Солдат из Казахстана (Повесть) - Мусрепов Габит Махмудович (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗
Кончив оба письма, я вынул из-за отворота пилотки листок Шегена, на котором он записал номер своей полевой почты… Я взглянул на него и зажмурился, как от молнии: это была та же самая четырехзначная цифра, что и на адресе Акботы, только после цифры вместо привычного «А» стояла литера «Д»…
Война запрещала нам сообщать друг другу о точном месте пребывания части и о характере части. Я, правда, писал Акботе, что я разведчик, она же, как женщина, была педантичней меня и ничего не писала. Но как я сам до сих пор не мог догадаться, где в армии место «командирам ветров» и «хозяевам облаков». «Нужно было быть совершеннейшим дураком и тупицей, чтобы не понять, что она в авиации!» — укорял я теперь себя.
— В первом квартале план перевыполнен на двадцать три! — выпалил Гришин.
— Как? Что за план? Ты откуда свалился? Квартальный? На двадцать три?.. — Я не понял, о чем он мне сообщает. — Постой, что за план? Квартальный?
Он качнул головой.
— Карагандинский! Чего же тут не понять? И завод пустили…
— А… да, да… Поздравляю…
Вася отвечает: «Спасибо». Он уже так сроднился с Карагандой, что моя непонятливость его обидела. Он думал обрадовать вестью с родины, и ему кажется, что я недостаточно радостно принимаю его известия.
Но я размышлял о другом. Если еще останется завтрашний день, я отпрошусь у Мирошника на аэродром с попутной машиной. Я знаю, что он здесь всего в десяти километрах.
Однако как раз в это время нас выстроили, и вот мы стоим, ожидая прибытия катеров.
Я рассказал Володе о том, что случилось, сознавшись, что теперь я боюсь опять оказаться вдали от жены. У меня только что создалась иллюзия близости и относительного благополучия в нашей с Акботой «семье» — и вот.
— Ходжа Насреддин говорил мне как-то, — вмешался Самед: — «Плохо мужу, когда он не знает, где его жена и что она делает. Но аллах посылает мужьям такие испытания, чтобы они знали, что жены тоже не любят неизвестности о судьбе своих мужей…».
Самед прервал свою премудрую тираду, прислушиваясь к грохоту волн. Да, это уж не просто рокот волн, это моторы… Значит, идут катера.
Моторы гудят громче. На черной волне мелькнули при свете пробившейся из облаков луны силуэты катеров. Они взлетают на гребнях и снова отходят, опасаясь камней.
— Готовься! — звучит рядом с нами команда капитана Мирошника.
Вися на волне, выныривает из моря катер и задерживается у берега.
— Ия, ханнан! — восклицает Самед, вваливаясь в катер.
Рядом я вижу громадную фигуру его соседа, Егорушки. Я узнаю остальных людей, прыгающих на палубу. Мы все держимся за поручни. Волна подбрасывает катер вместе с нами, но вот он становится тяжелей и устойчивей от нашего груза. Капитан уже в катере.
— Сарталеев, все погрузились?
— Так точно!
— Горин, ваши тоже все?
— Так точно.
Наперерез гривастым волнам, то взбираясь на них, то скользя, как с горы, идет наш катер. Когда он всползает, как жук, на гребень волны, на миг нам становятся видны другие катера. Сначала мы видели их рядом, теперь они расходятся в разные стороны и исчезают.
Море бьет наше суденышко спереди, сзади, в бока, вскидывает вверх и бросает в пропасть.
— Дно ада не глубже, — замечает Самед.
— А ты видел?
— Сам не видал. Ходжа Насреддин письмо написал оттуда…
На нас все до нитки промокло. Согреться движениями не позволяет теснота. Окоченевшие пальцы не чувствуют поручней, за которые мы держимся. Рулевой смело режет волны.
— А что еще пишет Ходжа Насреддин? Самед, расскажи…
В открытом море катера подтянулись, сблизились. Мы снова увидели при луне, какая мы грозная боевая армада. И вот, круто свернув, катера помчались к берегу.
Как ни силен был гул моря, немцы уловили звук моторов и открыли огонь. Над нашими головами взревели фашистские самолеты, и вдруг высоко над нами стали зажигаться висячие огни осветительных бомб, ярко освещая нашу флотилию. Обстрел с берега усиливался. Снаряды падали меж катеров, взметая фонтаны воды.
