Дорога в горы - Лозневой Александр Никитич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— Хозяюшка, может, молоко есть? — умоляюще попросил солдат.
— Только подоила, парное…
— Давай, — поспешил солдат к крыльцу.
Наталка поставила ведро, вынесла кружку, ломоть хлеба.
— Пейте на здоровьечко.
Солдат выпил одну кружку, зачерпнул вторую.
— Как же вы один… с такой рукой? — сочувственно спросила девушка.
А он будто и не расслышал. Зачерпнул третью кружку, жадно выпил и только после этого заговорил:
— На перевал надо… Объясни, как лучше…
— На перевал? — оживилась Наталка. — А ось так, прямо. Бачите тополь под окном? Мимо той хаты… Дальше речка будет — мелкая, в любом месте по колено. А потом по тальникам…
Ей стало жалко солдата и, желая хоть чем-нибудь помочь ему, добавила:
— Только сейчас трое ушли. Один, как и вы, раненый. Вы хоть в руку, а у него нога прострелена. Может, нагоните.
Солдат поставил кружку на завалинку, посмотрел на оставшийся кусок хлеба:
— Маловато в такую дорогу, тащи паляницу. Давай, что есть.
— Может, масла?..
— Неси!
Наталка быстро вернулась с маслом, принесла и еще ломоть хлеба. Уложив добычу в мешок, солдат крепко завязал его, отставил к завалинке. И вдруг шагнул к девушке, обхватил ее за талию:
— Ишь ты, какая кругленькая!
— Пустите, у вас же рука поранена!
— Фашистам себя бережешь? — ухмыльнулся солдат, сжимая ее, словно клещами.
Девушка рванулась, хотела закричать, позвать на помощь. А кого позовешь? Кто услышит? На улице — ни души…
— Вы ж советский, — взмолилась она. — Пустите!
Он ладонью зажал ей рот, потащил с крыльца к забору, на разбросанное сено.
Отчаяние охватило Наталку. Она поняла, что не вырваться, и, задыхаясь, закричала изо всех сил.
Из-под повети, гремя цепью, рванулся Серко, с яростью бросился на чужого. Солдат выпустил девушку, попятился к калитке, а Наталка метнулась в сени, захлопнула дверь и услышала, как грохнул выстрел и завизжал Серко. Забилась в угол, притихла: сейчас придет!
Но солдат исчез.
Так и не уснула всю ночь. Страшные мысли одолевали девушку. Чего же ожидать от врагов, если свои способны на такое? Нет, это не наш, не советский человек, хоть на нем и красноармейская форма. Только фашисты такие!
— Что же делать? — спрашивала она себя и не могла найти ответа. Если бы знала, где партизаны, все бы бросила, сейчас бы убежала к ним! А где они, партизаны? Куда идти?..
Горько плакала Наталка, вспоминая всю свою жизнь. Не легко сложилась она. Всего восемнадцать лет прожила на свете, а сколько горя перенесла, сколько несчастья видела! Кончила десять классов, собиралась учиться в институте иностранных языков: легко давался немецкий, да и директор Павел Иванович советовал. Но в те самые дни, когда надо было отсылать документы, безнадежно слегла мать. Вскоре ушел на фронт и пропал отец. Умерла мама. Сначала думалось, что война не продлится долго. А она все разгоралась, охватывала новые города и села, докатилась до родной Кубани… И деда нет. Куда он девался?.. Совсем одна осталась…
Наталка уткнулась лицом в подушку и разрыдалась еще горше,
Глава двенадцатая
Много часов подряд, сменяя друг друга, несли солдаты Головеню все дальше и дальше, к горам. Оба солдата выбились из сил и наконец остановились, добравшись до огородов какой-то станицы. Прилегли на росную траву.
Долго молчали, а думали об одном и том же. В станицу, конечно, лучше бы не заходить. Обогнуть стороной, обойти по лугу, а там, через речку, — в лесок, за которым уже недалеко предгорье. Но как не зайдешь, если в запасе нет ни куска хлеба, если голод сильнее усталости валит с ног? Напрасно отказались взять продукты у Наташи. Пожалели ее: может, девушке придется еще хуже, чем им сейчас. Только тем и жить будет, что удастся припрятать от фашистов…
А чудесная девушка эта Наташа! Стоит, как наяву, у каждого перед глазами: приветливая, скромная, доверчивая. Толстые русые косы спадают на грудь. Глаза, как безоблачное небо, голубые, спокойные. Нет в них ни лукавства, ни лжи, как и во всем ее чистом, светлом облике. Каждый хотел бы помочь ей, а чем поможешь? Изломают, затопчут враги, как придорожную былинку…
Рядом станица, совсем близко: стоит перешагнуть через плетень, пройти по огороду и — вот она, крайняя мазанка. Там небось и вареная кукуруза с солью найдется, и молоко, и сыр. «Разве рискнуть? — подумал Донцов. — Туда и назад, в один момент».
