Мертвая зона(Повести) - Чехов Анатолий Викторович (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
— Нарушитель прошел до того, как поднялся ветер, — сказал Ковешников. — Выехали мы из комендатуры около четырех. В двадцать минут пятого подул утренничек, сначала порывами, потом засифонил полным ходом… Сейчас без четверти пять. Значит, давность следа не больше часа.
— Я что-то не засек, когда утренник подул, — сказал Воронцов, — в машине ветер все навстречу…
— Из машины тоже можно приметить по листве кустов и деревьев, — ответил Ковешников. — Ну что ж, давайте разбираться, кто здесь побывал.
— Разве и это можно узнать?
— Захочешь, и характер узнаешь… Вот смотри: на пятке правого чарыка — трещина. Аккуратный человек чарык зашьет, а этому наплевать. Сразу видно, лодырь, разгильдяй… Правую ногу ставит «полуелкой», левую волочит. Энергичный ставит ноги прямо, параллельно. А этот наверняка замухрыш, шаромыга, и весу-то в нем килограммов пятьдесят вместе с торбой…
— Однако пятка следа заглублена больше, чем носок. Нарушитель — человек в возрасте, — заметил Дорофеев.
Это его замечание Воронцов воспринял как укор себе: сам он даже не подумал, почему пятка следа заглублена больше, чем носок. Не такая уж это мелочь, а не заметил. Видно, Дорофеев не первый раз в поиске вместе с майором Ковешниковым и кое в чем уже поднаторел.
— До КСП он все-таки дошел? Значит, не так уж и прост? — рискнул высказать свои предположения Алексей. Замечание Ковешникова, что нарушитель «шаромыга», несколько разочаровало его.
— А вот это уже по существу, — поддержал его Ковешников. — Или сам не прост, или кто-то ему помогал.
Майор наклонился, еще раз внимательно осмотрел следы, измерил длину шага, сравнил глубину отпечатков с заглублением следа Дорофеева. Со своими отпечатками не сравнивал. Видно было, что сапоги всю жизнь шил на заказ, обмундирование, как правило, брал самого большого размера.
В общих чертах он как будто уже представлял себе, что за человек здесь побывал, хотя интуиция, конечно, не доказательство.
Дорофеев выключил следовой фонарь, и все трое некоторое время ждали, пока глаза привыкнут к темноте.
Вид ночных гор, великолепные чинары, поднимающие свои кроны в звездное, небо, журчащий у подножия этих чинар ручей, шорохи щебенки по склонам да посвист охотившихся сычей — все это было непривычно слышать Воронцову, а может быть и служившему здесь без году неделю Дорофееву.
— Все ли направления перекрыл, товарищ лейтенант? — обращаясь к начальнику заставы, спросил майор.
— Застава поднята по тревоге согласно боевому расчету, — ответил тот. — На особо важные направления высланы дополнительные наряды дружинников.
— А в район родника Ак-Чишме?
— Так это уже у соседей и вроде бы в стороне?
— Ручаться не могу, но нарушитель, скорей всего, выйдет туда: родник — единственный во всей округе. Направь к нему усиленный резерв: нарушитель, может, и не один…
Лейтенант включил портативную радиостанцию, передал дежурному по заставе, чтобы тот выслал на машине резерв к роднику Ак-Чишме.
— Поехали! — скомандовал Ковешников.
Сели в машину. Помолчав, он принялся рассуждать вслух:
— Все-таки, на кой черт поперся сюда этот нарушитель? Чтобы запутать следы? Чьи следы?.. Забрел на КСП и тут же вернулся? Зачем? Чтобы отвлечь на себя преследователей. А кто может поручиться, что он пришел один, что нас не ждет еще какой-нибудь сюрприз?
Воронцов и Дорофеев молчали, поскольку им самим сказать было нечего, а речь майора Ковешникова состояла из одних только предположений.
Выехали на шоссе. Воронцов спросил:
— Что еще можно сказать насчет этих следов, товарищ майор?
— Что можно сказать? — переспросил Ковешников. — Побывал здесь человек никчемный, какой-нибудь бродяга-зимогор. На КСП попал по дурости или чьей-либо указке. Дальше КСП не пошел, значит, шел без смысла. А может быть, и со смыслом: привлечь к себе внимание… Роста ниже среднего, худой, на правую ногу прихрамывает, обувь тридцать девятого размера. Чарыш носить отвык, жмут они ему, из сыромятины сделаны, ссохлись. От чарыков он и охромел… Ну что еще?.. Ходит расхлябанно, ступни ставит врозь, плетется шаляй-валяй. Одет в зимний ватник, домотканые штаны, курит терьяк…
— Вы так расписали нарушителя, товарищ майор, — сказал Воронцов, — как будто знаете его сто лет: и в ватную телогрейку одет, и терьяк курит, еще и прихрамывает. Как вам это удалось определить?
