Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович (список книг .TXT) 📗
— Могу, Петр Ильич. И понимаю. Но солдат не дам. Не просите. Не дам. Вы уже получили батальон полного состава. Вслушайтесь, что говорю: батальон полного состава.
— Василий Иванович, положение критическое…
— Знаю. Все знаю. Знаю, что Сталинград врагу сдавать не собираемся. Когда не станет бойцов, выводите всех штабных офицеров на линию огня.
Генерал Родимцев не требовал пополнений — он просил Чуйкова подбросить ему боеприпасов.
— Получите, Александр Ильич, — пообещал командующий. — Непременно получите. И не позже 20.00. К этому времени подвезут.
Командующий приказал своему интенданту во что бы то ни стало изыскать дополнительные переправочные средства. Подполковник Акимов срочно прикатил на «виллисе» на Тумак, где размещалась оперативная группа речных переправ. Начальник Сталинградского технического водного пути предложил Акимову использовать металлическую баржу, подбитую вражеским налетом и брошенную в Воложке.
— В мирное время, товарищ гвардии подполковник, — сказал начальник, — на этой барже возить грузы, а тем более боеприпасы, совершенно невозможно, но сейчас такое время, что и на этом корыте доставим.
Баржу прибуксировали к пристани Тумак в тот же день. Подполковник Акимов дал саперов, и баржа через сутки стала под погрузку боеприпасов. Вечером подошел баркас и повел баржу по мелководью Куропатки. Потемну баржа прошла в район Культбазы и вошла в опасную зону. Кочегары прочистили трубы, чтобы они не особенно искрили. На эту баржу и возлагал большие надежды командующий, обещая патроны генералу Родимцеву. На Волге было тихо. Густое ледовое «сало» шло вдоль правого берега — в Куропатке было чисто. На это и рассчитывали речники, намереваясь воспользоваться отсутствием ледохода в Воложке, и, поднявшись луговой стороной, пересечь Волгу. У Приверхоголодного острова механик доложил Акимову, что в дежурном ящике нет топлива, требуется остановка для ремонта машины. Акимов приказал капитану пристать к берегу и приступить к ремонту машины. Волге понадобилось совсем немного времени, чтобы сбить баржу на песчаную отмель. Потребовалось немало усилий, чтобы сняться с мели, а время неумолимо отсчитывало свои часы. К полуночи подул северный ветер и погнал лед в Куропатку. Баржу начало сносить по течению. Ее дважды брали на буксир бронекатера, и дважды лопался буксир. Третий бронекатер, «Спартаковец», вывел баржу из Куропатки в главный фарватер, но времени до рассвета оставалось слишком мало, и командование приказало вернуть баржу на Тумак.
И Чуйков не сдержал своего слова перед генералом Родимцевым. На шестые сутки непрерывного боя Родимцев приказал командирам полков в ближнем бою использовать противотанковые мины. Елин в уточнение этого приказа созвал командиров батальонов и разъяснил им создавшуюся обстановку.
Лебедев вернулся от командира полка хмурым. Он в срочном порядке сформировал небольшой летучий отрядик и в трудную минуту бросал его с одной точки на другую. Командовал этим отрядом сержант Кочетов.
За этим отрядом неотступно следовал Алеша.
…Лебедев, выхаживая по блиндажу, говорил Флоринскому:
— Сто пятьдесят часов бьемся. А патроны в пути, гранаты в пути, солдаты в пути. Одним словом, все в пути.
Адъютант, как показалось Лебедеву, без видимой причины улыбнулся. Комбат удивился: до веселья ли теперь? И Лебедев спросил:
— Вы что, Иван Петрович?
Адъютант, вскинув светлые брови, добродушно сказал:
— Завидую вам, Григорий Иванович. Ни разу вы голоса не сорвали.
— Что же поделаешь, характер такой. Сорвешься — глупостей натворишь. Я хорошо знаю себя. Приходится бороться с самим собой. Мое видимое спокойствие стоит мне очень дорого.
— Да?
— Выругаться, нашуметь, накричать — куда легче. Я тоже умею горланить. Жду подходящего случая. Берегитесь, Иван Петрович.
— На левом фланге, Григорий Иванович, за большим домом немцы готовят очередную атаку.
— Договоритесь со штабом полка, вызовите авиацию.
Пришел сержант Кочетов, командир летучего отряда. Отряд не раз выручал Лебедева — его он посылал на подмогу на самые опасные участки в самые трудные минуты боя.
— Есть работа моему летучему отряду, — доложил сержант.
— Например?
— Туго пулеметной роте.
— Тебя все на левый тянет, как в родной дом. Потерпи немножко. Алеша у тебя? Скажи ему, чтобы шел на командный.
Лебедев позвонил комиссару. Васильев ответил, что вернется не скоро.
— Оставайся, — согласился комбат. — И принимай меры. Сажай больше мин. Ставлю тебя в известность: хозяин скуп до невозможности. Капитал расходуй с расчетом. Пришли кого-нибудь — дам банку консервов. Хозяин прислал. Он уже по соседству где-то новым полушубком землю пашет… А что? Нет, не бережет казенное добро.
Пришел Алеша, и у Лебедева потеплело на душе.
— Ты где был, гвардии солдат?
— В летучем, папа. Мне можно с сержантом Кочетовым?
— Нет, Алеша, сержанту не приказано атаковать. Сходи в третью роту и узнай, отправлены ли за Волгу раненые.
— Ты отсылаешь меня, папа?
— Нет, Алеша, не отсылаю, а приказываю.
В полковом санитарном блиндаже, где оказывалась первая помощь и откуда раненые эвакуировались за Волгу, Алеша увидел командующего армией Чуйкова. Василий Иванович (так его звали за глаза все солдаты и офицеры), подходя к раненому, спрашивал, какой он части, где, на каком участке ранен и при каких обстоятельствах. И тут же в блиндаже, обращаясь к офицеру-порученцу, говорил: «Наградить медалью „За боевые заслуги“». Со стороны командующего подобный обход раненых, ожидавших отправления в тыл с огневых позиций, был таким же естественным поступком, как и естествен его приказ на поле боя. Он все учитывал: и как надо встретить бойца, и как его проводить с фронта. Раненый боец, говорил он, это золотой резерв армии, ее опыт, ее традиции.
Когда Алеша вернулся на командный пункт, отец посоветовал ему переехать за Волгу.
— Нет, папа, я останусь с тобой.
— Просит мать. Вот ее записка.
Дважды прочитав записку, Алеша, смирившись, сказал, что он поедет за Волгу, но только завтра.
— Почему мама не едет к Машеньке? — удивлялся Алеша.
— От Машеньки, Алеша, я получил письмо. Вернее сказать, от Настасьи Семеновны. Машенька ждет нас домой. О тебе спрашивает — нашел ли я тебя. — Лебедев достал из бокового кармана письмо, подал его Алеше. — Отвезешь матери. Скажешь, что я настаиваю на ее отъезде в колхоз. Читай, а я займусь своим делом, — и, повернувшись к Флоринскому, спросил: — Сколько нам дают патронов и ручных гранат? — Он взял листок бумаги. Посмотрев на цифры, приказал отряду Кочетова дать двойную норму: отряд готовился к захвату углового дома.
В эту минуту Лебедеву доложили, что против батальона, метрах в ста, загорелась площадь.
— Что горит? — в недоумении спросил Лебедев. — И что может гореть, когда там все выгорело?
— Земля горит. Земля!
— Что за чепуха, — недоумевал Лебедев. — Как может гореть земля? Откуда ветер?
— На нас. Огонь с густым дымом.
Лебедев выбежал из блиндажа. «Неужели новое оружие?» Дым уже набил косматое облако и своим краем повис над окопами батальона. Жирная и липкая сажа хлопьями сыпалась в траншеи. Глянув на горящую площадь, Лебедев подумал: «Мазут горит. Мазут, сволочи, подожгли. Прочищают дорогу для танковой атаки». Он позвонил Грибову:
— Простреливай пожар пулеметным огнем. Понятно? И минометы пусти в дело.
Командиру пулеметной роты приказал делать то же, что и Грибову. Огонь и дым скрыли врагов и Лебедев не мог видеть, что делается за пожаром. Начали бить из минометов.
На командный пункт прибежал всполошенный Уралец.
— Товарищ комбат, — охрипло говорил он, — за пожаром женщины.
Лебедев вскинул бинокль к воспаленным глазам.
— Вы не ошиблись? — спросил он.
— Никак нет. Люди кричат, просят помощи.
Лебедев, скрипнув зубами, приказал прекратить огонь и встретить противника гранатами.
О том же донес по телефону командир пулеметной.
