Ничего кроме надежды - Слепухин Юрий Григорьевич (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
– Вы Ленина-то с Троцким рядом не ставьте...
– Почему? В то время они были вместе. Это уж со Сталиным Троцкий не поладил, при Ленине он...
– ...а вина вашего родителя, господин инженер, – продолжал Тимофей Кузьмич, – что он против своего народа воевал, а это уж такая вина, что больше не бывает.
– Это не вина, это ошибка. Да, эту ошибку он понял и признавал ее открыто. Он считал, что большевики узурпировали власть вопреки воле народа и что народ поддерживает большевиков только из страха. В этом он заблуждался, как заблуждались в то время многие. Отец был кадровый военный, окончил академию Генерального штаба, вы скажете – каста, сословное мировоззрение, но ведь и из разночинной интеллигенции далеко не все понимали тогда, что народ действительно пошел за Лениным, весь и по убеждению...
– Не за Деникиным же ему было идти.
– Согласен, но тогда многое виделось в другом свете. Я допускаю, что представление об эпохе гражданской войны у меня не совсем объективное, однако есть один неопровержимый факт: большевики с самого начала принялись рушить все то, в чем для русского человека воплощалось понятие отечества. Государственный флаг, герб, воинские символы, даже само название страны – все ведь пошло побоку, вы же знаете; ладно бы там императорский штандарт, Бог с ним, но ведь андреевский флаг – сколько под ним подвигов было совершено за двести лет, сколько русской крови пролилось, он же и на кораблях Ушакова развевался, и на «Петропавловске», когда Макаров погиб, и на «Варяге» – он-то кому мешал, почему и его надо было...
– Да что вы о побрякушках толкуете, – прервал Тимофей Кузьмич, – большевики новый мир взялись тогда строить, а вы: «флаги, гербы», двуглавого орла еще вспомните!
– Вот! – закричал Болховитинов, уставив в него палец. – Вот почему отец и не мог принять большевиков – именно потому, что они объявили побрякушками все, что для него было святыней!
– Да не «большевики объявили», а народ сам все это выкинул к чертовой матери. Вы вот по андреевскому флагу плачетесь – подвиги, мол, адмирал Макаров, «Варяг», – а матросы в семнадцатом году эти флаги кидали зa борт, потому что они не про Макарова да Ушакова помнили, а про то, как им под этим флагом офицера в зубы давали за пятнышко на палубе...
– Ну, это не аргумент, – отмахнулся Болховитинов, – И под красным флагом тоже не одни только подвиги совершались. А насчет того, что «народ сам все это выкинул», в этом вы правы. К сожалению! Но этого предвидеть было нельзя. Этого, честно говоря, я и до сих пор не могу понять.
– Чего ж вы понять не можете? Что народу надоело жить по-старому, под помещиками да капиталистами?
– Да нет, при чем тут помещики... «Под помещиками», кстати, никто уже давно не жил, к моменту революции крепостное право уже полвека как кончилось. Помещики сами разорялись и нищали, почитайте Бунина. Но вообще, что касается нежелания жить по-старому, тут ничего не возразишь; Россия, конечно же, нуждалась в обновлении, кто спорит? Но чтобы вот так, в одночасье, отречься от всего своего, национального, выкинуть, как вы выражаетесь, «к чертовой матери» – не знаю, не знаю...
– То-то и оно, господин инженер, что знать вы не знаете, а судить беретесь...
– Не сужу я вовсе, просто понять пытаюсь!
– А от своего никто не отрекался, что наше, то наше, никто этого не отымет. Тут с месяц назад приходил в лагерь один парень, на радиозаводе работает, так они с ребятами собрали потихоньку приемник – Москву теперь слушают. Говорил, передавали за новые ордена – Нахимова и вот Ушакова, которого вы помянули. А насчет ордена Кутузова и Суворова уже с год как постановление вышло...
– Знаю, знаю! И что старую русскую форму вернули с золотыми погонами, тоже знаю. Это, Тимофей Кузьмич, война заставила. Когда приперло, так не только Суворова с Кутузовым, а и святого благоверного великого князя Александра Невского пришлось вспомнить.
– Александра Невского раньше вспомнили, до войны еще картину сняли.
– Видал, как же. Жаль только, эпилога там не хватает: показали бы уж заодно, как революционный народ из Троицкого собора мощи его выкидывал за ненадобностью... или в отместку за классово чуждое происхождение.
– Это после революции? Под горячую руку чего не делалось, время было такое.
– Долго что-то затянулось это время, – Болховитинов помолчал, барабаня пальцами по разостланному чертежу. – Нет, не могу понять! Ну ладно – под горячую руку, говорите. А памятник победителям Наполеона в Москве взорвать – это как? Это уже не сгоряча, не впопыхах...
– Не слыхал я что-то про такой памятник.
– Охотно верю, но он был – храм Христа Спасителя, строился на народные деньги, пятьдесят лет вся Россия собирала по копеечке. Полтонны золота московское купечество пожертвовало на одни купола... А в тридцать уже каком-то году начинили его динамитом и шарахнули – только пыль полетела. Место, говорят, понадобилось под новую застройку, другого места во всей Москве не нашлось...
– Ну, так если это церковь была, – Тимофей Кузьмич развел руками. – Церкви, конечно, многие сломали, такая имелась твердая установка.
– Меня установка не удивляет. Чего не могу понять – это той легкости, с какой у нас в стране стало возможным проводить в жизнь любые «твердые установки»... какие только кому ни придут в голову. Раньше ведь, по-моему, такого не было, народ был скорее консервативен, новшеств не любил, боялся даже... Возьмите петровские реформы или хотя бы в наше уже время – столыпинская попытка сломать общинный уклад, насадить в России фермерство. Прав ли был Столыпин – мне, конечно, судить трудно, но, как бы там ни было, система отрубов что-то реальное крестьянину ведь давала – хотя бы возможность избавиться от нужды, – и все-таки ее не приняли! А тут решили Сталин с Кагановичем провести коллективизацию, раз-два и готово, весь вековой уклад к чертовой бабушке...
– Коллективизацию вы не трожьте, – хмуро сказал Тимофей Кузьмич. – Как ее проводили, вы не видели, чего ж попусту... Со стороны оно, может, и кажется, что «раз-два»...
– Нет-нет, я не в том смысле, что обошлось без трудностей. Кстати, вы напрасно думаете, что со стороны так уж плохо видно, в некоторых вопросах мы здесь были осведомлены гораздо полнее. Я это заметил еще там, на Украине. Многие, с кем приходилось говорить, попросту не знали каких-то самых элементарных вещей. Но дело ведь не в самой коллективизации. Кто-то из наших теоретиков – не помню уж, то ли младороссы, то ли евразийцы – доказывал, что колхозы потому и привились в России, что это та же общинная система по своей сути, только в осовремененном варианте. Возможно, так оно и есть, не знаю. Меня, признаться, больше смущает та легкость, с какой русский народ отказался от религии...
