Сопки Маньчжурии - Михайловский Александр (читать полную версию книги .txt) 📗
05 декабря (22 ноября) 1904 год Р.Х., день первый, 17:45. Порт-Артур, штаб крепости.
Как говорит народная артанская поговорка: «Если над ухом у спящего немного погреметь железными ведрами, тот обязательно проснется.» А ведь над ухом у генерала Стесселя гремели далеко не ведром. Ожесточенное сражение за гору Высокую продолжалось от рассвета и до сего момента, невзирая на наступление темноты. Еще утром казалось, что бой через короткое время затихнет (хотя бы по причине исчерпания защитников русских позиций), но грохот боя все длился и длился, лишь с небольшими перерывами. И хоть орудия в редутах на вершине горы были давно разбиты, в ответ японцам тоже гремели пушки.
Этот неожиданно упорный бой вселял в Анатолия Михайловича (Стесселя) смутное ощущение чего-то неправильного. Ведь он распорядился не давать более резервов на усиление гарнизона Высокой. А кто же это тогда сейчас там воюет, если еще вчера было решено сдать эту гору, буквально обескровливавшую гарнизон своим требованием резервов – ибо любой обороне, даже самого выгодного укрепленного пункта, однажды непременно приходит конец. По крайней мере, так говорил Александр Викторович (Фок). Правда, Роман Исидорович (Кондратенко) имеет по этому вопросу прямо противоположное мнение, считая, что сопротивляться супостату необходимо из последних сил, пока еще в крепости имеются запасы продовольствия и патронов, а дух солдат высок как никогда. Именно поэтому генерала Кондратенко он, Стессель, назначил начальником всей сухопутной обороны, а Александра Викторовича Фока держал при себе в резерве. Сдать крепость, не исчерпавшую всех возможностей к сопротивлению – фи, какой моветон… Так и под военно-полевой суд недолго загреметь.
Сам генерал Стессель, более тяготевший к административной работе, в дела обороны предпочитал не вникать, полагаясь на доклады генерала Кондратенко: ведь он – начальник сухопутной обороны, ему и карты в руки. Освободившись таким образом от военных забот, Стессель со всем пылом собачился с комендантом крепости генералом Смирновым: двум кобелям – Квантунскому и Порт-Артурскому – было тесно в одной будке. При этом Анатолий Михайлович совершенно искренне считал, что полномочия, данные подчиненному, принадлежат и его начальнику, и потому с мелочностью судебного крючкотвора отменял и переиначивал все распоряжения коменданта крепости. А если учесть, что генерал Кондратенко, в своей ипостаси начальника сухопутной обороны считая себя незаменимым, тоже чувствовал себя независимым и от Смирнова и от Стесселя, то можно понять, что в крепости сложился первосортный бардак. Но вмешиваться в распоряжения генерала Кондратенко себе дороже, ибо на нем держится вся оборона. Об этом Анатолий Михайлович никогда прямо не говорил, но, видимо, считал, что не только полномочия, но и заслуги подчиненного также принадлежат его начальнику. И только изредка, чтобы хитрый хохол [9] слишком не задавался, генерал Стессель, как комендант Квантунского укрепленного района, бил того по рукам, сдерживая излишний, по его мнению, пыл. Ведь нет же большего наслаждения, чем показать свою власть над строптивым подчиненным, мнящим себя незаменимым.
А ведь был еще и генерал Фок – находящийся в резерве, а потому не вникающий ни в боевые, ни в хозяйственные дела, но при этом едко комментирующий каждое решение Кондратенко и тихо капающий на мозги генералу Стесселю своими капитулянтскими идеями. «Чтобы не допустить особого кровопролития, крепость необходимо сдать как можно скорее, – говорил он. – А кровопролитие будет неизбежно в том случае, если японцы ворвутся непосредственно в городские пределы, и начнутся ожесточенные бои на улицах. А ведь, помимо гарнизона и моряков, в Порт-Артуре присутствуют несколько тысяч мирных обитателей, в том числе и его собственная супруга Вера Алексеевна, а также до десяти тысяч раненых и больных, что находятся ныне в госпиталях. Десять лет назад, захватив китайскую крепость Люйшунь, японские солдаты без всякой пощады убили всех ее обитателей, без различия пола и возраста, оставив в живых только несколько десятков человек, необходимых для проведения похоронных работ…»
Когда Анатолий Михайлович представлял свою «половину» в груде окровавленных, обезображенных трупов, ему ставилось нехорошо, и только бодрые донесения генерала Кондратенко о том, что возможности сопротивления далеко не исчерпаны, добавляли оптимизма [10] коменданту Квантунского укрепленного района. И теперь свирепое и, главное, непонятное сражение на Вершине Высокой, все не кончающееся и не кончающееся, несмотря на то, что уже несколько часов японское командование бросает в него все доступные резервы словно дрова в топку, заставляло мысли прирожденного карьериста беспокойно ворочаться.
