За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Как только хлопец ушел со двора и девушка, постояв немного у порога, скрылась в хате, Тарас осторожно пополз к клуне. Корень лежал, свернувшись калачиком. Тарас послушал его размеренное дыхание, поднялся на ноги. За клуней двор был огорожен жердями на кольях. Тарас пролез под жердью, походил по огороду и даже посвистал тихонько. Роевой не отзывался. Тогда Тарас вернулся к изгороди и, перелезая через нее, будто случайно зацепился ногой за нижнюю жердь. Он умышленно наделал столько шуму, что в одном из соседских дворов залаяла собака.
— Что там? — оторопело поднял голову Корень, когда Тарас подошел к нему.
— Собака пробежала…
— А где роевой?
— Не слышно.
— К какой–нибудь бабе подался, холера, — судорожно позевывая, сказал вояка. — Видать, есть знакомая… Курить до смерти хочется. Ложись, чего стоишь? Он по девчатам будет бегать, а мы тут должны…
Корень натянул воротник на голову. Тарас прилег рядышком, прижался грудью к спине Корня.
— Вот так, хорошо, — промурлыкал вояка. — Только не спи, смотри! И меня разбуди, когда явится…
Топорец появился минут через десять. Тарас виду не подал, что услышал шаги роевого, ожидал, что командир начнет будить их, ругаться, но Топорец постоял–постоял и тихо отошел. Пожалел, вроде, их командир. Тарас принял единственно правильное при сложившейся обстановке решение — он нежно обнял Корня, прильнул к нему поплотней и закрыл глаза.
Проснулся Тарас, почувствовал, что его кто–то тормошит за плечо. Было по–прежнему темно, но звезды на небе стали крупнее, точно набухли светом. Кричали петухи. Утро. Тарас толкнул Корня и вскочил на ноги.
— Тихо! — прошептал Топорец. — Пошли…
Уже у леса роевой спохватился, начал хлопать по карманам. Что такое? Оказалось, запасной магазин от автомата он где–то у клуни забыл. Обронил… Топорец приказал Корню и Карасю ожидать его, с места не сходить, а сам бегом подался к селу. Дрожавший от утренней сырости Корень послал вдогонку командиру длинную серию ругательств и утешился тем, что в отсутствие роевого можно было выкурить цигарку.
Потерянный магазин к автомату был только предлогом для Степана. Ему нужно было вернуться в село. Подбежав к клуне, он перевел дух, оглянулся — над лесом протянулась ровная, словно под линейку, отбитая сверху светло–оранжевая полоса. Небо над ней было зеленоватое, с большими тяжелыми звездами. «Чуточку запоздал, — тревожно подумал Степан, но тут же рассердился на себя: — Младший брат пропадает, а я шаг лишний сделать боюсь…» Быстро подошел к хате, но постучать в окно не успел — дверь открылась, и он увидел маленькую женщину, завязывающую тесемки ворота белой сорочки. Она испугалась, схватилась рукой за засов, но Степан отстранил ее, вскочил в сенцы, быстро закрыл за собой дверь.
— Слава Ису! Не бойтесь, тетя… Где Стефка?
Не ожидая ответа, он пошарил рукой по стене, нашел обитую тряпьем дверь, железную ручку, приказал хозяйке:
— Стойте здесь.
В хате было тепло, душно, пахло сухой глиной, яблоками, засушенными травами и еще чем–то кисловатым — такой запах исходит от пеленок и постелей маленьких детей. Степан присмотрелся, увидел у окна женскую фигуру.
— Стефка?
Девушка не ответила. Она стояла у широкой скамьи, на которой кто–то спал — видно было одеяло, маленькую головку на подушке.
Степан подошел ближе, увидел бледное лицо с широко раскрытым ртом. Очевидно, в тот момент, когда Степан вошел в хату, Стефа надевала юбку, но не успела застегнуть крючок, юбка соскользнула с ее бедер и теперь лежала на глиняном полу вокруг ее ног. Девушка стояла в одной сорочке, умоляюще подняв перед собой голые руки. Она была так перепугана, что не могла вымолвить ни слова,
— Стефка, ты? — снова спросил Степан. Он помнил ее маленькой, худенькой, а теперь перед ним стояла девушка всего лишь на полголовы ниже его. — Не бойся! Это я — брат Юрка, Степан. Не бойся меня. Я знаю, Юрко был здесь.
— Нет! — с отчаянием вскрикнула Стефа. — Нет, нет! Он не приходил. Я сама.
— Глупая. Говорю, не бойся меня. Я видел, я слышал весь ваш разговор. Он обещал прийти через пять дней.
— Нет! — в голосе девушки слышались слезы отчаяния.
