Разведка без мифов - Паршина Елизавета Александровна (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Остается поражаться наивности писателя, думающего, что советские советники при иностранце будут говорить «все, как оно есть на самом деле», и что сидя в отеле, вообще можно увидеть истинное лицо войны. Нужно ли при известных теперь источниках «знаний» писателя удивляться угнетающей атмосфере романа, озлобленным, грызущимся и убивающим друг друга партизанам, чужим американскому супер-диверсанту Джордану. Да и то, что Хемингуэй действительно видел, претерпело сильное искажение его своеобразной психикой, о которой я подробнее скажу ниже. Не случайно поэтом поставленный Яковлевым вопрос о прототипах романа «По ком звонит колокол» не получил ни развития, ни аргументации. Так параллель Джордан — Хемингуэй лишь названа, но даже не рассмотрена. Вероятно потому, что в основе ее нет ничего, кроме отдельных и поверхностных автобиографических реминисценций. Не глубже рассмотрен и образ Марии. С небольшим преувеличением можно сказать, что в каждом отряде была своя такая Мария, и привела ее туда не менее трагическая судьба. То, что прообразом Кашкина был Цветков, мы теперь можем уверенно отрицать. Отмеченное в очерке портретное сходство Гольца и Сверчевского действительно очевидно. Могу добавить к этому, что хемингуэевский Гольц командует 35-й дивизией, и Карел Сверчевский (в Испании — генерал Вальтер) командовал 35-й дивизией. Штаб Гольца находился в Эскориале, и штаб Сверчевского находился в Эскориале (этот факт нам далее особенно пригодится). Кроме того, известно, что между генералом Вальтером и Хемингуэем были приятельские отношения. Заметно выделяется в романе старик Ансельмо. Он дан человечнее, правдивее, убедительнее. Вот что рассказывает о нем Мамсуров:
Их проводил старик испанец. Было ему лет семьдесят, звали Баутисто, добрейшей души человек. Я рассказывал Хемингуэю, что он был убежденным противником убийства людей. Для испанских партизан, особенно на первом этапе, это было в какой-то мере характерно — решиться на гражданскую войну не так-то просто. В романе старик Ансельмо, который провел Джордана к партизанам, раздумывает: «…По-моему, людей убивать грех. Даже если это фашисты, которых мы должны убивать». Ансельмо оказался самым верным помощником Роберта Джордана. Когда настало время, он убрал часового на мосту и сам погиб при взрыве. Баутисто же погиб еще более трагично, смертью своей доказав неизбежность безжалостной борьбы с фашизмом. В июле или августе 1937 года мы подожгли семнадцать самолетов на аэродроме в Севилье. Атаковали аэродром, разделившись на группы по два-три человека. Напарник Баутисты был убит, а сам он ранен. Его не удалось отбить у фашистов. Недалеко от Бадахоса фашисты поставили на пригорке крест, распяли на нем старика и подожгли. — Товарищ Хаджи ведет красным карандашом по карте. — Вот здесь ранили, а здесь распяли. Километров сто везли, не меньше. («Журналист», стр. 59).
Комментарий Е. Паршиной:
В нашем отряде был старый подрывник Баутисто Молина, лет шестидесяти пяти, шахтер из Андалузии. Очень опытный и необычайно выносливый боец. Он очень похож на Ансельмо из романа «По ком звонит колокол». Однажды в тылу националистов мы попали в очень сложное положение, но с боем благополучно выпутались. Все бойцы тогда веселились и смеялись, а он говорит: «Что вы радуетесь? Мы только что людей убивали». Мне на всю жизни запомнились эти слова. В июле 1937 года проводилась крупная наступательная операция на Брунете. Все партизанские отряды, в том числе и наш, были сведены в одну группу под командованием Мамсурова для захвата большого участка железной дороги в тылу врага. Я оставалась на нашей стороне в группе обеспечения операции, а Мамсуров с отрядами пошел через линию фронта. Он был очень смелым, и мы все любили его и боялись, что он обязательно сунется туда, где опаснее всего. Перед переходом фронта Спрогис вызвал двух бойцов — Баутисто и Франциско Факундо — и приказал им (я переводила) ни на шаг не отходить от Мамсурова, и что за его безопасность они отвечают головой. Баутисто он приставил к Мансурову как проводника (никакой опеки тот не потерпел бы, у него был гордый кавказский характер), а Франциско, прячась, маячил сзади. Вот тогда-то Мамсуров и познакомился со стариком Баутисто. Видно, и ему запала в душу его проповедь. Ну, а что касается его ранения и казни на горящем кресте, так это очередная дань журналистам — выдумка Хаджи. Баутисто продолжал воевать в нашем отряде до осени 1937-го, когда мы со Спрогисом вернулись в СССР.
