Штормовое предупреждение (Рассказы) - Устьянцев Виктор Александрович (книги онлайн полностью .txt) 📗
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Просыпаюсь оттого, что кто-то сильно трясет меня за плечо. Открываю глаза и вижу командира группы лейтенанта Мельникова.
— Ну и сильны же вы спать, Богатырев! Одевайтесь быстрее — и на лодку.
— А что такое?
— Срочный выход.
Вскакиваю и начинаю одеваться. Палубные часы над столиком дневального показывают без четверти пять. Кубрик уже почти опустел, — должно быть, я не слышал сигнала подъема. Это и не удивительно. Сплю я всегда очень крепко, а сегодня дневальный будил нас, наверное, вполголоса, чтобы не потревожить моряков двадцать седьмой лодки в соседнем кубрике.
К пирсу идем вместе с лейтенантом. Тугой холодный ветер бросает в лицо колючие брызги дождя, забирается под одежду. Обычно разговорчивый и веселый, Мельников сегодня идет молча. Он явно чем-то озабочен. Интересно, чем?
Ночью подморозило, образовался гололед, ноги то и дело разъезжаются в стороны. Один раз я чуть не съехал под откос, но лейтенант вовремя ухватил меня за рукав.
— Вы не по тропинке, а по обочине идите, — советует он.
И верно, по обочине идти легче, хотя ноги по колено утопают под хрустящей коркой снега.
На лодке полным ходом идут приготовления к выходу. Глухо ворчат дизели, нервно вздрагивает палуба, стучат по обшивке кованые каблуки сапог.
Поднявшись на мостик, начинаю осматривать рулевое устройство. Но Сема Кашин останавливает меня:
— Я уже все проверил. Полный порядок!
Молодец Сема! Он всегда успевает сделать все раньше других. На всякий случай я все же проверяю устройство и, убедившись, что оно в полной исправности и готовности, докладываю лейтенанту.
Через полчаса лодка отходит от пирса. На вахту у руля заступаю я, а Кашин спускается вниз. Я знаю, что он сейчас примостится где-нибудь в тихом уголке и достанет свою неизменную спутницу — толстую тетрадь в коричневом переплете. В нее он записывает свои стихи. Сема пишет их в любое время и по любому поводу. Он ежедневно отправляет стихи в редакции всех известных ему газет и журналов и получает оттуда десятки писем с настойчивыми советами учиться у классиков. По обычаю непризнанных гениев, Сема бережет стихи для потомства и неутомимо вербует поклонников своего таланта среди сослуживцев. Его вирши охотно помещают в нашей стенной газете и не менее охотно высмеивают в сатирическом листке «Рында», который выходит в качестве приложения к стенгазете. После этого Сема принимается писать с еще большей яростью. Иногда он даже вскакивает по ночам, бежит к столику дневального и что-то торопливо записывает. Стихи, рожденные Семой в такие минуты вдохновения, мы называем «произведениями на босу ногу».
Сейчас Сема пишет, конечно, о походе. А лодка тем временем осторожно пробирается между кораблями на внутреннем рейде. Корабли стоят довольно близко друг от друга. Приходится быть предельно внимательным, поэтому я забываю и о Семе, и о его стихах, и о том, чем озабочен лейтенант Мельников. Я чутко ловлю короткие, как выстрел, слова команд, сверлю взглядом пляшущее впереди лохматое месиво волн, изредка поглядываю на желтое пятно картушки компаса. Мне кажется, что жилы у меня натянулись, как струны. Только руки привычно лежат на штурвале, лежат уверенно и спокойно, хотя я чувствую ими каждый толчок, каждое движение лодки.
Вот мы выходим за волнорез. Прощально мигает огонек входного маяка. Ветер становится злее, море сердито встряхивает лодку, валит ее с одного борта на другой. Но я чувствую облегчение, теперь мне надо только точно держать лодку на курсе.
Рядом со мной стоит вахтенный офицер. Он что-то записывает. Заглядываю в журнал. Успеваю прочитать: «9 января 1961 года, суббота. 06 часов 23 минуты. Прошли приемный буй».
