Живых смертниц не бывает: Чеченская киншка - Речкалов Вадим Владимирович (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗

Идзуми

Японцы — лучшие репортеры в мире. Им все любопытно. Даже то, что их, казалось бы, не касается. Когда в августе 2004-го Сацита Джебирханова и Амнат Нагаева взорвали два пассажирских самолета, мне позвонили из Токио с телеканала ASAHI.

— Меня зовут Идзуми. Мне рекомендовали вас как специалиста по чеченским смертницам. Но сначала ответьте, почему вы называете их камикадзе? Ведь это ж совсем… совсем другое!

В голосе Идзуми угадывалась обида.

— Камикадзе — это еще ничего, — ответил я. — В одной газете вообще написали: “Шахидка направилась к автобусной остановке”.

— И что?

— А то, что у слова “шахид” нет женского рода. И шахидами становятся после смерти. Если ты ходишь, значит, еще не шахид. А если шахид, то уже никогда никуда не пойдешь. Нет у нас в России специалистов по смертницам. И я не специалист. Вот мы и называем их камикадзе. Пока эти женщины живы, никто не догадывается, что они смертницы. А когда мы об этом узнаем, поздно их изучать. После взрыва от смертниц мало что остается.

— Но ведь есть и живые смертницы, — возразила Идзуми. — Те, которые отказались взрываться.

— Помилуйте, Идзуми-сан! Живых смертниц не бывает.

Зарема Мужахоева, следственный изолятор Лефортово, 30 января 2004 г. Помещение для допросов.

История смертницы Заремы Мужахоевой, записанная с ее слов от первого лица 20 января 2004 года в крепости “Лефортово”

Я прилетела в Москву из Ингушетии одна вечером 3 июля 2003 года. Во “Внуково” меня никто не встречал, но перед отлетом я получила инструкции от Руслана: доехать на такси до Павелецкого вокзала за восемьсот рублей, зайти в кафе “Русь”, там меня будут ждать. Таксист еще удивился, когда я не спросила, сколько стоит доехать. А у меня просто были четкие инструкции. О цели моего приезда в Москву мне сначала не говорили, но я догадывалась, что должна совершить теракт путем самоубийства. Месяц назад меня уже готовили к теракту в Моздоке, где я должна была подорвать  с военными.

Мужахоева говорит о подрыве  с работниками Моздокского военного аэродрома. Теракт был совершен 5 июня 2003 года на трассе Моздок—Прохладное. Погибли 17 человек, в том числе террористка-смертница Лидия Хальдыхороева, жительница Самары.

В кафе “Русь” меня встретил тот же Руслан, но теперь он велел называть его русским именем Игорь — для конспирации. Он и похож на русского — русый, глаза светлые…

Настоящее имя Игоря — Руслан Сааев. Осенью 2003 года он был убит в Чечне во время задержания.

Игорь отвез меня на новой черной “Волге” в Подмосковье, на базу в село Толстопальцево, но тогда я еще не знала, как оно называется. В Москве я оказалась впервые. Мы приехали в небольшой дом, вроде пристройки. Ветхий. Узкий коридор, кухня, туалет на улице. Налево по коридору была комната Андрея, он был нашим охранником и взрывотехником.

Настоящее имя Андрея — Арби Жабраилов. По некоторым данным, тоже уже убит.

Самую лучшую комнату с телевизором и ковром на стене занимал Игорь. В третьей комнате поселили меня, там стоял раздвинутый диван и больше ничего.

Юрий Парфенов, двадцати семи лет, хозяин третьей части дома в селе Толстопальцево по улице Чапаева, 3, Одинцовского района Подмосковья, согласился на разговор при условии, что автор заплатит ему пятьсот рублей. Автор заплатил.

— Вообще-то хозяйка дома — моя мать. Но арендой занимался я. Матери принадлежит только треть дома, остальные две трети занимают ее тетки. 1 или 2 июня 2003 года я позвонил в риелторскую фирму, сказал, что хочу сдать дом — 70 квадратных метров, с удобствами, отоплением. Мы с матерью съехали в начале июня, а тетки туда постоянно наезжали, уже когда и постояльцы жили, но ни о чем, конечно, не догадывались, террористы вели себя тихо. Один раз только тетка слышала, как они телевизор включили. Да и вход у них с другой стороны. Наша часть дома совершенно изолирована.

