Военные рассказы и очерки - Иванов Всеволод (бесплатная регистрация книга .TXT) 📗
— Чего ты? — спросил Окорок.
Вершинин отвернулся и, спускаясь с насыпи, хмуро спросил:
— Будут после нас люди хорошо жить?
— Ну? — отозвался Васька.
— Вот и все.
Васька развел пальцами и сказал с удовольствием:
— Это их дело. Я думаю, хорошо обязаны жить, стервы!
Подбежали мужики — четверо — и закричали в голос:
— Никита Егорыч, коней достали!
— Сичас пушки поволокут!
— Теперь мы им покажем!
Вершинин сказал:
— Кричи, тетеря, да не теперя.
Глава восьмая
Атака
Бритый коротконогий человек лег грудью на стол — похоже, что ноги его не держат, — и хрипло говорил:
— Нельзя так, товарищ Пеклеванов: ваш ревком совершенно не считается с мнением Совета союзов. Выступление преждевременно.
— В вашем Совете союзов — меньшевики преимущественно, — сказал Пеклеванов, — а нам с их мнением считаться не расчет. Забастовка почти всеобщая? Почти. При чем же тут — преждевременно?
Один из сидевших в углу рабочих сказал желчно:
— Японцы объявили о сохранении ими нейтралитета. Не будем же мы ждать, когда они на острова уберутся! Власть должна быть в наших руках, тогда они скорее уйдут.
Коротконогий человек доказывал:
— Совет союзов, товарищи, зла не желает, можно бы обождать.
— Когда японцы выдвинут еще кого-нибудь.
— Ждали достаточно!
Собрание волновалось. Пеклеванов, отхлебывая чай, успокаивал:
— А вы тише, товарищи.
Коротконогий представитель Совета союзов протестовал:
— Вы не считаетесь с моментом. Правда, крестьяне настроены фанатично, но… Вы уже послали агитаторов по уезду, крестьяне идут на город, японцы нейтралитетствуют… Правда!.. Вершинин пусть даже бронепоезд задержит, и все же восстания у нас не будет.
— Покажите ему!
— Это демагогия!..
— Прошу слова!
Коротконогий, урвав минуту затишья, тихо сказал Пеклеванову:
— За вами следят. Осторожнее… И матроса Семенова напрасно в уезд командировали.
— А что?
— Взболтанный человек: бог знает, чего может наговорить! Надо людей сейчас осмотрительно выбирать.
— Мужиков он знает хорошо, — сказал Пеклеванов.
— Мужиков никто не знает. Человек он воздушный, а воздушность на них, правда, действует. Все же… На митинг поедете?
— Куда?
— В депо. Рабочие хотят вас видеть. А без вас они выступать не хотят. Не верят они словам, человека увидеть хотят. Следят… контрразведка… Расстреляют при поимке, — а видеть хотят. Дескать, с нами ли? Напрасно затеваете восстание и вообще атаку. Опасно, — сказал коротконогий задумчиво.
— Восстание вообще опасная штука. Безопасных восстаний не бывает. Большое спасибо за знакомство с Вершининым. Из него вырос превосходный партизанский вожак.
Отойдя от коротконогого, Пеклеванов отыскал Знобова и сказал ему слегка приглушенно:
— Знобов! Вдруг почему-либо… восстание, всякое бывает… если почему-либо я с Вершининым скоро не встречусь, скажите ему: ревком постановил — только мы восстановим связь с Москвой — Вершинин поедет в первой же дальневосточной делегации к Ленину. Как приятно сказать: Москва, Ленин! По совести говоря, мне тоже очень бы хотелось побывать в Москве…
Когда члены ревкома и представители профсоюзов ушли, Пеклеванов сказал, глядя в окно:
— Конечно, море здесь прекрасно, но все же Москва мне кажется еще прекрасней. Да и что, действительно, прекраснее московской осени? Особенно при открытии театрального сезона… К концу афиши — там, где название типографии, — прилип мокрый осенний лист, ветер свистит и не может его оторвать, ты подходишь…
— В городе очень тревожно, Илья. Опять расклеены афиши. Всюду обещают огромные деньги за тебя…
— Не волнуйся, Маша. Обойдется. Опять дождь идет. У меня горло заложило и третий день насморк. А вот платки носовые китайцы делать не умеют. Не платок, а солнце в океан уходит. Платок должен быть скромный.