И вдруг я вспоминаю, что сегодня день моего рождения. Двадцать лет! И как я мог забыть? Впрочем, вчера я помнил об этом, а сегодня мне было просто некогда. Вчера я еще подумал, что мне повезло: день рождения выпадал в этом году на субботу, можно сходить в город. Хотел позвать Сему, чтобы вместе с ним скромно отметить мой юбилей на квартире у его знакомой девушки Вали. Сема часто бывал у Вали, знал ее родителей и не раз хвастался их гостеприимством. Мне, конечно, было неудобно напрашиваться на собственный юбилей, но другого выхода не было — в городе я еще никого не знал, а хотелось отпраздновать день рождения в семейной обстановке.
Может быть, так мне хотелось именно потому, что я никогда не отмечал свой день рождения в семье. У меня ее нет. Я вырос в детдоме. Попал туда, когда мне не было еще и двух лет. Говорят, что меня нашли возле убитой матери после бомбежки эшелона, увозившего в тыл эвакуируемых на восток женщин и детей. Пожилой солдат принес меня в санитарный вагон и вместе со мной передал сестрам паспорт матери. Этот паспорт до сих пор хранится у меня, и я иногда подолгу смотрю на пожелтевшую от времени фотографию. Три года назад мне удалось установить, что мой отец тоже погиб. На фронте…
Командир разрешил подвахтенным подняться наверх покурить, и вскоре на мостике стало тесно. Электрик старший матрос Гордейчук, известный на лодке балагур и затейник, прикрывая в кулаке огонек папиросы, рассказывал:
— У нас под Одессой кавуны растут во какие!
Должно быть, Гордейчук, показывая, какие у них растут кавуны, изрядно преувеличил, потому что кто-то за моей спиной усомнился:
— Это ты, положим, заливаешь.
— Не веришь? — воскликнул Гордейчук. — Вот спроси у замполита, он небось лучше нас знает. Как, товарищ капитан-лейтенант, верно я говорю?
— Возможно, — спокойно ответил заместитель командира лодки по политчасти капитан-лейтенант Свиридов. — У нас под Рязанью, например, утки летают эдак пуда по три весом…
Последние его слова тонут в веселом гоготе. Наш замполит мастер на такие шутки. Вот он уже овладел вниманием и перешел на серьезное.
Нет, что ни говорите, а замполит умеет повернуть любой разговор куда надо. Я прочитал все материалы Пленума, а все равно с интересом прислушиваюсь к тому, о чем говорит капитан-лейтенант.
…Лодка идет на погружение. В подводном положении волнение моря не чувствуется, корабль становится послушнее, устойчиво лежит на курсе.
Затылком ощущаю взгляд главного старшины Проценко, стоящего на горизонтальных рулях. Мы уже привыкли к тому, что старшина все время наблюдает за нами. Но сегодня почему-то становится неприятно: неужели мне нельзя доверять?
И вообще мне грустно. Двадцать лет, круглая дата, а я даже не могу по-человечески отметить это событие. В прошлом году в этот день Люся подарила мне шарф. Мы с ней почти семнадцать лет знали друг друга, десять лет проучились в одной школе, но я раньше как-то не обращал на нее внимания. А тут вдруг увидел, что она очень красивая и с ней очень хорошо. Мы весь вечер бродили по заснеженным улицам. У нее озябли руки, я отогревал их своим дыханием, а Люся смеялась. Потом мы еще много раз бродили вместе по городу, и мне почему-то хотелось, чтобы у нее опять замерзли руки. Когда я уехал служить, Люся стала писать мне. Не забыла ли она о моем дне рождения? Неужели даже она не вспомнит?
Главный старшина Проценко пошел завтракать. Скоро ли подменят меня? Что-то Сема задерживается. А вот и он.
— Ты никогда не пробовал есть горячие угли? — спрашивает Сема.
— Нет. А что?
— Попробуй. Получишь довольно отчетливое представление о кавказской кухне.
Значит, наш новый кок матрос Варосян опять здорово наперчил. Он перчит все, даже кашу. Ярко выраженный кавказский «акцент» варосяновских блюд нравится нам.
Сема тоже любит острое, а сейчас он, видимо, просто шутит:
— Такое ощущение, будто я съел ежа.
Меня окликает командир лодки. Когда я подхожу, он торжественно говорит:
— Поздравляю вас с днем рождения.
Я растерянно жму протянутую командиром руку. Откуда он знает о моем дне рождения? Не успеваю опомниться от первой неожиданности, как слышу в динамике голос капитан-лейтенанта Свиридова:
