Прыжок в темноту (Из записок партизана) - Прохоров Николай Николаевич (бесплатные серии книг .txt) 📗

Когда вышли из леса, лицо Лукояна опять расплылось в улыбке. Он первый услышал бормотание тетерева и вскоре увидел его сидящим на голой березе.

— Вон где токует косач! — протянул Лукоян рук у в сторону березы и снова повторил: —Шабаш холодам!

К полудню в долине показался поселок Дятлово. К этому Бремени дорога уже раскисла от солнцепека, снег разжижился и хлюпал под ногами. На обочинах синели зажоры. Увидев поселок, путники сразу почувствовали усталость. До первых домов оставалось всего несколько шагов, как вдруг раздался окрик:

— Стой!

Партизаны остановились и только теперь увидели у крайних домов по обеим сторонам улицы людей, стоящих около пулемета.

— Кто такие, зачем идете? — послышался вопрос, и Тарас узнал говорившего.

— Степка, брось дурить! — крикнул он.

Но Степка лег за пулемет, угрожающе повел стволом и крикнул:

— Ложись, стрелять буду!

Громов и его товарищи остановились, с недоумением и тревогой переглянулись. Уж не полицейские ли здесь засели вместо гришинского отряда? Лукоян, заслонив собой Громова, спросил у Тараса, хорошо ли он узнал человека, которого окликнул. Тарас ответил утвердительно. Еще бы не узнать ему Степку Крысина! Тогда Лукоян снял с плеча винтовку, передал ее Тарасу и быстро пошел на пулемет, разведя в стороны руки и показывая тем самым, что он безоружен. От избы еще раз крикнули: «Ложись!»

— Зачем ложиться, еловая голова? Десять человек троих перепугались! Кто тут у вас старшой?

Смущенный решительным напором Лукояна, Степан поднялся от пулемета. Он демонстративно положил руку на пистолет, висевший на правом бедре, и, важно выпятив нижнюю губу, ответил:

— Я начальник поста!

— А для чего же ты в штаны мараешь, коли начальник? — деловито осведомился Лукоян, не обращая внимания на воинственную позу Степки. — Нешто не видишь, что мы и оружия с плеч не снимаем? И хотя бы и немцы шли, чего вам троих бояться?

Другие партизаны, разумеется, сочувственно отнеслись к словам Лукояна. Они кликнули и командира с Тарасом, в штаб послали за Гришиным.

Гришин пришел в длинной черной гимнастерке, с расстегнутым воротником и в кожаной фуражке, сдвинутой на правое ухо. Хромовые сапоги щеголевато блестели, тщательно выбритое полное лицо сияло улыбкой.

— А я ведь вас знаю, товарищ Громов, — заговорил он, здороваясь и улыбаясь. — Незадолго до войны вы приехали к нам в район прокурором. На партийном активе, помню, выступали.

«Значит, коммунист он, если присутствовал на партийном собрании», — подумал Громов. Гришин тут же пригласил гостя к себе, не обратив внимания на его спутников.

Тарас приблизился к командиру и, словно не замечая Гришина, сказал Громову, что он с Лукояном пойдет домой, к своей матери.

— Потом я приду за вами, Василий Гордеевич, ночевать у нас будем, — сказал Тарас, бросив пренебрежительный взгляд на Гришина.

— Хорошо, Тарас.

Лукоян едва поспевал за своим другом, который, свернув в переулок, все усиливал шаг. Вдруг ив окон одного дома послышалась песня. «Скакал казак через долину», — вразнобой тянули пьяные голоса, стараясь перекричать друг друга.

— Погуливают дятловцы, — сказал Тарас, — защитнички бражничают. Паразиты!

— Да, кому, видно, война, а кому масленица, — заметил Лукоян. замедляя шаг. — И девки там есть. Слышишь, смеются?

Не глядя на окна, Тарас выругался и быстрее зашагал домой. Он торопился увидеть мать.

— Только и умеют, гады, самогонку пить.

Гришин привел Громова к себе домой. Он был приветлив, все время улыбался, излишне суетился.

— Ну, вот мы и дома. Давай, Маша, собирай на стол, угощай, — командовал он жене, без всякой цели передвигал с места на место стулья.