Хороший дом. Весь изнутри обит вагонкой, построен из блоков. Водопровод, электрическая плита, ковер на стене. Телевизор, правда, плохой, маленький, — “Юность”.

— Почему вы решили сдать дом?

— На юг захотелось. Деньги были нужны. Сделку совершили пятого июня. А на юг я уехал двадцатого. Клиентов было трое, двое мужчин и женщина. Заремы Мужахоевой среди них не было. Женщине было лет 25, похожа на русскую, нос без горбинки, больше ничего о ней сказать не могу. Я ее видел секунд тридцать, она стояла в стороне и в разговоре не участвовала. Одного мужчину звали Игорь, со вторым не знакомился. Игорь был очень коротко подстрижен, лет 35—40. По виду — русский, или белорус, или хохол, но никак не джигит. И акцента никакого. По повадкам — то ли мелкий бандит, то ли средний бизнесмен. Такой вальяжный, уверенный в себе. И походка как у бандита.

— Этот человек произвел на вас не самое благоприятное впечатление, тем не менее вы все-таки решили сдать ему дом…

— Ну будет он там в бане с бабами развлекаться, мне-то что. Деньги были нужны. Агент у них паспорт посмотрел, а я и не вглядывался. Фирма солидная по недвижимости. Название не помню, но крупная фирма.

— А Игорь говорил, для какой цели он хочет снять дом?

— Сказал, что у них две семьи — он с женой и еще одна пара. И они будут приезжать на выходные, отдыхать. Заплатили наличными, в долларах, сразу за три месяца. Тысячу двести. Они вообще-то планировали месяцев пять дом снимать, но потом видишь как получилось.

— А как выглядел второй?

— Худощавый, повыше этого Игоря. Одеты оба были прилично — в рубашках, брючках. У второго вроде были усы, точно не помню. Мне в суде давали фотографии на опознание, но я не смог их опознать. Не помню.

— Когда произошел теракт в Тушине, вы были уже в Москве?

— Нет, я в Лазаревском был, возле Сочи, там телевизор только местную программу ловил. Про Тушино я узнал, уже когда в Москву приехал в середине июля.

— Во всех газетах были фотографии погибшей в Тушине террористки Зулихан Элихаджиевой. Это не та женщина, которую вы видели в начале июня?

— Не видел я этих фотографий. Не интересовался.

— Когда вы узнали, что в вашем доме жили террористы?

— В конце июля примерно. Сначала ко мне в московскую квартиру пришла мать и сказала, что у нас в доме нашли бомбу. Минут через пять эфэсбэшники пришли.

— Когда вы узнали, что невольно предоставили крышу террористам, что вы почувствовали?

— Совесть помучила дней десять, потом свои заботы навалились.

— Какие-нибудь следы от ваших квартирантов остались? Может, вещи какие?

— Единственное, что там осталось, — стенка закоптилась. У нас в доме один дымоход. Тетя Оля у себя печку затопила, а террористы не знали, что надо задвижку открыть, закоптили нам стенку.

— То есть и угореть могли?

— Да нет, они увидели, что коптит, и к тетке сходили. И еще яма во дворе, где они бочку со взрывчаткой хранили. Такую пластиковую бадейку литров на десять. Эфэсбэшники ее выкопали, а яма так и осталась. А больше после них ничего не осталось — ни следов, ни вещей.

— А может, пропало что?

— Да нет. Я смотрел, вроде нормально все.

— А яму во дворе чего не зароете?

— А зачем? Может, я еще в наш дом туристов буду водить.

— То есть вы намерены на этом сделать какой-нибудь бизнес?

— Да уж и не знаю. Хотелось попробовать. Сдавать дом, в котором жили террористы. Но уже не за 400 долларов, подороже, конечно.

— Мемориальную доску повесить? Муляж пояса шахида в комнату положить?

— Не знаю… Желающие пожить в таком доме, наверное, нашлись бы. Мало ли экстремалов. Тем более в газетах писали, что на участке моем еще что-то осталось. Хотя что там могло остаться? Три раза с миноискателями прошли.

— Сейчас дом пустует, вы живете в Москве, вы будете его сдавать опять?

— Скорее всего да. На лето. На зиму-то кому он нужен? А летом люди поедут за город отдыхать. Сдам. Но теперь я, конечно, буду внимательней. Мне эфэсбэшник говорил, если что, звони, мы твоих клиентов пробьем. Чтоб нормальные были.