Все непонятное страшно само по себе, а уж слухи, которые после полудня, шипя, поползли по Порт-Артуру невидимыми змеями, были еще страшнее (младший инженер-механик Лосев постарался, расписывая картину масляными красками по трафарету). Пришел, мол, из далекого Тридесятого царства с войском безжалостный к врагам самовластный Великий князь Артанский и из собственных устремлений и представлений о справедливости, никому ничего не объявляя, вступил в войну с Японией. И что только авангард этого войска составляет как бы не пехотную дивизию при тяжелой артиллерии – она-то и бьется сейчас с супостатом за гору Высокую; а если князь Серегин прикажет, то артанских войск в Артуре станет еще больше.
Про тяжелую артиллерию – это было сильно: хриплый кашель гаубиц, которые, высоко задрав стволы, посылали в невидимые из города цели снаряд за снарядом, был слышен даже с того места, где располагался штаб крепости. Больше стрелять там было нечему. В сторону горы Высокой была развернута только одна батарея сухопутного фронта, да и та могла вести огонь исключительно прямой наводкой по склонам, обращенным к Порт-Артуру, и никоим образом не доставала японцев, находящихся на противоположных склонах горы. Да и звук стрельбы был не похож на гром морских пушек. Очевидцы (а были уже и такие) баяли, что артанские пушки внешне похожи на снятые с боевых кораблей пушечные башни, которые чудесным образом сами ездят по дорогам, а стволы своих орудий задирают так же высоко, как французские танцовщицы ноги в канкане. Еще поговаривали, что генерал Кондратенко лично бывал на горе Высокой, был принят артанцами с превеликим уважением, и, вернувшись, установил разграничение ответственности с артанскими и русскими войсками, фланги которых смыкались между занятой пришельцами горой Высокой и русским фортом № 4.
Самому генералу Стесселю, встревожившемуся такой самодеятельностью своего подчиненного (хотя бы доложил как положено, прежде чем раздавать указания) было невместно срываться с места и бежать любопытствовать, что происходит, – поэтому он вызвал к себе своего адъютанта подпоручика гвардии князя Гантимурова и приказал ему отправиться в Новый Город (откуда ближе всего к месту событий) и разузнать, что там творится. Алексею Михайловичу не в первый раз использовал этого отпрыска тунгусского княжеского рода для разных поручений. Было дело, когда под видом аборигена князь Гантимуров даже проникал через линию осады с донесением в Манчжурскую армию и вернулся обратно (так что сомнительные сведения о наследственном сифилисе и патологической трусости этого человека стоит оставить на совести товарища Степанова). Князь в силу особенностей своего происхождения был таким же карьеристом, как и Стессель, но не имел даже административных талантов, свойственных его непосредственному начальнику, а посему до конца жизни был обречен оставаться «человеком для особых поручений».
Вернулся подпоручик уже затемно, с совершенно круглыми от изумления глазами, и сразу начал докладывать о том, что видел сам, и еще больше – о том, чего наслушался от разных очевидцев, которых на войне всяко больше, чем на рыбалке или охоте. Пробавляться рассказами пришлось потому, что в самые интересные места поручика и не пустили, завернув с полдороги. Артанские солдаты, выставленные Великим князем Серегиным в оцепление, пропускают на Высокую только с бумагами, выданными генералом Кондратенко, и никак иначе. И солдаты непростые: по большей части раскосые девки почти саженного роста, хотя попадаются среди них и личности мужского пола. При этом артанские нижние чины ведут себя дерзко: с акцентом, но на вполне понятном русском языке, говорят его княжеской светлости «ты» и «стой, стрелять буду», а при попытке возмутиться грозят взять под арест и сдать в контрразведку на опыты.
