Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович (список книг .TXT) 📗

— Ну, Иван Егорыч, не будь у меня бумажки от генерала, ни за что я не пробился бы к тебе, — располагался Павел Васильевич возле урчащего танка.

— Это как есть. Спасибо тебе, Павел Васильевич, что в трудный час не забыл дружка, — говорил Иван Егорыч, оглядывая Дубкова дружеским взором. — И я не раз думал о тебе. Рассказывай, откуда ты и что поделывал.

Павел Васильевич коротко поделился всеми новостями, какие носил в себе, какие пережил события, что видели его глаза. О двух вещах он постарался умолчать: о смерти Лексевны и тяжелом ранении Григория, боясь раскрыть перед другом полную правду, поскольку у старика не было уверенности в том, что Григорий выживет. Иван Егорыч, выслушав Дубкова, спросил:

— И сколько же ты наколотил фашистов?

— Было у меня двадцать два патрона. Стрелял в упор. Вот и считай — много или мало я набил. Сейчас туда наши прорвались и закрепились. Не солдаты, а динамит. А генерал какой!

— Плохих генералов к нам не пришлют.

В танковом цехе рабочие похудели, осунулись, их лица стали жестче, суровей. Павел Васильевич сидел на развороченном танке и дивился: «Какая силища здесь. Если бы всем так, а? Боже ты мой, какая силища!» Возле ревущего танка столпились рабочие. Они провожали на фронт своих товарищей.

— Какая силища здесь. Если бы всем так, а? Боже ты мой, какая силища! — Ему самому хотелось влиться в эту трудовую семью, но, помня свое слово, данное генералу, он сказал дружку: — А я ведь за тобой пришел, Иван Егорыч. От генерала.

Лебедев удивленно вскинул свои кустистые брови.

— Чудное ты говоришь, Павел Васильевич. Откуда генерал знает меня?

— А я зачем? Я ведь обо всем докладывал. Тебе и место определим.

— Вот как! У меня, быть может, и чин уже есть?

— Будет и чин. За этим дело у генерала не станет.

— Отсюда, Павел Васильевич, я никуда не уйду. Останусь на заводе до последней возможности. Ты сам видишь, чем я занят. С завода мне уходить нельзя.

— Эх, Ваня! Как ты меня подвел.

— А ты оставайся у нас.

— Что ты, Ваня. Никак не могу. Слово дал. А ты все-таки в случае чего ко мне приходи.

— Хорошо, Павел Васильевич. Но и ты знай, что меня найдешь только здесь. Ты Сергея Павловича видел?

Наконец-то: как ждал и как боялся Павел Васильевич этого разговора. Ведь он за тем только и пришел сюда, чтобы повидать своего Сергея, а не заговаривал он о сыне потому, что боялся услышать о нем самое страшное. У него и без того замирает сердце при одном воспоминании о покойнице Лексевне.

— Он где, мой Сергей? — передохнув, спросил Павел Васильевич и, чувствуя, как ему вдруг стало плохо, прислонился к танку.

— Тебе нехорошо, Павел Васильевич?

— В голове что-то замутилось.

Иван Егорыч принес кружку холодной воды.

— Не надо, Ваня… — Встал. — Сергей не сказывал, где его позиция?

— Туда тебя не пустят, Павел Васильевич, — предупредил Иван Егорыч. — Сергей Павлыч сам навестит тебя. Он встречается с нашей Леной. Лена-то вроде как на военной службе находится. Ты иди ко мне домой, в мою землянку, а я скажу Ленке, чтобы она известила Сергея. Он знает нашу землянку.

Иван Егорыч проводил Павла Васильевича за ворота цеха, рассказал, как найти на берегу Волги свою землянку.

Петровна встретила Павла Васильевича с большой радостью. Она обняла и расцеловала его. Дубков от такого приема прослезился. Петровна, не подумав, спросила Павла Васильевича:

— А где твоя Лексевна?

Павел Васильевич так скорбно поглядел на Петровну, что та сразу поняла, в чем дело, и примолкла, а Павел Васильевич безнадежно махнул рукой и, покачнувшись, повалился с обожженной табуретки.

— Павел Васильевич, что с тобой? — вовремя подоспела на помощь испуганная Петровна.

Дубков приподнял седоватую голову и, жалобно глядя на Петровну, плакал. Марфа Петровна провела Павла Васильевича к топчану и уложила его в постель. «Неужели это конец? — укладывался Дубков со страшной мыслью в голове. — Неужели я не увижу Сергея?»

А Сергей в этот день забежал на завод к Ивану Егорычу. Он был тороплив и крайне возбужден.