Это подтверждает и сменивший Спрогиса Андрей Эмилев, новый советник разведывательно-диверсионного отряда андалузских шахтеров, который тоже надолго запомнил старика Баутисто. Несколько настораживает, правда, то, что у хемингуэевского старика Ансельмо протест против убийства превосходит всякую меру:
Я не люблю убивать людей (стр. 126).
А вот если убил человека, такого же, как и ты сам, ничего хорошего в памяти не останется (стр. 127).
По-моему, людей убивать грех. (…) Я против того, чтобы убивать людей
(стр. 128).
Но все равно, есть ли Бог, нет ли, а убивать — грех (стр. 120).
Много раз убивал и еще буду убивать. Но без всякой охоты и помня, что это грех (стр. 129).
…Мне лучше не думать о том, что их придется убивать (стр. 279)....Хорошо бы, мне никого не надо было убивать в этом деле (стр. 280).
Хорошо, если бы мне не пришлось убивать, думал Ансельмо (стр. 282).
Подобные мысли об убийстве не покидали его (стр. 282).
Но, по-моему, в конце концов, убийства ожесточают человека, и если даже без этого нельзя обойтись, то все равно убивать — большой грех… (стр. 283).
Только об одном я жалею — что приходится убивать (стр.283).
И все-таки убивать — большой грех, думал он (стр. 284).
Но убийство, должно быть, очень большой грех, и мне бы хотелось, чтобы все это было как-то улажено (стр. 284).
И хорошо бы выиграть войну и никого не расстреливать. (…) Лучше бы нам никого не расстреливать. Даже самых главных (стр. 367).
… Мне пришлось прикончить его. Бросившись на колени посреди моста, раскрывая рюкзаки, вытаскивая материалы, Роберт Джордан увидел, как по щекам Ансельмо в седой щетине бороды текут слезы (стр. 509).
Мне не хотелось убивать часового, но теперь уже все прошло (стр. 526).
Не правда ли, чувствуется, что здесь что-то не так. Прежде всего, удивляет неоправданно большое количество этих деклараций — ведь для раскрытия образа и выражения авторской позиции хватило бы и половины их. Ухудшают они и художественную сторону текста. Но особенно настораживает однообразие и даже монотонность приведенных реплик. В психиатрии такое явление хорошо известно и называется навязчивостью, точнее — навязчивым ощущением, которым Баутисто, прообраз Ансельмо, по тексту романа не страдал (отсутствует симптомокомплекс). Может быть, кто-то другой поразил Хемингуэя навязчивым отрицанием убийства? А может быть, сам автор страдал этим? Впрочем, разницы тут нет никакой: ведь если из десятков встречающихся вам в жизни навязчивостей лишь одна поразила ваше воображение, значит такова особенность уже вашей психики. Верность наших рассуждений подтвердится, если внимательнее присмотреться к другим героям романа:
На войне всегда убиваешь не того, кого хочешь. — Сожалеет Джордан (стр. Но наваррцы всегда нравились тебе больше всех остальных испанцев. Да. А вот ты убиваешь их. — Продолжает он же (стр. 383).
Но скольких же ты всего убил, как ты думаешь? — снова спрашивает себя Джордан (стр. 383).
Если у тебя не все ясно в голове, ты не имеешь права делать то, что ты делаешь, так как то, что ты делаешь, есть преступление, и никому не дано права отнимать у другого жизнь… — и в таком же духе еще полторы страницы. Причем концептуальное отрицание убийства вполне закономерно, с психоаналитической точки зрения, сопровождается оправданием ранее совершенных убийств, как у Джордана (стр. 384), так и у старика: Да, друг, да, — сказал Ансельмо. — Нужно убивать, вот мы и убиваем (стр. 509). Таких примеров в романе достаточно (стр. 128, 129, 223, 282 и др.).