В доме было чисто. На широкой кровати, стоявшей вдоль стены, пестрело лоскутное одеяло, дыбилось с полдюжины подушек в розовых наволочках. На окне стояли два горшка с цветущими геранями, а между ними красовался букет из выкрашенных в малиновым цвет стружек. Он стоял в каком-то старом медном канделябре с рельефным изображением амура. Все убранство дома говорила о маленьком благополучии…

Громов, показав на узкий ковер, висевший над кроватью, пошутил:

— Не боишься, что немцы сопрут? Они большие охотники до таких вещиц.

— Мы их так проучили, что и глаз не кажут к нам, — ответил Гришин, наливая в граненые стаканы мутный самогон. — Пять человек тогда убили у них.

— А вообще-то как боевые дела идут? — между прочим спросил Громов.

— Да как сказать, — стараясь быть безразличным, ответил Гришин. — Вот недавно три разведчика подбирались, так мои ребята одного кокнули. И сейчас вон в сарае мундир его лежит. А больше пока не приходили к нам оккупанты. Боятся, видно.

— Ну, а сами вы ходили куда-нибудь на операции?

— Я, видите ли, придерживаюсь другой тактики, — сказал Гришин. — Бить оккупантов, когда они сунут свое рыло к нам. — Подумав, он значительно добавил: — И если бы в каждом колхозе был такой отряд, как, скажем, у нас, фашистам давно бы пришел конец.

При этих словах Гришин даже поднялся с места. А Громов молча опустил голову, барабаня пальцами по столу. Чтобы заполнить паузу, Гришин взялся за бутылку, собираясь налить еще по одной, но Громов накрыл стакан ладонью: хватит.

— Выходит, нападений на оккупантов вы не предпринимаете? — спросил он после длительного молчания.

— Мы свою территорию защищаем. Полностью восстановили колхоз, Советскую власть. Есть поселковый Совет, правление колхоза, и готовы жизнь отдать за это.

— А для чего вы восстановили поселковый Совет?

— Как для чего? — удивился Гришин. — Что же ты — против?

Гришин улыбнулся, взглянув на собеседника, делая вид, что он принимает его слова за шутку.

— Представь себе, против, — ответил Громов. — Потому что это похоже на детскую забаву. Может, вы и налоги взимаете с колхозников?

От этого вопроса Гришин весь покраснел, и Громов понял, что попал в самую точку.

— Мы должны бить фашистов и днем и ночью, — уже горячо заговорил Громов. — Искать и преследовать их повсюду, а не ждать, когда они придут и станут под мушку. Что это за тактика?

Гришин сразу изменился в лице.

— Я понимаю, — с иронией начал он, — ты на меня в обиде, товарищ Громов, за то, что тогда не помог я вам. Слыхал, в Козыревке неудачу вы потерпели…

— Нет, отчего же? — прервал его Громов, вдруг вспыхнув. — Как раз бой был удачен. Мы перебили там всех офицеров, немало солдат положили, продукты захватили для отряда. Но уж если вспомнить тот случай, то признаюсь, я был очень удивлен вашим отказом. Теперь-то мне понятно.

— Что тут удивительного? Мы получили данные, что на нас из Суземки собирались напасть.

— Тогда вам следовало поставить нас в известность или другой соседний отряд.

— Думаю, что мы справились бы одни. У нас есть пулеметы, и даже ротный миномет имеем. Мин только нет к нему.

— А если бы не справились? — спросил Громов. — Зачем же подвергать опасности целый отряд? Кстати, где вы пулеметы достали?

— Известно, где добывают оружие партизаны, — неопределенно ответил Гришин.

— А все-таки?

— Да уж достали… — улыбнулся Гришин, уклоняясь от прямого ответа.

Разговор шел натянуто, а Громову не хотелось этого. В глазах Гришина появилась тревога, он все чаще брался за бутылку. Уступая его настойчивости, Громов немного выпил из стакана.

— Сколько у вас бойцов в отряде? — спросил Громов.

Гришин как-то заерзал на стуле, украдкой взглянул на гостя.

— Да ведь это военная тайна, — ответил он, стараясь придать своим словам шутливый тон.

— Я это вот к чему спрашиваю, — серьезно заговорил Громов. — У вас много людей. Они потом должны будут отвечать перед Советской властью, чем занимались в такое тяжелое для страны время. Подумайте об этом. Я с вами говорю начистоту, как коммунист с коммунистом.

Гришин стушевался, неуверенно возразил:

— Это еще можно поспорить, кто из нас прав. Мы вот Советскую власть восстанавливаем в Дятлове, а ты, оказывается, против этого.