Легенда о малом гарнизоне - Акимов Игорь Алексеевич (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
На этот раз он поспал неплохо. Проснулся сам. Рядом с палаткой громким шепотом пререкались двое. Иоахим Ортнер прислушался и понял, что новый адъютант не пропускает к нему какого-то офицера, прибывшего по важному делу. По отдельным фразам офицера Ортнер понял – это человек свой: каждая реплика его была заряжена некой приятно-барственной, снисходительно-уверенной интонацией. «Но и адъютант молодчина, знает свое дело, дал поспать», – отметил Иоахим Ортнер. Уже выбираясь из палатки, он зачем-то попытался вспомнить лицо прежнего адъютанта, который ходил за ним трое суток; из этого ничего не вышло, а куда он делся? и когда? Наверное, пустой был человек, никакой, раз уж так бесследно проскользнул мимо из ниоткуда в никуда – как тень, – решил он и напрочь выкинул из головы эту никчемную пустяковину.
Перед ним стоял капитан люфтваффе, улыбчивый верзила лет двадцати двух с внешностью чемпиона по гольфу своего монархического клуба.
– Милый гауптман, вы играете в гольф? – едва успев представиться, спросил Иоахим Ортнер.
– Еще как! И не только в гольф. Я играю во все, черт меня побери! – воскликнул капитан и радостно захохотал. – А что, мессир, это и есть ваше поле для гольфа? – Он широким жестом обвел долину. – На мой взгляд, лунок многовато, а? – и он захохотал снова, ужасно довольный своей шуткой.
Общих знакомых у них не нашлось, тем не менее они провели четверть часа в приятной болтовне, пока не добрались до дела. А оно заключалось в следующем. В семи километрах отсюда, в этой же долине, почти рядом с шоссе был аэродром, на котором сейчас находились несколько самолетов-разведчиков, ожидавших приказа о переброске ближе к линии фронта, и две эскадрильи двухместных монопланов, маленьких машин, какие обычно используются для небольших грузовых перевозок, для связи, неопасной рекогносцировки и т. п. Командиру группы монопланов и было поручено помочь 1027-му батальону каким либо образом взять дот. Конечно же, больше одного-двух звеньев никто выделять не собирался, да и то на один вылет.
Что смогут эти букашки, если «фокке-вульфы» и «юнкерсы» не смогли?
Иоахим Ортнер придумал сразу. Бомбить не придется. У этого дота, видать, такое перекрытие, что бомбами его грызть и грызть. Вопрос: «Сколько бочек нефти одновременно сможет поднять одна ваша „керосинка“?» – «Четыре, мессир». – «Прибедняетесь, милый гауптман?» – «Четыре, мессир. Ведь самолет должен лететь, порхать, парить, а не ползти наподобие утюга, не так ли?» – «Хорошо, пусть будет по-вашему. Сколько же бочек нефти понадобится, чтобы устроить на этом холме небольшую Этну?» – «Двадцать». – «Почему двадцать, а не тридцать или сорок?» – «А потому, мессир, что пять самолетов сделают один вылет. И других цифр от нас не ждите». – «Ну и стервецы ж вы, ребята…» – «Ха-ха!..»
Точного времени не назначили: срок зависел от того, как летчики обернутся. В шестом часу они сообщили: вылетаем. Пушки вывернулись из овражка все разом – теперь у каждой был свой выезд – и начали ослепляющий огонь по пулеметам. Монопланы появились неожиданно даже для Иоахима Ортнера. Они зашли со стороны солнца и скользили по пологой наклонной на дот, словно и впрямь по солнечным лучам. Красные спохватились поздно. Монопланы проносились в нескольких метрах над вершиной холма, бочки шлепали тяжело и глухо, сыпались зажигательные бомбы. Рев моторов. Растерянные, рваные пулеметные строчки. В бинокль было отчетливо видно, как расползается, расплывается, пухнет багрово-красный огненный пирог на вершине. Еще миг – и он взметнется вверх смертоносными языками, и траурный шлейф поднимется в предвечернее тихое небо – химерический памятник, зловещий мемориал. Как просто все решилось; даже примитивно. Сразу бы это придумать – сколько бы сил, сколько бы нервов он себе сберег…
Иоахим Ортнер увидел, как словно из-под земли неподалеку от дота появилась фигурка человека. Она метнулась в одну сторону, в другую. Отовсюду наползал огонь. «Не нравится!» – злорадно подумал майор, и вдруг человек отчаянными прыжками бросился напрямик через пламя – на вершину дота – сорвал флаг и исчез, закрытый взметнувшимся сразу отовсюду вверх жирным чадным пламенем.
