Т-34. Выход с боем - Лысёв Александр (книги серия книги читать бесплатно полностью txt) 📗
– Вы как?
– Все живы, – отозвался Витяй и кивнул на свой танк: – Лошадь накрылась, нужна новая.
Лязгнув гусеницами, рядом остановилась машина комбрига. Майор доложил обстановку.
– Сбор за деревней! – крикнули им из люка сверху. – Догоняйте!
Терцев кивнул. Поднимая за собой клубы пыли, танк комбрига рванул дальше.
…Война закончилась. Тогда, в первых числах мая, они вышли к переправам на Эльбе и остановились. Впереди, насколько хватало глаз, до самой реки располагалась огромная масса немецких беженцев – тех, кто не успел переправиться на западный берег. При появлении советских танков остатки германских частей на восточном берегу уже безоговорочно сдавались в плен. На Эльбе советские танкисты встретились с американцами.
А затем их танковую бригаду отвели в окрестности Берлина. Столица Третьего рейха лежала в развалинах. Ветлугин раздобыл в автомобильном батальоне «Виллис». Они все втроем побывали в центре города. Постояли в том месте, где располагался выход из бункера Гитлера в сад имперской канцелярии. Заглянули вниз – там все было залито водой. Кругом нашими саперами были расставлены таблички с надписью «Мины». По обозначенным проходам выбрались на площадь у Рейхстага. Изрешеченное пулями и снарядами, его полуразрушенное здание выглядело мрачно и зловеще. Все уцелевшие колонны и стены были покрыты надписями, сделанными победителями. Терцев свистнул водителю и махнул рукой. Прямо по ступенькам Ветлугин подъехал на «Виллисе» вплотную к одному из входов. Остановил машину, зафиксировав ее ручным тормозом. Встав в рост, из кузова автомобиля они дотянулись до закопченной стены над дверным проемом – больше свободного места для автографов не было. Куском штукатурки по очереди написали свои имена с фамилиями и места, из которых были родом. Терцев приписал номера их танкового батальона с бригадой и, переглянувшись с Коломейцевым и Ветлугиным, поставил жирную точку, пока штукатурка, закончившись, не осыпалась из его пальцев вниз…
В том году удивительным образом на День Победы пришлась Пасха. Вернувшись в расположение бригады, они сидели за столом у комбрига. Стол был заставлен разной снедью и всевозможными бутылками с разноцветными этикетками. Все это, не церемонясь, прямо локтями сдвинули в сторону, освобождая место, когда Егорыч внес большую плетеную корзину с вареными яйцами, окрашенными луковичной шелухой. Пока наклонялся над столом, звякнули друг о друга на его груди Георгиевский крест и орден Славы на одинаковых ленточках. Разговоры смолкли. Все в тишине разобрали яйца. Как когда-то резанные из консервных банок крестики, сделанные Колей Горчаковым. Коломейцев держал перед глазами в двух ладонях яйцо – вспомнилось, как вот точно так же окрашивала яйца на Пасху дома мать. Ничего не говорила, но делала так каждый год вплоть до его ухода в армию. Они детьми задолго до весны начинали собирать в мешочек сухую луковичную шелуху. Им было очень интересно определить победителя при проверке крашеных яиц на прочность. За столом стоял веселый перестук, а родители смотрели на них и тоже улыбались. Так было почти в каждом доме каждый год, хоть и в церковь давно уже, за исключением некоторых стариков, никто не ходил. Да и позакрывали храмы практически все. Вряд ли тогда, в детстве, все ребята их поколения могли бы объяснить подлинный смысл этих крашеных яиц. Но это оставалось, несмотря ни на что, повторялось каждый год и было своим, привычным – пусть тогда и сохраненным хотя бы на уровне ритуала…
