Навсегда (Роман) - Кнорре Федор Федорович (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Через неделю Магдяле все-таки снова явилась. На этот раз старик самым небрежным тоном спросил, не сумеет ли Пятрас достать копию приказа о принудительной вербовке литовского населения на работы в Германию. Если это удастся, пускай Магдяле прихватит приказ с собой в воскресенье, когда пойдет с утра гулять в сквер около церкви. К ней подойдет и заговорит человек, который знает ее в лицо.
Магдяле спокойно ответила:
— Хорошо, он достанет. — И ушла.
На другой же день Пятрас, воспользовавшись моментом, когда начальник разговаривал по телефону, чуть не на его глазах сунул в свою папку секретный приказ, хладнокровно закончил доклад, затем в канцелярии, где было полно народу, переписал его от слова до слова, со всеми датами, цифрами и примечаниями.
Вернувшись в кабинет начальника, который уже яростно шарил по ящикам стола, он стал помогать ему и, действительно, нашел пропавшую бумагу среди пачки листиков, случайно упавших на пол.
Он хохотал, рассказывая Магдяле, как удачно все получилось, а она слушала его, холодея от страха.
Утром она сидела в сквере и ждала.
Пожилой железнодорожник с печальным и усталым лицом подошел, подсел рядом с ней на скамейку.
Затем взял со скамейки книжку, куда был заложен приказ, задумчиво погладил ладонью обложку и на прощание сказал:
— Если хотите, приходите сюда в субботу с утра. Посмотрим…
В субботу она пришла. На этот раз ждать пришлось долго, больше двух часов. Проголодавшись, она достала из кармана бутерброд с маслом и неторопливо стала жевать.
Не успев доесть, она увидела в конце аллейки знакомую фигуру железнодорожника. Она бросила недоеденный кусочек хлеба и поспешно вытерла губы.
Железнодорожник подошел и, присев на скамейку, положил рядом с собой книгу, которую прошлый раз унес.
— Там что-нибудь есть? — спросила Магдяле.
— Да нет, — не оборачиваясь, ответил железнодорожник. — Просто я возвращаю вам вашу книжку. Эти ребятишки почему-то больше всего на свете любят масло, — неожиданно сказал он, улыбаясь рассеянной и доброй улыбкой.
Магдяле увидела двух маленьких птичек на дорожке. Они оттащили в сторону брошенный ею кусочек хлеба и суетливо клевали его одновременно с двух сторон…
— Это синички… — пояснил железнодорожник и, продолжая смотреть на птиц, без всяких предисловий сказал: — Ну как, ваш муж не передумал?
— Нет.
— Долго он, однако, раздумывал…
— Я вам клянусь…
— На этот раз дело будет посерьезнее.
— Хорошо, — сказала Магдяле.
Железнодорожник молчал, не то раздумывая, не то дожидаясь, что еще она скажет. И Магдяле чуть слышно произнесла:
— Я вас умоляю, поверьте…
Железнодорожник рассеянно сунул руку в потертый оттопыренный карман своего форменного пальто, вытащил неполную пригоршню конопляного семени и осторожным движением подкинул синичкам, которые уже склевали масло и теперь вертелись во все стороны, высматривая, не выпадет ли на их долю еще чего.
— Хорошо, — сказал железнодорожник. — Так вы ему скажите: пусть приходит сегодня после работы к часовне святого Яна. И пусть войдет в ограду. Я его буду ждать…
Устало поднявшись с места, он пошел по дорожке к выходу из сквера…
В этот же день Пятрас Казенас пришел к часовне святого Яна и вошел в ограду. Это был первый шаг на его пути. Вскоре пришлось сделать второй и третий. Будь он одинок, его, быть может, не раз одолели бы сомнения или даже соблазн отступить в последнюю минуту. Но твердая воля Магдяле, ее вера в него не дали ему ни остановиться, ни задуматься. В эти дни она снова была влюблена в него, преклонялась перед ним; она непоколебимо верила в то, что он не только искупит свою постыдную вину за долгое бездействие, но и совершит то, чего не сумеет никто другой.
Однажды в дождливый, пасмурный день Пятрас вернулся с работы какой-то особенно замкнутый, сосредоточенный. Молча просидел до самых сумерек у окна, прикуривая одну сигарету от другой. Потом встал, надел черный клеенчатый дождевик и, стоя перед буфетом, налил себе полный стакан водки.