— Каждый час ареста жду. Пошла булки покупать, а против нашего дома — японец с корзинкой бумажных цветов. А одет — словно не бумажные цветы, а шелк продает.
— Значит, шпик… Ну-ну… шпиков много, авось не поймают… Ты не волнуйся, Машенька! Сердце у тебя слабое, но ты себя держи.
— Я держу себя, Илья, но, ты знаешь, физически… А у тебя вот на столе важные бумаги и еще револьвер выложил.
Кладя револьвер в карман, Пеклеванов сказал:
— Револьвер бы, действительно, надо спрятать. Но как ты ни слаба физически, Машенька, я тебе должен сказать… Одного нашего товарища…
— Что — одного товарища? Что такое случилось?
— Страшное, бесчеловечное преступление. Мне принес эту весть Знобов. Сергея Лазо японцы сожгли в паровозной топке.
— Боже!..
Прислушиваясь к стуку извозчичьей пролетки, она крикнула:
— А теперь — за тобой?!
— Ничего, ничего. Это — Семенов. Он всегда шикарно ездит, изображает гуляку.
Через кустарник виднелась соломенная шляпа Семенова и усы, желтоватые, подстриженные, похожие на зубную щеточку; фыркала лошадь.
Жена Пеклеванова плакала. У нее были красивые губы и очень румяное лицо. Слезы на нем не нужны, неприятно их видеть на розовых щеках и мягком подбородке.
— Измотал ты меня. Каждый день жду — арестуют… Бог знает… Хоть бы одно!.. Не ходи!..
Она бегала по комнате, потом подскочила к двери и ухватилась за ручку, просила:
— Не пущу… Кто мне потом тебя возвратит, когда расстреляют? Ревком? Наплевать мне на них всех.
— Ждет Семенов.
— Мерзавец он — и больше никто. Не пущу, тебе говорят, не хочу! Ну-у?..
Пеклеванов оглянулся, подошел к двери. Жена изогнулась туловищем, как тесина под ветром: на согнутой руке, под мокрой кожей, натянулись сухожилия.
Пеклеванов смущенно отошел к окну.
— Не понимаю я вас!..
— Не любишь ты никого… Ни меня, ни себя, Илья! Не ходи!..
Семенов хрипло проговорил с пролетки:
— Купец, Василий Максимыч, скоро? А то стемнеет, магазины запрут.
Пеклеванов тихо сказал:
— Позор, Маня. Что мне, как Подколесину, в окошко выпрыгнуть? Не могу же я отказаться: струсил, скажут.
— На смерть ведь. Не пущу.
Пеклеванов пригладил волосы:
— Придется.
Пошарив в карманах короткополого пиджака и криво улыбаясь, стал залезать на подоконник.
— Ерунда какая… Нельзя же так…
Партизан, посланный Вершининым вдогонку Настасьюшке, нашел ее возле базара. Он сказал, что ищет Пеклеванова с раннего утра, что разговоров о Пеклеванове много, что город бастует, что забастовку ведет Пеклеванов, а где он сам, бог его знает! И добавил:
— Старичок тут один нашелся, богобоязненный, обещал довести. Я пойду, Настасьюшка, а ты жди.
— Подожду, — сказала Настасьюшка. — Я на возу, мне не страшно.
Накрапывал дождь, воздух был мутный, и где-то за набережной мутно било море. Настасьюшка, накрывшись зипуном, зябко дремала.
Прошел японец с цветами и пытливо смотрел на воз, затем — какая-то пожилая женщина в сапогах, с полушубком в руке. Она сунула руку в воз и спросила:
— Чем торгуешь?
— А распродалась, — ответила вяло Настасьюшка.
Быстро, будто во сне, мимо воза в сопровождении партизана, посланного Вершининым, прошла молодая женщина. Она шепнула:
— К Илье Герасимычу вам, Настасьюшка, не пробраться… Следят… Я его жена… Уходите и вы!
И она скрылась в толпе.
Настасьюшка огляделась, соскочила с воза и бросилась к набережной, к морю! Все легче.
В депо Пеклеванову не удалось, пробраться. Он выступил на судостроительном и вернулся как раз в то время, когда жена его пришла с базара.
— Что, действительно жена Вершинина в городе? Ты ее видела, Маша?
— Да. Но поопасалась привести. Следом опять японец с корзиной бумажных цветов.
— Тут всюду шпики, — сказал Пеклеванов, думая в то же время о деповских рабочих, среди которых влияние меньшевиков всего заметней, — и, однако, мне надо поскорее в депо.
