На поле овсянниковском (Повести. Рассказы) - Кондратьев Вячеслав Леонидович (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
Володька лежал в своей маленькой комнатке при кухне с раскалывающейся от боли головой. Уже второй день ломило голову, видать, оттого, что мучило Володь-ку — как он скажет матери и Тоне о принятом решении. Не думал он, что будет это таким трудным. И не раз всплывали в памяти слова Сергея о том, что у человека не одно «надо».
Из кухни, где хозяйничали мать и Тоня, до Володьки доносилась часть разговора.
— Знаете, Ксения Николаевна, мне сейчас даже хочется, чтоб Володя поскорей уехал к отцу. Меня не пугает разлука, лишь бы он был там… Все время кажется — что-то случится, что-то случится…
— Что может случиться, Тоня? — успокаивала мать.
— Не знаю… не приедет папин сослуживец или еще что-нибудь…
Для Володьки каждое слово — будто удар по голове, и он закрывал уши руками…
Потом он слышал, как пришел Сергей, поздоровался, спросил, где Володька, передал что-то из продуктов, бросив: «Тут кое-что к столу», — а затем, видно, присел на кухне и со вздохом сказал:
— Вот и пролетели сорок дней…
— Именно пролетели, Сережа… И они были очень нелегкими и для меня и для Володи. Он так ничего и не рассказал мне о фронте, но я о многом догадалась сама… — Мать тоже вздохнула.
— В Володьке слишком много психологии, — заметил Сергей.
— Это хорошо или плохо? — спросила Тоня.
— Увы, мы все воспитаны на святой русской литературе, а в ней слишком много психологии.
— Этим она и хороша, — сказала мать.
— Для мужчины много психологии, наверно, плохо, — заявила Тоня уверенно.
— Браво, Тоня! Для дочери военного такое заключение вполне естественно. Я согласен — плохо. — Сергей засмеялся.
— Сережа, вы сами не верите в то, что говорите.
— Возможно, Ксения Николаевна, возможно… — небрежно бросил Сергей.
Потом они говорили еще о чем-то. Володька не прислушивался — голову толчками била боль, но когда Тоня завела разговор о Степановой, он напрягся.
— Какой Степановой? — спросила мать.
— Это жена… точнее, вдова его однополчанина, — ответила Тоня. — Когда он пришел от нее, я еле-еле вырвала у него клятву не совершать сумасшедших поступков…
— Расскажите подробней, Тоня. Я ничего об этом не знаю, — взволнованно попросила мать.
— Ну, Володька, выполняя приказ, не послушал этого Степанова… В общем, почему-то он считает себя виноватым в его гибели…
— Опять психология, — бросил Сергей.
— А может, это совесть, — не сразу и очень тихо произнесла мать.
— Глупость! — быстро вступил Сергей. — В суматохе боя совершенно невозможно рассчитать последствия своих поступков. Володька ни в чем не виноват!
— Что вы еще знаете? — так же тихо спросила мать, но тут раздались звонки в дверь, и она пошла открывать. — К тебе пришли, Володя.
Володька с трудом поднялся, вышел из комнаты — в кухне стояли Витька Бульдог и Шурка Профессор.
— Проститься пришли, Володь… В училище нас берут. Меня в артиллерийское, а Витьку в пехотное, — сказал Шурка.
— Прекрасно, что в училище! — бодро произнес Сергей. — Через три месяца — лейтенанты.
— Нам сказали — шесть месяцев, — уточнил Витька.
Володька смотрел на этих мальчишек и думал, что действительно через шесть месяцев они будут командирами, будут распоряжаться жизнью и смертью десятков людей, и нет у них за плечами даже тех лет срочной службы, которым он придавал такое значение.
— Как настроение? — таким же бодрым голоском спросил Сергей.
— Хорошее, — ответили они разом.
— Витька, ты хоть знаешь, сколько бойцов в стрелковом взводе? — как-то уныло задал вопрос Володька.
— Пока не знаю… Но подучат нас, Володь…
— Подучат, подучат, — подтвердил Сергей.
У Володькиной матери повлажнели глаза. Она подошла к ребятам, провела рукой по остриженным их головам и прошептала:
— Мужества вам, мальчики, мужества.
Потом ребята простились со всеми за руки, особенно трясли Володькину, и вышли тихо, чинно, как и вошли.
