Арестант - Константинов Андрей Дмитриевич (лучшие книги .TXT) 📗

Андрей Константинов

Александр Новиков

Арестант

От авторов

Дорогой Друг!

Мы думаем, что вправе обратиться к тебе именно так — на ты, и именно так — Друг. Мы позволили себе эту вольность потому, что наше знакомство состоялось уже давно, в 94-м. Тогда, когда вышел первый роман Андрея Константинова — «Адвокат»… А потом — «Журналист»… потом — «Сочинитель». О-о, как давно все это было. Кажется, прошла эпоха!

Трилогия рассказала о некоторых сторонах жизни Петербурга начала девяностых и некоторых страницах жизни военного переводчика и журналиста Андрея Обнорского. Коли ты помнишь, мы расстались с ним на последних страницах «Сочинителя» летом девяносто четвертого.

И вновь встречаемся осенью того же девяносто четвертого на страницах «Арестанта».

…Итак — «Арестант». Этот роман мы, Андрей Константинов и Александр Новиков, написали вдвоем. Мы собирались сделать это раньше, но наша стремительно меняющаяся жизнь заставила взяться за другие темы… Работа над «Арестантом» была отложена потому, что мы сели работать над романом «Специалист». А после, когда казалось: вот! Вот сейчас!… Вот сейчас-то мы вплотную подошли к «Арестанту». И закатали рукава, и написали уже несколько страниц… И снова жизнь подтолкнула нас к другой теме. Называется она — террор. Мы стали работать над «Ультиматумом»… О, это совсем особенная история! О ней нужно говорить отдельно…

«Ультиматум губернатору Петербурга» был закончен нами в середине августа 99-го. А уже в сентябре в Москве зазвучали взрывы! Честное слово, нам было тогда здорово не по себе…

…И все же «Арестант» написан. Мы просто не могли его не написать. Когда прочтешь — поймешь сам…

В заключение добавим только, что «Арестант» — это первая книга новой трилогии. Удачи тебе и — до новой встречи.

Санкт-Петербург, 05.02.2000

Андрей Константинов, Александр Новиков

Часть первая. Заложник

Тот, кто никогда не сидел в тюрьме, не сможет понять человека, в ней побывавшего. Тот, за кем никогда не скрипели, выпуская на волю, тюремные двери, не поймет красоты этого звука.

Пятого сентября девяносто четвертого года двери следственного изолятора ИЗ-45/1 отворились, чтобы выпустить на свободу одного из многочисленных его постояльцев. После того как адвокат привез постановление суда об изменении меры пресечения, после муторного ожидания, пока спецчасть подготовит документы, после нудного формального опроса (Ф.И.О.? Время и место рождения? Место постоянного жительства? Место работы? Специальность и занимаемая должность? Семейное положение? Предыдущие судимости? И т.д., и т.п.), прозвучало наконец:

— Ну ладно, Говоров, пальцы катать не будем. Расписывайся.

Антибиотик расписался и получил «Справку об освобождении». Этот бланк зеленого цвета, означающий, что освободили его в связи с изменением меры пресечения, он держал в руках впервые. Низкий свод тюремного коридора еще давил, но сквозь него уже просвечивало голубое небо. Такое же чистое, как на гербе СИЗО Кресты… Лязгали замки на стальных дверях, суетились шныри [1], индифферентным взглядом проводили Палыча Демчук и Павлов [2].

После еще одного формального опроса на КПП Антибиотик вышел из Крестов. Светило нежаркое сентябрьское солнце, тусклая лежала в граните Нева, плотным потоком катили по Арсенальной набережной автомобили. Они наполняли воздух ревом двигателей и едким бензиновым выхлопом. Немолодому уже человеку, который стоял у главного входа в Кресты, воздух казался чистым и прозрачным.

Виктор Палыч Говоров, он же Антибиотик, не первый раз в своей жизни выходил на свободу. И не второй. И не третий… а привыкнуть не мог. Кто на себе этого не испытал — не поймет. Виктор Палыч стоял возле Крестов и вдыхал бензиновый чад. Старая петербургская тюрьма, легендарная, именитая, построенная более ста лет назад, находится почти в центре города. И звуки города, и запахи города легко проникают туда поверх темно-красных кирпичных стен… но там они становятся другими. ТАМ ВСЕ ДРУГОЕ. Даже для опытного, матерого зэка. Крытая [3] — она крытая и есть. Кто был — тот знает.

