Набат - Цаголов Василий Македонович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
— Изучал языки народов мира, а теперь постигает язык войны, — вмешался в разговор маленький, кругленький, с припухшими глазами ополченец.
Он стоял рядом с комбатом.
Наклонив голову на левый бок, Хетагуров прищурился:
— Значит, вы лингвисты? Самые мирные люди на земле.
— Доктор наук, профессор…
Профессор скинул варежки и потер красные, жилистые руки.
— Вам повезло, — проговорил Курочкин.
— Да, да… Хотели отправить меня в тыл, а я прорвался к военкому и… — профессор всунул руки в варежки. — А военком оказался моим соседом по дому. Представляете.
Он вертел головой: ему мешал шерстяной шарф, намотанный на шею.
— Скажу вам по секрету, я знаю ваш язык и рад буду объясниться на нем.
— Осетинский? — оживился Хетагуров.
— Прекрасно владею иронским и дигорским диалектами.
— Ну, а я из ущелья, где живут туальцы.
— Как же, бывал, бывал…
— Æз райгуырдтæн Зæрæмæджы, фæлæ дзы рагæй нæ уыдтæн [43], — проговорил генерал.
— Къостайæн мацы бавæййай? [44] — спросил он.
— Иу мыггагæн стæм [45], — ответил, подумав, генерал.
— Уæдæ уæ фыдæлтæ уыдысты æфсымæртæ [46].
— Æвæццæгæн [47].
— Ну, спасибо, товарищ генерал, дали отвести душу, — профессор добродушно заулыбался.
Он не мог стоять на одном месте: переминался, снимал и надевал варежки…
Вдруг он взял генерала под руку, приподнялся на носках больших кирзовых сапог и прошептал:
— Я был влюблен в осетинку.
— Да ну! — так же шепотом произнес генерал.
— Да, да. Она была прекрасной.
Перед мысленным взором генерала встали Зарамаг, ущелье, горы… Тряхнул он головой… Воспоминаниям не было отпущено времени.
— Одним словом, сегодня-завтра нам придется очень трудно, — он смотрел мимо профессора. — Противник рвется к Москве, и Ставка приказала на нашем участке сковать часть его сил, удержать Ракитино как можно дольше. Приказ выполнить мы обязаны.
— Да, конечно, — проговорил комбат.
— Ну, хорошо, вы останетесь здесь. Устраивайтесь, обживайте свои окопы. Прошу объяснить каждому, товарищ Курочкин, что дороги и обочины заминированы. Не подорвались бы свои на них. Каждый человек дорог нам… — задумчиво проговорил Хетагуров.
Он подумал, что через двое суток, а возможно и на рассвета следующего дня на этом месте оборвется не одна жизнь. Кто знает, что будет с Курочкиным, профессором… А может случиться, что профессор на осетинском языке произнесет над ним слова прощания, а Курочкин будет рассказывать о нем своим внукам.
Война…
— Не маленькие, видели, как минировали, — комбат протер очки, снова нацепил на нос.
— Береженого бог бережет, — мягко сказал генерал.
— Это-то так…
— Вот и хорошо… Действуйте спокойно, осмотрительно. Представьте себе, что вы родились на фронте и всю жизнь воюете. Поверьте, немец тоже думает о смерти, ему тоже не хочется умирать. Он лезет вперед, пока не встретит сильную оборону, а как получит по зубам, так и храбрость куда девается! Вот так-то, дорогие товарищи.
— Товарищ генерал, — громко сказал Курочкин. — Вы хотите успокоить нас, забыв, что батальон состоит из коммунистов и комсомольцев. Мы все как один добровольцы.
— Простите, товарищи. Я никого не думал обижать, но мой долг… Рядом с вами будут бойцы обстрелянные и командиры опытные. Одним словом, желаю успеха!
— До свидания, товарищ генерал.
— Фæндараст [48], — громко сказал профессор.
— Бузныг [49], — генерал сжал ему руку.
У траншеи его ждал ординарец: он подвел коня, придержал стремя.