Иоахим Ортнер тихонько засмеялся. «О господи, – думал он, – какая варварская страна! Они ценят что угодно: красивые слова, анекдоты из прошлого, цветные геральдические тряпки, но только не саму жизнь, прекрасную «и сладостную жизнь, одну-единственную реальность, с которой следует считаться и которую надо благоговейно доить – и так, и сяк, и эдак. Они живут мифами, а не реальной жизнью! Они не знают, что бог умер, – вспомнил он слова любимого философа, – и что пришел сверхчеловек, которому принадлежит все…»
Между тем роты поднялись только до половины холма: дальше не пускало пламя. Его плотная стена разъединила противников на несколько минут, но даже издали было видно, что фронт пламени неровен; еще немного, и оно начнет отступать непосредственно к доту, задерживаясь небольшими очагами в рытвинах и воронках.
Майор покосился через плечо на адъютанта.
– Передайте командирам рот, пусть не жалеют кожу, пусть следуют за пламенем шаг в шаг. Даже я отсюда вижу окна – пусть в них просачиваются.
Ему показалось, что пламя держится очень долго. Наконец оно стало сдавать, попятилось; зашевелились солдаты; цепь придвигалась к вершине; немцы еще никогда не поднимались так высоко, никогда за эти два дня не были так близко к цели. Иоахим Ортнер понимал: в этом костре ничто живое не могло уцелеть, и все-таки гнал от себя мысль об успехе, гнал подступающее к сердцу торжество – боялся сглазить удачу. Вот когда подорвут дот или хотя бы пулеметные гнезда…
Вдруг на противоположной стороне холма, невидимой с КП, захлопали почти одновременно негромкие взрывы. «Неужели свершилось?!» – мысль едва только начала формироваться при первом из этих звуков, но уже второй остановил ее своей фактурой, непохожестью на то, что ожидалось, а остальные затоптали, погребли эту мысль вовсе. Минное поле? – уже зная, что это неправда, что это не так, попытался обмануть себя майор, но привычное ухо квалифицировало точно: ручные гранаты.
Почему ручные гранаты – этим он уже не успел озадачиться. Из-за холма накатила новая волна звуков: длинные – значит, бьют наверняка, в упор – до полного истощения магазинов – автоматные очереди. И среди них, выплывая на поверхность четкой ровной строчкой, стук крупнокалиберного пулемета.
Но с этой стороны было тихо, и солдаты медленно, шаг за шагом надвигались на дот. «Боже, дай им мужества, дай им выдержки!» – молил Иоахим Ортнер, который, впрочем, в существовании божьем уверен был не вполне и потому обращался к сей инстанции лишь в крайних ситуациях, да и то на всякий случай. «Боже, будь милосерден к немецким матерям», – молил он, полагая, что такой поворот будет более близок высшей силе.
Молитва не помогла. Ожил пулемет в правом (если считать от КП) бронеколпаке. Залечь солдаты не могли – земля была слишком горячей. Гранаты бросать не решились: это было бы самоубийством – пулемет бил рядом. Они побежали вниз.
К Иоахиму Ортнеру подошел полковник. Когда он успел приехать? И что за манера: незаметно подкрадываться и появляться вдруг – конечно же, в самый неподходящий момент…
– Мой дорогой Ортнер, – сказал полковник с какой-то жалкой улыбкой, так не вязавшейся с его обычной наглой самоуверенностью преуспевшего парвеню; впрочем, пестрый наборный мундштук, который полковник сейчас нервно вертел в своих пальцах, вполне соответствовал именно такой интонации. Иоахима Ортнера спасло лишь то, что с детства он был вышколен в правиле ни при каких обстоятельствах не выдавать своих чувств, не то он вряд ли смог бы скрыть изумление.
– Мой дорогой Ортнер, – сказал полковник, – поверьте, я прекрасно понимаю, что сейчас творится у вас на душе. Эти ужасные дни… Эти потери… я даже слова не могу подобрать, чтобы оценить их верно. Все ужасно. Все. Но прошу вас, дорогой Ортнер, не отчаивайтесь. Не теряйте головы. Нервы еще успеют пригодиться. Это война.