— Когда задержим — увидишь, — сказал Ковешников. — Кроме того что в ватник одет, еще и небрит…
Дорофеев и Воронцов переглянулись, а Ковешников сказал:
— Насчет того, что небрит, может, не совсем точно. Но ведь наверняка небрит! Эти паразитские замухрыши раз в году бреются! А в горах он не первый день!
В предутренней темноте по обеим сторонам шоссе угадывались то виноградники с низкорослыми, скрюченными лозами, то дувалы, сложенные из камня-плитняка.
Уазик свернул с проселка, подъехал к заставе. На крыльцо выбежал дежурный:
— Товарищ майор, разрешите обратиться к лейтенанту Дорофееву? Товарищ лейтенант, вас к телефону…
Офицеры вошли в канцелярию, Дорофеев снял трубку:
— Семин?.. У родника Ак-Чишме?.. Никого нет?.. И следов никаких?.. Армейские сапоги?.. Что ж это вы, собственные следы не узнаете?..
При этих его словах краска бросилась в лицо Воронцову. Не сразу он подумал, что история с гипсовым слепком Дорофееву неизвестна, и упреки некоему Семину его, Воронцова, не касаются.
Ковешников взял трубку у начальника заставы, попросил дежурного по коммутатору:
— Дай-ка мне штаб отряда… Товарищ подполковник, — доложил он. — Всей группой выезжаем к роднику Ак-Чишме. Прошу дать указание начальнику соседней заставы блокировать ущелье в районе урочища Кара-Тыкен. В случае появления неизвестных будем действовать совместно с соседями…
Положив трубку на аппарат, пояснил Воронцову:
— Подполковник Журба лично ведет поиск… Ах, Семин, Семин, — посетовал Ковешников. — Что-то ты там, друг сердечный, опять недосмотрел! А ведь сколько на одного тебя и времени и сил потрачено!..
— Да уж, Семин ваш старый знакомый, — заметил Дорофеев.
— Можно сказать, давний, — поправил его майор. — Познакомились мы с ним еще в прошлом году, — пояснил он Воронцову. — Проводил я вот у него занятия, — кивнул он в сторону Дорофеева, — показывал все на местности, объяснял… После занятий отпустил группу с сержантом, сам думаю: «Дай-ка лощинкой пройдусь, посмотрю, нет ли выводков горных курочек?» Шел-шел да и заметил, что солдаты на вышке неподалеку от заставы Дорофеева очень уж бдительно службу несут. Только смотрят в бинокль не вокруг, как положено, а все в сторону границы, будто именно оттуда ждут нарушителя… Ну я скрытно, со стороны кустов, зашел к вышке, постучал камнем по опоре и спрашиваю: «Есть кто живой?» Семин, тощий такой, жилистый, ровно гусак, шею вытянул, посмотрел вниз и отвечает: «Есть»… А сам не знает, что ему делать, то ли документы спрашивать, то ли тревогу поднимать. Вижу такое дело, веду разговор дальше: «Подскажи, сынок, как тут ближе за кордон пройти?» Ну Семин понял, что его разыгрывают, отвечает: «Я вас, товарищ майор, сразу узнал. Видел еще там, где вы у белых камней стояли…». «Молодец, что кого-то у белых камней видел, — говорю ему, — бдительный часовой. Только я с другой стороны, от кустов ежевики, подходил. А почему ты решил, что именно меня видел?» — «А вы с группой вон в том распадке занятия проводили…» — «Так то не я проводил. То — мой брат-близнец. Он тут живет. А я за кордоном. Оттуда пришел, туда и возвращаюсь…» Семин соображает, что ему делать, а я и говорю: «Пока мы тут, милый, о тобой рассусоливаем, тебя вместе с вышкой и твоим напарником можно за кордон унести…» Пришлось с ним и не раз и не два специально заниматься: приезжал на заставу, брал с собой на службу, учил уму-разуму. И вот опять что-то у Семина не получилось…
И снова, как это уже было, когда его разыграл майор вместе с Амангельды, раздражение, копившееся у Воронцова против Ковешникова, а точнее сказать, против себя, разбилось о его непоколебимое спокойствие. Можно было не принимать обращение «сынок», одинаково применяемое и к Семину, и к лейтенанту Дорофееву, и к Воронцову, но куда деваться — для него они были действительно «сынки» и поучал он их не по сварливости характера, а для дела.
