. Но я осознавал, что это самое «чего» в моем нынешнем положении ранбольного солдата не имеет никаких шансов. Более того, сестринское отношение Светланы ко мне уже начинало раздражать. Я понимал, что эта злость несправедлива к ней, но ничего не мог с собой поделать…

После бессонной ночи, наполненной этими размышлениями, я решил завязать свои чувства в узел. И чтобы отвлечься, принялся со своими урками готовить план страшной мести Гарагяну. А последняя встреча Гарагяна с медсестрой Леной нас только раззадорила.

… – Бабы – дуры! – по-прежнему не может успокоиться идущий с ведром каши у меня за спиной Путеец.

Я возвращаюсь из своих мыслей и мечтаний на грешную землю. Возвращаюсь, чтобы снова улететь. До кухни еще двести шагов, за это время можно многое вспомнить и обдумать…

Подумать только, еще совсем недавно я склонялся к выводу железнодорожника! Для этого достаточно было вспомнить историю, что случилась с моим землячком полтора года назад…

С Олегом Синичкиным мы нашли общий язык с первых дней службы. Вместе тягали наряды, терпели наезды «черпаков». Поэтому было вполне естественно, что он рассказывал мне о своей жизни, а я в ответ делился воспоминаниями о себе. Прошлое на сером фоне действительности казалось нам необыкновенно розовым, полным романтики и светлых чувств. А какие же чувства без любимых?

Не раз и не два Олег заводил разговор о своей девушке, что ждала его в Ярославле.

Я смотрел на ее фото и в глубине души удивлялся эпитетам, которыми награждал свою подругу Синичкин: нежная, умная, тактичная. И уж, естественно, красивая. Я видел подругу Олега на вокзале – девчонку, перемазанную тушью, размокшей от слез, с распухшим носом и осипшим от рыданий голосом.

Она висела на шее Синичкина, и что-то бубнила ему на ухо. Поэтому ничего общего со словами, которыми награждал эту девчонку мой товарищ, я найти не мог. В итоге я пришел к мысли, что мой друг сумел найти в девушке нечто, не поддающееся расшифровке с первого взгляда.

Я тактично поддакивал рассказам Синичкина о его любви в течение полугода, пока перед отправкой в Афган мой зема не поехал в отпуск. Тогда на имя командира полка пришла телеграмма от сестры Олега, сообщавшей, что у его отца случился сердечный приступ. Дома Олег выяснил, что никакого приступа на самом деле не было, просто хитрая сестренка решила дать своему братцу отдохнуть от тягот и лишений военной службы.

Для Синичкина этот отпуск был тем более желанным, что он знал: вскорости нас может ожидать «заграничная командировка». А какая может быть «командировка» у солдат срочной службы, как не в Афганистан? Тут и к гадалке можно было не ходить.

А тут такое счастье, да еще со свиданием с желанной и любимой…

Но приехавший обратно по истечении десятисуточного халявного отпуска Синичкин радостью не светился. Неделю он вообще ходил букой, пока не решился рассказать о причине своего мрачного настроя. Оказалось, что его нежная, тактичная и умная, писавшая в течение шести месяцев чувствительные письма отважному защитнику Родины, слюбилась с другим и даже заработала на этой почве беременность. Причем ее живот к приезду Олега можно было увидеть без бинокля за пятьдесят метров.

В итоге солдат набил морду будущему папаше и случайно, как показалось ему, встретился со своей беременной любовью. Однако в первые минуты разговора выяснилось, что не случайно: нежная и тактичная специально его подкараулила, чтобы рассказать, какая она дура, и как она его по-прежнему любит. А письма она писала, чтобы ее любимый служил спокойно…

После всех этих шекспировских мотивов Синичкин долго бродил по казарме с задумчивой репой и пытался понять: что она хотела этим сказать? В итоге пришел к выводу: «Зря я ее не трогал. Хотел, чтобы все по-людски было, со свадьбой. А если тронул бы – наверняка дождалась».

– Точно, – подтвердил Валька Малинин из Москвы, считавший себя опытным ловеласом, рассказывавший о своих похождениях везде, за исключением разве только солдатского сортира, – Вы должны были быть идеальной парой. Она перед отправкой думала точно так же, как ты сейчас. И решила, что ты ее не любишь. А если любишь, то сейчас. И хрен его знает, что у тебя будет в голове через два года, когда ты вернешься. А молодость проходит! В общем, Синя, не грусти: все к лучшему, найдешь себе другую. Наверняка такую же: бабы созданы на свете для того, чтобы нам скучно не было!

Из дневника Светланы Горбуновой