Пруидзе словно разгадал его мысли, заговорил вполголоса:
— Ходыть туды-сюды — солнце встанет. А нам темно надо. Нельзя ходыть!
— А если надо?
— Хо, надо! Жизнь надоел? Помирать хочешь?
— Не пойму я тебя, Вано, — пожал плечами Степан. — Вчера говорил: без бурдюка и жареного барана в горы не ходи, а теперь с пустыми руками зовешь.
— Говорил, говорил… Мало, что говорил! Как думаешь, в горы колхозный скот пошел?
— Ну пошел. А нам от этого какой прок?
— Вот тебе и шашлык!
— Нет уж, извини. Мало того, что немцы грабят, так и мы начнем колхозников обдирать?
— Совсем глупый! — загорячился Пруидзе. — Гостями на кош придем. Кавказ понимать надо!
Донцов с сомнением покачал головой:
— А по-моему, лучше бы здесь запастись продуктами.
Головеня не вмешивался в их спор. Лежал и думал все об одном и том же: как бы обойти врага, не попасть в плен, выжить, победить. Ясно было одно: пройти более двухсот километров до Сухуми — не так-то просто. Для этого потребуется не менее двенадцати дней, да и то при условии, что все путники здоровы. А ведь его, Головеню, надо нести…
Невеселые мысли лейтенанта прервал Пруидзе.
— Что, если там фашисты? — зашептал Вано, указывая на станицу.
— Чего гадать-то? — отозвался Донцов. — Схожу вот сейчас и все выясню.
— Почему ты? Почему не я? Или я трус какой?
— Не трус, а повар, — усмехнулся Степан. — Понимать надо, что к чему.
— А ты — писарь! — вскипел Вано. — Чем лучше повара?
— Не отказываюсь, был и писарем. Но я и в разведке служил…
— Друзья, — вмешался наконец лейтенант, — на Кавказе есть пословица: «Пастухи спорят — волк выигрывает». Можете отправляться оба.
Вано тотчас успокоился, подсел к нему, замахал на Донцова рукой:
— Иди, Степанка! Только автомат захвати. Да будь осторожен.
Донцов понимающе кивнул, перешагнул через плетень и скрылся в подсолнухах.
Вернулся он минут через сорок — сияющий, довольный, и сразу же доложил:
— Обстановка — лучше не надо. Оккупантов нет, ужин заказан, а кое-что найдется и про запас!
— Шайтан! — весело выругался Вано.
Вскоре все трое уже были в крайней мазанке.
— Принимай гостей, хозяйка! — крикнул Донцов, как у себя в хате.
— Сидайте, сидайте! — вышла из кухни казачка, и Донцов глаза вытаращил от удивления: гляди ты, успела переодеться! На хозяйке было не простое ситцевое платье, как раньше, а шелковое, с яркими васильками. Волосы аккуратно уложены. «Смотри, как вырядилась», — еще раз подумал солдат.
А хозяйка степенно прошла через горницу в спальню, с минуту повозилась там и, вернувшись, так искренне улыбалась Степану, будто встретилась с ним после долгой разлуки. Но вдруг увидела бледное лицо лейтенанта, его забинтованную ногу и всплеснула руками:
— Господи, что же это такое?
— Командир наш. Ранен, — поспешил объяснить Донцов.
— Да он же чуть дышит!
— Ничего, ничего, — отозвался лейтенант, с трудом выпрямляясь на стуле.
Вано вынул из кармана обрывки простыни, что дала Наталка, и принялся перебинтовывать ногу командира. Хозяйка ушла на кухню, сказала — собрать поесть. Донцов отправился помогать казачке: принес воды из колодца, разжег плиту. Из кухни слышалось женское хихиканье, потом голоса:
— Где твой муж, Мария? — спросил Степан.
— Далеко, голубок!..
— Где?
— Отсюда не видать.
— На фронте?
— Не… — вздохнула хозяйка.
— А где же он? — не отступал солдат.
— Долгая песня, голубок!..
