Истоки. Книга первая - Коновалов Григорий Иванович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
– Ладно, пришли своего жеребца. – Так Ольга называла машину, которой никогда не пользовалась, стесняясь «расходовать бензин не по назначению».
– Я зайду к тебе на работу, Оля, а?
– Не выдумывай чего не надо. Жду тебя у проходной.
«Всегда вот она такая!» – подумал генерал с грустью и одобрением.
Данила и Ольга были из той породы людей, которые как-то сразу и навсегда находят друг друга, живут ровно, без горячих вспышек нежности и без охлаждения, до того взаимно приспосабливаясь один к другому, что, кажется, делаются схожи не только характером, но даже внешностью. Ольга, под стать мужу, была широкой, полной, с добродушным и чуточку хитрым выражением простого лица. Работала инженером-плановиком, друзьями ее были не жены военных (исключение составляла супруга генерала Сегеды, опрятная хлебосольная украинка), а товарищи по заводу, такие же, как она, рабочие люди, пришедшие в высшую школу от станка, плуга – через рабфаки. На праздничных ужинах они пели старые песни о Волге-матушке, о партизанах, плясали гопак и кадрили. Многие жены военных накупили себе заграничные наряды. Ольга носила отечественный костюм, отечественные платья, высоких каблуков не признавала ее сильная, широкая нога. Верность Ольги привычкам комсомольской юности отличалась несокрушимой устойчивостью: до сих пор коротко стригла волосы, губы не красила.
Ольга стояла в стороне от проходной будки, засунув руки в карманы коричневого жакета, надвинув на глаза шляпу. Хмурясь и оглядываясь на проходивших мимо людей, она проворно, несмотря на свой живот, юркнула в машину. Данила хотел перебраться к ней на заднее сиденье, но Ольга остановила его:
– Нам и без тебя тесно.
Подула на затылок мужа. Не оглядываясь, Данила занес руку за плечо, и жена на минутку прижалась щекой к его ладони. У въезда на аэродром велела остановить машину.
– Тут простимся. Нечего волокиту разводить.
Отошли в сторонку за кювет, под тень старого дуба.
– Оля, не пора ли тебе дома посидеть?
Она, комически выгнув шею, оглядела свой живот.
– Чувствую себя легко. Дыхание стало затрудненным? Что же сделаешь? Годы! Курить почти бросила. Но сейчас хочу закурить.
Улыбаясь снисходительно ее слабости, он раскрыл перед ней портсигар. Пальцы ее с ровными крепкими ногтями долго не могли извлечь папироску из-под резинки.
– Не волнуйся, Олька.
Ольга метнула на мужа тревожный взгляд.
– Как-то неловко при людях-то дымить. Загороди. Невкусный табак!
– Ну, что тебе купить в столице, Оля?
Она прищурилась, покачала головой, потом поцеловала его в щеку.
– Что я прошу, того никто не купит, не достанет.
– Да уж куда там! Знаю я твои необузданные потребности в роскоши, – пошутил Данила. Ее серьезность тревожила его.
– Нет, Даня, потребности мои в самом деле едва ли осуществимы: мне нужна тишина, хотя бы лет на десять. Иди, пора. Попроси шофера, пусть завезет меня в магазин… Надо ведь и о качалке подумать. Старые мы с тобой греховодники.
– Не жури меня, жинка. Нахлобучку получу в Москве.
Генерал не ошибся. В Москве не одобрили его плана, предусматривающего эвакуацию гражданского населения из пограничных районов в глубь страны на двести – триста километров. Генералу посоветовали, чтобы он не нервничал, не преувеличивал опасности и лучше бы занимался боевой подготовкой своей армии. Генерал должен понимать, что необходимо выиграть время, готовиться осторожно, не вызывая подозрений у Гитлера. Может быть, для генерала оказалось неожиданностью вторжение на Балканы? Но это давно можно было предвидеть. Очень хорошо, что генерал в рапорте процитировал слова Гитлера, сказанные зимой принцу-регенту Павлу: «Я готовлюсь к войне с большевиками. Если понадобится, я начну ее летом. Это будет вершина моей жизни и деятельности. На этом кончится также война с Великобританией. И позиция американцев тоже изменится».