Антибиотик не был ни сентиментален, ни глуп, ни слаб. А все равно — цепляло. Он прижимал к себе Библию с вложенной в нее справкой об освобождении и вдыхал пьяный воздух свободы. Над Питером плыли легкие перистые облака, светило осеннее солнце, стремительно пикировали на невскую воду чайки.

В тюрьме Виктор Палыч провел девяносто пять дней. И вот вышел на волю.

С противоположного берега Невы за этим внешне заурядным, но очень значительным для Санкт-Петербурга событием наблюдали двое мужчин. Оптика шестикратных полевых биноклей съела несколько сот метров речного пространства и приблизила бледное лицо Антибиотика. Рассмотреть в деталях, поймать выражение было нельзя. Но двое мужчин в серой семерке на левом берегу Невы и так знали это лицо во всех подробностях. Они видели десятки, если не сотни фотографий этого человека. Да и вживую с ним пообщались последнее время немало.

К Антибиотику подкатили два огромных джипа и — между ними — обычная советская «Волга». Машины остановились под знаком «Остановка запрещена». С позиции двух наблюдателей разглядеть номера было невозможно. Но мужчин в семерке это не смущало — номера всех трех автомобилей они знали наизусть.

Правая передняя дверь «Волги» распахнулась, и оттуда быстро выскочил высокий крепкий мужик. В кожаной куртке, в кепке, с массивной нижней челюстью.

— А вот и Бабуин, — негромко сказал один из наблюдателей.

— Как же без Валеры? — отозвался другой. — Без Валеры, Вадим Романыч, никак.

— Так ведь правая рука. Можно сказать, продолжатель. Есть кому подхватить знамя, а, Никита Никитич?

Вместо ответа подполковник Кудасов нецензурно выругался. Опер пятнадцатого отдела РУОП Вадим Резаков взглянул на него удивленно: всему управлению было известно — Никита никогда не матерится. Резаков понимающе вздохнул.

На правом берегу Невы Бабуин и Антибиотик сели в «Волгу», и три автомобиля, быстро набирая скорость, рванули в сторону Литейного моста. Руоповцы одновременно опустили бинокли. Никакой новой информации они не получили. Впрочем, и не рассчитывали получить. Желание посмотреть, как Антибиотик покинет Кресты, было спонтанным и, в сущности, ненужным… пустая трата времени.

— А скромно дедушку встречают, — сказал Вадим. — Для фигуры такого калибра очень скромно.

— Скромность дедушку украшает, — буркнул Кудасов и повернул ключ зажигания. Он уже злился на себя за то, что приехал на набережную, потратил полчаса драгоценного времени, которого и так не хватает. А теперь, после выхода Палыча на подписку, хронический цейтнот просто гарантирован. Сейчас начнется, подумал Кудасов.

— Начнется сейчас мочилово, — вслух сказал Резаков.

Невзрачный пожилой мужчина, о котором говорили руоповцы, ехал в это время на заднем сиденье черной «Волги» и держал на коленях Библию. Весь криминальный мир Санкт-Петербурга знал о выходе Антибиотика из Крестов.

— Сейчас начнется мочилово, — говорили между собой братки.

В камере следственного изолятора Антибиотик оказался три месяца назад, в ночь на второе июня. Тогда это было для него шоком. Палыч давно уже занимал такое положение, которое как бы автоматически ограждало его от уголовного преследования. Он имел деньги, он имел связи… о, какие он имел связи! И в прокуратуре, и в самом РУОПе, и в городской администрации. Адвокаты? Тут и говорить нечего! Антибиотик мог покупать их и оптом, и в розницу. Причем самых лучших. Еще он мог покупать депутатов. А еще журналистов. Ну, этих-то совсем даром… иная проститутка дороже себя ценит! Хотя… Хотя именно с журналиста все неприятности у Виктора Палыча и начались. С писаки мерзкого! Да с Катьки-сучки. Спелись! Их дуэт оказался почти погибельным для Антибиотика… Впрочем, даже не дуэт — трио. Без участия Никиты-Директора журналистик был бы уже трупом…