— Ты сегодня вернешься не поздно? — провожая его в передней, спросила Магдяле.
— Не поздно… Хотя, может быть, задержусь немного. Мне нужно сходить на станцию, кое-кого повидать.
Магдяле, изо всех сил стараясь держаться спокойно, поцеловала его на прощание и, закрыв за ним дверь, так и осталась стоять, держась за ручку.
Много времени спустя она заметила, что пальцы у нее побелели и ноги болят от долгого стояния.
«Маловато же у тебя, голубушка, мужества на поверку, — сказала она себе. — Пятрас не то, что я: без единого слова ушел и даже не обернулся на пороге. Куда? Кто знает?»
…На рассвете далеко за станцией, на подъездных путях, затрещали выстрелы. Грохнул взрыв, и стекла домов на окраине города задребезжали от прокатившейся взрывной волны. Потом, разгораясь все сильнее, за лесом разлилось красное зарево, и долгое время спящие мокрые поля и черные стекла занавешенных окон городских домов освещались зловещим светом трассирующих снарядов.
На другой день весь город знал, что на путях сгорели два вагона боеприпасов, что охрана подняла тревогу только в последнюю минуту и не успела предотвратить диверсию, однако сами диверсанты погибли при взрыве.
В кустах за насыпью полиция наткнулась на кусок обгорелой и окровавленной форменной шинели железнодорожного служащего. В потрепанном, чудом сохранившемся кармане не нашли ничего, кроме нескольких зерен конопляного семени. Но и эта примета привела полицию к запертой квартире на втором этаже старенького дома. Взломав двери, полицейские ворвались в комнату. Однако и здесь они обнаружили лишь множество опустевших, открытых птичьих клеток, висящих на распахнутом настежь окне.
Глава двадцать пятая
После двух часов езды по лесной дороге, а потом по неведомым, запущенным просекам лошадь, тяжело поводя боками, стала.
Аляна посмотрела вперед.
«Куда же я еду теперь? Зачем? И к чему здесь этот чужой человек? И почему я должна сопровождать его куда-то?»
Юргис ввел лошадь в какой-то овражек, где на берегу озера, среди грязного подтаявшего снега, виднелись черные развалины пожарища. Когда-то здесь жил, вероятно, какой-нибудь рыбак. Пятистенный, довольно просторный дом; сгорел не до тла. Задняя часть почему-то уцелела, только внутренняя перегородка дома стала теперь наружной стеной.
— Вот и приехали, — сказал Юргис, останавливая лошадь около груды обгорелых бревен.
«Куда приехали? Зачем?» — в отчаянии подумала Аляна.
Вдвоем они перенесли бесчувственное тело человека в уцелевшую часть дома и уложили на солому.
— Это моя постель, — сказал Юргис. — В этом самом домишке я и прятался, пока меня искали. Тут даже осталось кое-какое мое хозяйство.
Он чиркнул спичку, зажег керосиновую лампочку с разбитым закопченным стеклом, вытащил подсунутый под пол топор и стал колоть доску, чтобы протопить печь.
Стоя с опущенными руками посреди комнаты, Аляна оглядывала сырые стены, низкий, провисший потолок, окошко, наглухо заткнутое тряпьем. В углу, на соломе, быстро и неглубоко дышал человек, которого они зачем-то сюда привезли. На его обросших впалых щеках лежали черные тени от колеблющегося света лампочки. Одет он был в грязный, прожженный пиджак, завязанный у ворота веревочкой, продетой в нарочно прорезанные дырочки.
Аляна достала бутылку с молоком, опустилась на колени у изголовья соломенной подстилки и негромко спросила:
— Молока хочешь?
Человек не открыл глаз, видимо, ничего не услышал, но дыхание его на мгновение прервалось, точно он прислушивался.
Аляна приподняла его голову и, приложив горлышко бутылки к сухим губам, попробовала влить немножко молока. Горлышко стучало о плотно сжатые зубы, белая струйка стекала по подбородку на пиджак.
Тогда Аляна вспомнила про водку, которую ей дала мадам Мария. Она подоткнула побольше соломы под голову лежащего, надавила одной рукой ему на подбородок и с брезгливой поспешностью влила в открывшийся рот, сколько успела, водки. Получился, наверное, порядочный глоток, потому что в бутылке громко булькнуло.