Но в этом ничего нет нового. Гитлер с тридцать третьего года готовится к войне с нами. Генералу дали понять, что он видит лишь одно звено в огромной цепи необычайно сложных мировых отношений. А современный полководец должен хорошо разбираться и в дипломатии, и в политике.
Домой Чоборцов возвращался поездом, чтобы еще раз своими глазами посмотреть, каково состояние железной дороги, узлов, разъездных путей, где надлежит ставить сильную зенитную артиллерию. Он был солдат и думал по-солдатски.
И все же временами он склонен был закрывать глаза на то, что жены командиров с детьми и без детей ехали вслед за своими мужьями в пограничные города. Умом он понимал, что дни мира убывают с быстротой весеннего рассвета, но подсознательно, каким-то глубоким чувством если не одобрял этот горячий порыв жен, то снисходил к нему с ласковостью умудренного жизнью человека. Упорнее, чем прежде, генерал занимался обучением своих войск, проверкой и инспектированием дивизий, укрепленных районов, следил внимательно за ходом военных действий на Балканах.
В распоряжение подчиненных ему войск прибывали поезда с новой военной техникой: танки, машины, самолеты в разобранном виде, пулеметы, автоматы. Получили приказ в срочном порядке реорганизовать боевые части, подразделения: создавались крупные танковые, воздушные соединения, тяжелые артдивизионы Резерва Главного Командования. Делалось то, на чем настаивал год назад генерал-лейтенант Степан Валдаев, только теперь делалось это второпях и несколько нервически. О Валдаеве пока ничего не было слышно, очевидно, он все еще оставался не у дел.
В полдень Чоборцов уехал в город, на пленум обкома партии. Сидел в зале заседаний и слушал доклад о подготовке к сенокосу. Интересно знать, как живут и работают те люди, которые обували, кормили и содержали армию и ради спокойствия и безопасности которых существовала армия, в том числе и он, генерал Чоборцов. Председатель областного исполкома глубоко был уверен в том, что этим летом соберут богатый урожай. Районные работники говорили о строительстве Домов культуры, ферм, электростанций. Опасность войны существует, но вряд ли она более грозна, чем вчера. Напряжение на границе никогда не ослабевало, к нему привыкли.
Трудно было генералу не заразиться этим настроением: кругом он видел открытые, добрые, веселые лица. А когда услышал, что у самой границы открыли детский сад, в Чоборцове с необыкновенной силой и остротой, подобно инстинкту самозащиты, вспыхнуло сопротивление всем тем угрозам, что несли с собой последние события.
«Уж не боюсь ли я?» – спросил себя Чоборцов резко. Но вся его боевая жизнь, исключая первые солдатские дни в Карпатах, опровергала это предположение.
В кабинете, кроме секретаря обкома и генерала, сидели еще два человека: второй секретарь и начальник управления НКВД. Начальник говорил, что со стороны врага засылка шпионов усилилась. И хотя Чоборцов знал это от своей контрразведки, все же слова начальника как-то по-новому насторожили его. А когда первый секретарь сказал: «Хорошо бы успеть убрать урожай», – генерал окончательно потерял уверенность в возможности оттянуть войну.
Второй секретарь настроен был более решительно:
– Чему быть, того не миновать! Встретиться лицом к лицу с Гитлером нам все равно придется. И мы готовы. Верно, генерал?
Чоборцов с минуту смотрел на него, потом кивнул седеющей головой: не хотелось показаться слишком осторожным перед этим экзальтированным товарищем. После пленума генерал в течение двух недель объезжал войсковые части и соединения и в пятницу под вечер вернулся домой. Жил он в военном городке, в маленьком кирпичном флигеле рядом с корпусами бронетанкового училища.
Дверь открыла молодая женщина в ярком джемпере, с горячим румянцем на щеках.
– Солка! Да как ты попала сюда? – удивился генерал, обнимая свою родную сестру.
– Приехала нянчить твоего сына! – бойко ответила сестра.
– Извини, Солка, как говорится, бес попутал на старости-то лет… Как живет наш поп?
– Летом пристрял к геологам, ходил аж в Жигули… Как-то на охоте прыгнула на него с дерева молодая рысь. Батя сорвал ее с загривка, задушил. Зимой сбрил бороду, усы подровнял по-казацки, напялил на голову шапку из рыси и катался под Новый год с лесорубами в розвальнях.