— Да не кричи ты! — схватил ее за руку Степан. — Слушай меня, Стефа, я не враг тебе. Раз у вас так получилось, бог с вами… Ты скажи Юрку, что я должен встретиться с ним. Пусть он меня не боится. Скажи ему, что я все знаю. Все! Поняла? И я его не упрекаю ни в чем.
Степан сорвал с себя автомат, девушка отшатнулась, ойкнула и чуть не упала, запутавшись ногами в юбке.
— Ну, не бойся ты, — с досадой сказал Степан, опуская автомат на пол. — Надень юбку, чего стоишь раздетая. И вот что: пусть Юрко не заходит во двор, ты сама к нему выходи. Выберите какое–нибудь место за селом. — Степан торопливо снимал с себя куртку, джемпер, рубаху. — А когда будешь выходить к нему — обойди кругом хаты, клуни, посмотри хорошенько. Поняла? И надевай на себя что–нибудь темное. Чтоб тебя не видно было. — Он протянул девушке небольшой узел. — Вот это передай Юрку — рубаху и свитер. У меня два. Ты его жалей, а то он простынет, заболеет еще…
— Он, кажется, раненый, — жалобно воскликнула Стефа. — У него рука перевязана. — Наконец–то она поверила, что Степан явился не со злыми, а добрыми намерениями.
— Я тебе бинт дам. — Степан надел куртку и начал шарить по карманам. — На, это бинт, хороший, немецкий. А это деньги, марки, тут настоящие немецкие марки есть. Может, какого лекарства для него достанешь. Вот это спрячь хорошенько и тоже передашь ему. Держи.
Он высыпал в ладони девушки горсть патронов, повесил на шею автомат.
— Все. Я приду ночью. Не знаю только, когда смогу, может быть, тоже дней через пять. Хозяйке своей скажи — пусть молчит. В случае чего скажете — заходил какой–то с трезубом, просил воды… И — все! Поняла? Будь здорова!
Он уже сделал шаг к дверям, но, не понимая, что толкнуло его сделать это, вернулся, зажал в ладонях голову девушки и поцеловал ее в переносье. Стефа всхлипнула, с боязливой благодарностью тронула пальцами его локоть.
Степан ушел, унося в сердце смятение и тревогу, каких он раньше никогда не испытывал.
23. Пантелеймон поет псалмы
Через два часа маленькая группа во главе с Топорцом была невдалеке от хутора. Чтобы сократить путь, роевой свернул о петлявшей по лесу дороги и повел их балочкой среди огромных буков с гладкой сизой корой на могучих, словно отлитых из металла, стволах. Балочка становилась все глубже и глубже, наконец перешла в овраг с крутыми обрывистыми стенками и белевшим на дне намытым водой мягким сухим песком, хорошо скрадывавшим звук шагов. Эти глубокие овраги в лесу, поросшие по краю обрыва редким кустарником, пугали Тараса, вызывали чувство какой–то тягости, стесненности. Там, наверху среди крон буков, уже буйствовало утреннее солнце, а в овраге еще клубился туман, было темно, и обнаженные корни деревьев казались змеями.
Неожиданно Топорец остановился и предупреждающе поднял руку. Все трое замерли. Тарас услышал пение. Роевой растерянно оглянулся, дал знак следовать за ним. Цепляясь руками за корни, они начали карабкаться вверх по стенке оврага. Вылезли и снова замерли, прислушиваясь. Несомненно, это пел человек. В тихом, пронизанном дымными стрелами, копьями, мечами солнечных лучей лесу голос человека звучал явственно. Нельзя было распознать слов, улавливалась только незатейливая радостная мелодия.
— Тихо… — сказал роевой и, крадучись, пошел вперед.
Пение прекратилось. Они прошли сотню шагов, лес посветлел, впереди была залитая солнцем вырубка. И тут снова уже совсем близко послышалось пение, тягучее, гнусавое. Теперь Тарас различал каждое слово:
…Лишь не хватает сил хвалить творца.
Ведь обещал он нам, что не покинет нас,
Что не покинет нас он никогда…
— Баптист… — сказал Корень. — Псалмы поет.
У Тараса было такое ощущение, что голос, который они услышали первый раз, принадлежал другому человеку — уж очень он отличался по настроению от унылого псалма. Топорец со своими вояками сделали еще несколько шагов, и они оказались у крайних стволов буков, ровной стеной возвышавшихся у вырубки, и увидели среди низкого кустарника оборванного человека, с обнаженной плешивой головой, державшего в руке какую–то плошку. Он то и дело нагибался и, видимо, срывал ягоды. Тарас поглядел на землю, увидел широкие, чуть выпуклые резные листья, белые цветы и висевш, не возле них крупные иссиня–красные ягоды. Здесь на вырубке все еще цвела и плодоносила земляника.