Трусцой ехали по шоссе в сторону Ракитино. Навстречу попались небольшие санные обозы и четыре грузовика. В кузовах сидели бойцы, а на прицепах подпрыгивали орудия. Провожая их взглядом, генерал с горечью подумал, что усиление обороны за счет перегруппировки собственных войск, временный выход из положения…
Всадники достигли одноэтажной окраины города и напра-
[В скане пропущена страница 306]
Танк несся на второй скорости. Хетагуров, чуть высунув голову, наблюдал за ним. Когда же до окопа осталось метров десять, танк круто развернулся. Бойцы с облегчением вздохнули.
— Матюшкин! — позвал Хетагуров. — Скажи этому трусу, что я его отправлю под трибунал.
Маячивший в люке водитель услышал Хетагурова, со слезой в голосе произнес:
— Не могу, понимаете!
— Выполняй приказ! Обстановка какая, знаешь? Проскочи на большой скорости. — Матюшкин положил руку на пистолет. — Ну!
Это возымело действие, лязгнули гусеницы, танк развернулся, сотрясая землю, занял исходную позицию метрах в ста и понесся на окоп.
Бойцы медленно приседали. Когда же скрылся под танком окоп с генералом, все ахнули.
Звон разбившейся бутылки вывел их из оцепенения: ее метнул в уходящий танк генерал.
— Ура!
Выбравшись из окопа с помощью Матюшкина, генерал направился к своему коню.
— Вот что, Матюшкин… Ты боец, а не денщик, и тебе лучше быть во взводе.
— Как прикажете!
— Пойми меня правильно, милый.
— Понимаю!
— Пользы от тебя больше будет.
— Ясное дело.
От взрывов звенело в ушах, к горлу подкатывал ком, того гляди, вывернет. Эх, распластаться бы в окопе, закрыть глаза и уснуть, а там будь что будет.
Уже наступили сумерки, а он все еще не мог прийти в себя, восстановить в памяти закончившийся днем бой. Кажется, сначала разорвалась бомба… Бомба? А почему он не видел самолетов? Это был снаряд, а уже потом прилетели самолеты.
Удивительно, как остался жив? Если еще раз случится такой бой, то по нему в Цахкоме справят поминки.
— Бек, пойди сюда, — позвал Веревкин.
Не хотелось Асланбеку вылезать на мороз, вроде бы в окопе потеплело, надышал под плащ-накидкой.
— Ты что, оглох! — снова окликнул сержант.
До чего у него противный голос. Как только он не замечал этого раньше. Ну что ему надо? Давно не виделись? Мог бы позвать Яшу, он к нему ближе. Яшка сейчас, наверное, не дышит, радуется, что зовут не его.
Хочешь — не хочешь, а иди, вызывает командир. Притворюсь спящим? А может, боевое поручение ему хотят дать?
— Не хитри, кацо.
Не похоже, по другому бы тогда звучал голос Веревкина.
— Бек.
Не отстанет Веревкин, сколько ни тяни, а идти все равно придется. Попытался встать, но полы шинели примерзли к земле. Отодрал. Потом нарочито медленно разминался, громко кряхтел. Вдруг стал оглядывать окоп. Надо бы в стенке окопа выдолбить углубление для ног. Тут подошел сержант сам.
Он подал Асланбеку руку и потянул его на себя.
— Никак рожаешь?
Чувствуя себя виноватым, Асланбек не мог посмотреть в глаза сержанту.
— А ну, прядется идти в атаку? Пока соберешься, взвод вступит в рукопашную, а ты поспеешь как раз к шапочному разбору. Непорядок.
«Надо же, не поленился, притопал», — думал Асланбек. — Помоги перевязать, — Веревкин сбросил шинель, остался в меховой жилетке и оголил руку выше локтя.
Увидел Асланбек кровь, судорожно глотнул, отвернулся.
— На, вяжи!
Веревкин протянул пакет, лицо перекосилось от боли и холода.
— Чего развесил уши?
Рука сержанта расплылась в глазах Асланбека.
— Тю, да ты, никак, ослеп? — гудел сержант. — Бери выше, да потуже наматывай.
Неслышно появился рядом Яша, встал, широко расставив ноги. Смолчать он не смог.
— Поздравляю с почином, товарищ сержант.
Веревкин кивнул одесситу, не поднимая головы:
— Повезло, брат, царапнуло легонько.
— Чуть левее, и пуля угодила бы в сердце, — проговорил рассудительно Яша. — Раз, и нет сержанта.
