Признание в ненависти и любви (Рассказы и воспоминания) - Карпов Владимир Васильевич (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
— Тяжко, Мария, на душе. Дома дети, а возвращаться не хочется, — разоткровенничалась с затуманенными глазами связная.
Это была жалоба, исповедь. Мария взглянула на женщину, на высокое, еще с теплыми облачками, небо, где парили, распластав крылья, аисты.
— Им, конечно, легче, — согласилась. — Но ничего. Дальше, тезка, пойдешь одна. Мне уже легче.
— Что вы? — ужаснулась та. — Вы неправильно поняли меня!
— Ступай, ступай, а я подожду. Мы с тобой незнакомы притом…
Не успела связная сделать несколько десятков шагов, как из придорожного лозняка, за которым снова скрывалась дорога, вышли полицаи. Мария видела, как самый высокий из них пальцем поманил связную и стал тщательно обыскивать ее. Но иного выхода, как идти к ним, у Марии не было — она не знала, заметили ее полицаи или нет. От нервного напряжения потянуло рассмеяться, и она, подходя к ним, дала волю этому своему желанию.
— Чего ржешь? Что очереди нет? — довольно благосклонно спросил полицейский, обыскивающий связную. — Вытряхивай свои шмутки!
Присев, Мария медленно начала вынимать из корзинки яички, крупы. Мысли работали лихорадочно. Когда связную отпустили и все окружили Марию, она, все еще смеясь, сама ринулась в атаку:
— У меня, хлопцы, осталось несколько марок. Возьмите лучше их. У вас ведь тоже, поди, сестры есть…
Высокий словоохотливый полицай состроил дурашливую физиономию и воткнул тесак в бруснику. Сердце у Марии оборвалось.
— Гы-гы-гы, страшно? — захохотал он. — С этого и начинала бы, родственница! — И, сняв с головы пилотку, подставил ее как пригоршню.
Стараясь, чтобы не дрожали руки, — пусть трус умирает тысячу раз! — Мария положила в пилотку пяток яичек и под непристойные шутки повернулась к полицаям спиной. Услышав улюлюканье — плюнула. Ее пугали, полагали — она побежит. С какой-то злой тоской подумала: эта встреча не последняя. Обязательно задержат и будут проверять около водонапорной башни в Паперне и, разумеется, на контрольно-пропускном пункте при входе в город. Причем не исключено, что снова придется иметь дело с пожилым эсэсманом, у которого щеки как галифе. Но… она, Мария, все равно пройдет и там…
Теперь осталось передать принесенное Елене Мазаник. Но та, вопреки договоренности, на явку не пришла. Не показалась и на другой день. Что за причина? Арестовали? Колеблется? Раздумала? В довершение всего передали от Лиды: снова приходили эсдековцы, теперь грозились забрать Генку. И опять истошный Юрин крик стоял в ушах, рвал душу.
Мария сменила квартиру, документы, прическу. Послала Лиде маршрут, по которому легче всего попасть в партизанскую зону. Приказала срочно вывезти из Масюковщины старуху с детьми — пусть и там будут сожжены мосты к отступлению. Вызвала на явочную квартиру Похлебаева — пускай тоже действует и принимает меры, чтобы отвести опасность от себя… Верила: тут дело не в Мазаник, а в чем-то непредвиденном.
Действительно, вскоре та передала: гаулейтер выезжал из города, и она, не желая лишний раз рисковать, ждала, когда он вернется. А завтра под вечер Мария может прийти к ней домой.
Готовая к самому плохому, Мария направилась по указанному адресу. С порога, предупрежденная — за стеной живет полицай, — поздоровалась:
— День добрый, хозяюшка. Мне говорили, вы туфли продаете?
— Продаю, проходите, — пригласила Елена, положив рядом на диван шитье, над которым, видимо, корпела до сих пор, но не встала.
Это было неожиданным и после передуманного насторожило. Однако Мария не остановилась и шагнула к дивану — старомодному, с высокой спинкой, с полочками на ней. Перевела дух.
— Здесь все, — протянула сверток. — Как зарядить, я покажу. Завтра приговор должен быть приведен в исполнение.
Она понимала: не стоит называть вещи своими именами, но, чтобы подчеркнуть, что назад никому дороги нет, пошла на это сознательно.
— Откладывать больше нельзя, — добавила. — Палач должен быть уничтожен.
Елена усмехнулась.