Терцев оглядел собравшихся товарищей. Конечно, каждый из них думал о своем. Он знал, что ничего они не скажут о происходящем сейчас вслух. Как и о том, что творится у каждого из них внутри. Не будет никаких обсуждений от тех, кто действительно все это пережил. Но разобранная корзина на столе говорила обо всем красноречивее любых слов. В окопах атеистов не бывает – это старая истина. Все остальное, пожалуй, дело сугубо личное. И лично для себя Терцев давным-давно твердо знал, что Бог есть. Не столько, наверное, даже верил, сколько именно знал. Для него это было доказано не какими-то откровениями свыше, а вполне реальными событиями, произошедшими конкретно с ним. Просто иначе не сидел бы он сейчас за этим столом. И для него не было вопроса, где Бог. Был единственный вопрос – где мы? В данный момент, когда, казалось, в самом воздухе еще витали, остывая, чудовищные боль и страдания только что закончившейся войны, все были с Ним где-то совсем рядом. Хотелось, чтобы так и оставалось на будущее. Вот только никто и никогда пусть больше не испытает подобных ран, нанесенных этой войной…
Вместо эпилога
Они встретились втроем уже в шестидесятых годах. Конечно, неоднократно хотели сделать это и раньше, но все не получалось – находился миллион каких-то будничных житейских причин, по которым встреча все время откладывалась или переносилась. А той весной Коломейцеву пришла телеграмма из Тамбова. Они состояли с Терцевым в переписке. Ее нельзя было назвать регулярной – пара открыток в год, иногда короткое мужское письмо и несколько слов, отбитых телеграммой по каким-нибудь очень важным или торжественным случаям. Но они старались не терять совсем друг друга из вида. Собственно, если люди живы и с двух сторон хотят общаться, в мирное время в одной стране к этому практически нет никаких препятствий – было бы желание. Все остальное лишь поводы, а не причины. Желание общаться было. Вот только Ветлугин куда-то пропал сразу после демобилизации. Хоть и обменялись они адресами при расставании, но то ли он их адреса потерял, то ли сам куда-то переехал. А может, и случилось чего.
Эта телеграмма была крайне лаконична. Но при этом содержала всю необходимую информацию. Бывший батальонный командир выражался, как всегда, коротко и по существу.
«Ветлугин нашелся», – прочитал Коломейцев полученное послание у себя дома, в Гатчине.
Не мешкая ни минуты, Витяй направился на городскую почту. Отбил в том же духе ответ: «Приезжайте».
Потом, конечно, заказал на почте телефонный разговор с Тамбовом.
В тот год исключенный вскоре после войны из числа нерабочих государственных праздников День Победы спустя почти два десятилетия снова получил официальный статус красной даты в календаре. К празднику Терцев с Коломейцевым договорились пристыковать по взятому на работах отгулу. Терцев еще дополнительно выкроил время себе на дорогу. Ветлугина обещал привезти сам.
– Это мой экипаж, – услышал Витяй в телефонной трубке через шум помех голос, так хорошо знакомый по радиопереговорам. Помехи, на которые все обычно так ругались, дули в мембраны аппаратов и кричали как можно громче, сегодня будто возвращали его на двадцать лет назад. От этого воспоминания он даже чуть улыбнулся в телефонной кабинке на другом конце провода. Время прибытия и номер поезда Терцев обещал выслать позже.
– Понял хорошо! Жду. Конец связи! – проговорил Витяй и повесил трубку.
Расплатившись и уже выходя, улыбнулся искоса глянувшей на него телефонистке.
Утром 9 мая 1965 года Коломейцев встречал своих фронтовых товарищей на вокзале в Ленинграде. Конечно, они изменились. Но узнали друг друга сразу. Стояли на перроне в такой похожей друг на друга однотипной советской одежде: широких брюках, плащах и шляпах. В руках у Терцева и Ветлугина были почти одинаковые фанерные чемоданчики, обтянутые дешевым черным и коричневым дерматином. Коломейцев первым разрядил затянувшееся неловкое молчание. Вытянувшись в струнку, четким жестом приложил ладонь к виску:
– С прибытием в наш славный город!
– Вольно, старший лейтенант! – усмехнулся Терцев.
У всех троих по лицам поплыли довольные улыбки. Крепко обнялись.
– Танка нет, автомобилем не обзавелся, – продолжил «доклад» Витяй.
– Выдвигаемся пешим порядком, – весело отозвался комбат.
Долго гуляли по скромно украшенному флагами и вымпелами городу. Посидели в рюмочной. На последней электричке поехали с Варшавского вокзала в Гатчину.
– Вот здесь я и живу, на Багговутовской, – сделал широкий жест рукой Коломейцев, когда они прошли уже пустынную в этот час вокзальную площадь.