— Лена у вас была? — спросил он Ивана Егорыча.

— Нет, Сергей Павлович, что-нибудь случилось? — насторожился Иван Егорыч.

— Она вам ничего не говорила? — спросил Сергей.

Иван Егорыч сразу почуял недоброе.

— А что она мне может сказать? — стараясь быть спокойным, спросил он.

Сергей замялся, сник.

— Говори, Сергей Палыч.

Сергей обернулся и, оглядевшись вокруг, полушепотом сказал:

— Я слышал, что Лена пойдет за линию фронта.

Иван Егорыч вздрогнул, точно его ветром качнуло.

— За линию фронта? — с неопределенно-смешанным чувством промолвил Иван Егорыч. Он опустился на ведущее колесо танка. — За линию фронта, — с непонятным равнодушием повторил он. Потом поднял с земли гаечный ключ, совсем ему не нужный в эту минуту.

— Возможно, и нет. Возможно, и не пойдет, — заговорил Сергей тоном провинившегося человека. — Возможно, и нет, Иван Егорыч, — старался он придать своим словам самый обыденный смысл.

— Отчего же? — слесарь-бригадир вынул из кармана старенький кисет черного сатина. — За линию фронта. — Иван Егорыч посмотрел на Сергея затуманенным взглядом. — Та-ак. За линию фронта. Что она — зайдет?

— Думаю, что да.

— А если нет?

Сергей пожал плечами.

— Тогда, стало быть, такие обстоятельства.

— Обстоятельства! — взорвался Иван Егорыч и, помолчав, совсем тихо договорил — Мне эти обстоятельства вострей гвоздей, Сергей Павлыч. Ты — молодой. На тебе все раны зарубцуются. А я — отец. Понимаешь? Отец!

— Но поверьте и мне, — Сергей положил руку на грудь, — я люблю Лену.

Иван Егорыч тяжко вздохнул. Ему вдруг стало жалко Сергея и захотелось по-отечески приветить его. Сергей взглянул на Ивана Егорыча, хотел что-то сказать, но, помедлив, вынул из кармана письмо.

— Прошу вас, Иван Егорыч, передайте, пожалуйста, письмо Лене. Только не сегодня и не завтра. А быть может, я опять письмо у вас возьму. Я верю, что именно так и будет. Но на всякий случай…

— Я тебя не понимаю, Сережа.

Сергей горячо пожал руку Ивану Егорычу, посмотрел на часы.

— Мне время, — сказал он.

— В бой, что ли?

— Куда же больше?

Иван Егорыч подошел к танку и задумался: «Что же это я так сухо обошелся с ним. Человек пошел в пекло, а я…» Иван Егорыч поглядел в ту сторону, куда ушел Сергей. Там ревели моторы, хрустели тяжелые гусеницы и синеватый дымок, выбиваясь из-под танков, растекался по цеху. «Нехорошо получилось, — терзал себя упреками Иван Егорыч. — А Лена? Неужели не зайдет?»

И вдруг он вспомнил о Павле Васильевиче. Иван Егорыч готов был рвать на себе волосы. Он простить себе не мог, что помнил только о своем, только своя болячка занимала его.

…Лена забежала к отцу. Она безмолвно бросилась к нему и заплаканным лицом припала к отцовской груди.

— Дочка, мне все известно, — сказал Иван Егорыч. — Я знаю, куда ты идешь.

— Папа…

Отец промолчал.

— Папочка, милый.

— Одно я хочу знать: ты уверена в себе? — спросил Иван Егорыч с требовательной суровостью.

— Да, папа, уверена.

— А если попадешь к ним в лапы?

— Останусь такой, какой ты меня знаешь.

Все понятно Ивану Егорычу: и тяжесть войны, и неизбежность жертв, но дочь хвою обречь на смерть выше его сил. И все же отец сказал:

— Иди… иди, дочка.

Лена порывисто обняла отца и так же порывисто пошла к выходу, но в ее быстроте не было легкости: шаг был неровный, будто провожающий взгляд отца управлял ее движениями, будто отец то даст ей разбежаться, то придержит ее. Вот она вышла из цеха и скрылась из виду. Иван Егорыч, тяжело вздохнув, глядя ей вслед, горестно промолвил:

— Ушла. Увижу ли?

Лена уже много дней не виделась с Сергеем. Что-то смутное и тревожное угнетало ее. Она пошла к нему в его фронтовой блиндаж. Передовые позиции проходили по улицам рабочего поселка. Увидев Сергея со свежей повязкой на голове и со свежими пятнами крови на ней, Лена испугалась.