— А я разве против? — прошептала и кивнула на стену: — У них там пьянка. Удалось где-то хапнуть куш. Но давайте все-таки разговаривать тише…
Они, прищурившись, внимательно посмотрели друг на друга. Не скажешь, как из неуверенности рождается уверенность, ибо виноват в этом не только разум. Но им вдруг открылось: Марии — что эта красивая, пытливоосторожная женщина прониклась задачей и пойдет сейчас на смерть; Елене же — что непреклонная гостья имеет право требовать от нее архитяжелого, ибо, если бы имела возможность, сама бы пошла на это архитяжелое или послала бы свою дочь. Открылось и еще одно: нужна вот такая счастливая встреча, чтобы они могли проявить себя. Чувствуя друг к другу благодарность, они обнялись. Потом Мария отстранила Елену и, тряся за плечи, чтобы та не отводила взгляда, поцеловала в лоб. И Валентине, которая было принялась искать туфли старом шкафчике, показалось: они исполняют некий обряд — одна в чем-то присягает, а вторая благословляет ее.
— Торгуйтесь, торгуйтесь, — подсказала она ей, вытирая ладонью со щек слезы. — А я спою.
— В самом деле! — опомнилась первой Мария. — Сбор в Театральном сквере. Галине, подложив мину, лучше всего попроситься к зубному врачу. Валины дети и старуха уже вне опасности…
— «Соловейка-колосо-ок, — затянула Валентина, — соловейка-колосо-ок!»
За стеной грохнул хохот…
Ночью Мария не спала. Взвешивая, перебирала то одно, то другое. Вспоминались дочка с сестрой: «Кто знает, какие сведения есть в картотеке СД»? Невесело думалось о Лиде с Генкой, о Похлебаеве, отказавшемся уйти в лес: «Сделаю, сколько вы, — тогда пожалуйста». Добывая алиби, он организовал себе командировку в Западную, но спасет ли это, когда начнутся поиски соучастников и следствие? Тревожили промахи. Валина свекровь пожадничала, напаковала слишком много всякой всячины, и пришлось нанимать еще одну подводу в самой Масюковщине. Вещи свекрови отвезли в Минск, и нанятому подводчику известно, где их сложили. Таким образом, если только эсдековцы доберутся до него и поднажмут, кое-кто также окажется под ударом…
О себе Мария не думала — само ее место среди людей требовало риска. Она, Мария, уже не принадлежала себе. Чувство своей зависимости от того, что нужно было сделать, господствовало над остальным. Да и разве может человек решать, дышать ему или нет?
Утром Мария отдала последние распоряжения и не медля направилась в сквер. Постелив недалеко от фонтана на скамейке бумагу, разложила товар — купленные по пути в частной кондитерской пирожные. И только тогда подумала о себе — мысли ее коснулись самой себя, — очень захотелось увидеть, как победит справедливость, и хоть чуточку после отдохнуть.
— Почему так долго?! — воскликнула она, когда к ней подбежала Елена. — Обошлось без свидетелей?
— Была одна собака…
Вскоре они тряслись в грузовике — Мария в кабине, Елена и Валентина в кузове. Но цепкая рука гаулейтера как бы тянулась за ними. За грузовиком неожиданно увязались мотоциклист и легковушка. Даже простившись с шофером, женщины наткнулись на немцев. И лишь под Беларучами, увидев группу партизан во главе с приметным и потому знакомым Марии бородачом в желтой кожанке, дали волю слезам…
Вот тогда-то на второй или третий день после их прихода, я и увиделся с Марией в Янушкавичах — деревне, теперь известной многим. В палисаднике, при домике, который мне описали в отряде, кустилась сирень, цвели махровые астры. На зеленом от спорыша дворе мирно бродили куры и горланил огненный, будто разрисованный петух. Однако на выскобленном и чисто вымытом крыльце сидели партизаны с карабинами и стоял «максим».
Я знал, Мария все это время страшно волновалась, по ее настоянию провели в погребе на огороде эксперимент с аналогичной миной. А когда взрыв вновь произошел с опозданием, и слушать не стала, что виновата холодная погода. Знал я и то, что около дома гаулейтера после полуночи недавно ревели пожарные машины. Редакции газет в Минске получили приказ готовить аршинные, в траурных рамках, портреты Гаулейтера. Отменены все пропуска, город блокирован. Ходит слух: «Главных преступников СД схватила…»