— Ия, ханнан! Попади!
Самед приложился и выстрелом сбил повисший над нами яркий огонь.
Очереди трассирующих пуль скользнули из катеров по ракетам, гася огни. Но снаряды и авиабомбы все гуще сыпались на десантный отряд.
Наш катер шел быстро к берегу. За ним в свете ракет тянулись два длинных седых буруна. У берега стояла стена огня — ракеты, трассирующие пули, разрывы снарядов и бомб. Но наш катер был почему-то вне этой зоны, как будто бой был не с нами: пули свистали выше наших голов, самолеты бомбили сзади.
— Мы оторвались от остальных, — спокойно заметил Мирошник, — но для нас это к лучшему.
Понять мысль капитана было нетрудно. Фонтаны воды остались у нас за кормой. Пройдя освещенную полосу, катер опять попал в густой мрак. Мы проскочили зону огня, перед нами уже чернел берег.
— Никто не ранен? — спросил капитан.
— Никто как будто.
И только через минуту, преодолевая смущение, признался Сережа:
— Мен я немножко задело…
Он оказался ранен в правую руку. Любая другая его рана не так огорчила бы нас, как эта. Пусть он сейчас солдат, но мы видели в нем будущего художника.
— Совсем пустяки… — бормотал он, когда ему перевязывали рану.
— На этом же катере вернетесь назад! — приказал Мирошник.
Невдалеке от берега катер сделал обычный свой полукруг.
— Прыгай! — скомандовал капитан и первым кинулся в воду.
Так мы расстались с Сережей, даже не успев попрощаться. Кто знает, как он доберется, все-таки лучше быть со всеми вместе… Один только Петя, снимая с него автомат и гранаты, успел обнять его, прежде чем прыгнуть в море, которое кипело у берега, как котел.
Выпрыгнув, я ощутил под ногами морское дно, но над моей головой сомкнулась глубокая ледяная вода, которая в первый миг просто сковала движения. Инстинкт рванул мое тело вверх. Я выскочил до плеч над водой и всей грудью глотнул ночной воздух. Волна подхватила меня, обдала, понесла, и я ощутил было под ногами камни, но тяжелым ударом меня опрокинуло снова и повлекло в глубину. Следующий удар волны выбросил меня опять на камни. Я ухватился за них и в момент отлива успел убежать от волны.
Передо мной во мраке выросли двое. Я вмиг вспомнил про свой автомат и вскинул его.
— Отставить! — негромко остановил меня капитан Мирошник.
Каждый по-своему преодолевал коварство морского прибоя. Выбрались из воды все. Пилотки, сумки и прочий лишний груз остались в море. Автоматы и боеприпасы полностью сохранились. Море отпускало бойцов по одному и по двое. Выброшенный одним из последних, Самед кинулся к Володе.
— Ия, ханнан! — крикнул он.
Перед нами высился крутой каменистый берег. Почти над самыми нашими головами два немецких пулемета как бы нехотя, с паузами посылали очереди в морской простор. Немцы видели, что катера ушли, считали десант отбитым и, видимо, огрызались на всякий случай. Так собаки аула лениво откликаются на драку в соседнем ауле.
— Тут просто рай, — сказал Самед, — только плова не хватает!
Но мы и без плова отпили по глотку из фляжек со спиртом.
Где-то, много левее нас, продолжался артиллерийский обстрел моря и не слабел. На море не было больше видно ни одного катера, который шел бы в нашу сторону. По движению ракетных огней, но разрывам шрапнели и по полету трассирующих пуль с берега можно было предположить, что десант повернул назад. Бой на море не был ни в задачах, ни в возможностях нашего десанта.
Лежа на животах под самой кручей берега, мы по предложению капитана Мирошника открыли первый «военный совет».
Ожидая, что немцы сейчас начнут «прочесывать» берег, мы выслали в обе стороны вдоль узкой береговой полосы по одному человеку в дозор.
— Ширина территории у нас сейчас ровно пять метров. Над нами камни, а за спиной море. Это как раз и есть то самое, что называется «в тесноте, да не в обиде», — сказал капитан, взяв бодрый и несколько даже веселый тон. — Отступать нам, друзья, как видите, некуда. Зато наступать простору сколько хочешь. Значит, мы с вами пойдем в наступление. Полуостров-то наш, советский. Докажем немцам, что мы хозяева нашей земли, пусть они от нас отступают!