— Господи, — пробормотала мать. — Такие мальчики — и будут воевать.
— Я таким же был на финской, — пожал Сергей плечами, вынул папиросы, закурил.
Затем они пошли в комнату, сели за стол. Володька тер голову и морщился от боли.
— К нашему счастью, — начал Сергей, — сегодняшний прощальный вечер не должен быть уж очень печальным. Конечно, фронт есть фронт, но будем надеяться, Володька, что твоя дальнейшая служба будет немного полегче и тебе не придется больше хлебнуть того, что довелось подо Ржевом. Мне хочется поблагодарить Тонечку, которая, как я уже говорил не раз, прямо-таки ангелом-хранителем пришла в этом дом… Но хочу напомнить, — добавил он шутливо, — без меня вашей встречи не произошло бы. Салют!
Надо сейчас и сказать, думал Володька, надо сейчас и сказать… Рубить — так сразу! Чем дальше, тем трудней будет это. Он измученным взглядом обвел всех, и когда встретился с глазами матери — та вздрогнула, сжалась, отвела глаза, а потом вдруг выпрямилась и сказала тихо, но очень отчетливо:
— По-моему, мы все заблуждаемся… Володя… Володя… кажется, принял другое решение…
— Мама! — вырвалось у Володьки облегченно, и сразу же прошла боль, сдавливавшая его голову.
— Володька! — вскрикнула Тоня.
Сергей каким-то мертвым голосом, глухо спросил:
— Это правда, Володька?
— Мама… значит, ты поняла… Тоня… Простите меня, но по-другому я не могу. Я должен… должен к своим ребятам… Ждут же меня… Им, только им я должен доказать… Понимаете? Должен!
— Нет, нет! Володька! Ксения Николаевна! Сергей! Да скажите же ему! Нельзя так, нельзя! Он ни о ком не подумал — ни обо мне, ни о матери! Ни о ком!
— Он и обо мне не подумал, — странно усмехнувшись, сказал Сергей.
— Вы-то здесь при чем? — почти грубо и в упор спросила Тоня.
— Во мне тоже есть эта… психология, — он пожал плечами. — И я тоже воспитан на этой самой… святой… — Он оглядел всех с той же непонятной усмешкой, а потом, буркнув «Салют!» — быстро вышел из комнаты.
Володька бросился за Сергеем, но в коридоре уже хлопнула входная дверь, и он вернулся. Не входя в комнату, он услышал, как мать что-то говорила Тоне…
Он повернулся и пошел в свою комнату, бросился на кушетку вниз лицом. Самое главное позади. Он закрыл глаза, и перед ним поплыла дорога… Замелькали телеграфные столбы, побежали поля, перелески, березовые рощи, бедные серые деревни — русская, родная, политая потом и кровью земля, которую должен он во что бы то ни стало защитить и спасти…
И покой, особенно ощутимый после разлада и разброда последних дней, сошел на него: он возвращается «на круги своя», на свой, выбранный им самим путь, путь, по которому идет его народ, и ему остается только одно — пройти этот путь достойно, без тех ошибок и недогадок, которые допустил по неопытности и по мальчишеству…
Он сразу словно вырубил себя из московской жизни… Он был уже там, подо Ржевом, рядом со своими ребятами.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ В ЧЕРНОВЕ
Рассказ
Можно будет, конечно, пройти туда тем старым и памятным большаком, что идет от Селижарова на Ржев, по которому мы топали метельными февральскими ночами сорок второго года, или той, другой дорогой обратно, идущей от села Бахмутово, где находилась сан-рота, на станцию Щербово. Дорогой дневной, солнечной, но тоже незабываемой, пройденной уже в мае того же года.
И тот и другой путь необычны. Путь на войну — и путь к жизни. Всколыхнуть те неповторимые чувства очень и очень хотелось бы, но это добрые сотни километров… И как найти время для этого?
Дорога туда есть на карте, но я не знаю названий проходимых нами деревень — их просто тогда не было. Ветлы и черные трубы, как надгробия, — вот все, что проплывало перед нами. И ни единого огонька за всю дорогу.
Только сейчас, рассматривая карту, я увидел, что вьется этот большак вдоль Волги, и стало понятным, почему фронт всю дорогу громыхал где-то близко от нас и — то спереди, то справа — зловеще полыхало небо. Лишь днем фронт умолкал.
