После бури - Бакман Фредрик (электронные книги без регистрации TXT, FB2) 📗
Единственной, кто не молчал, была Рамона. Мая совсем забыла тот случай – бывает, мозг архивирует какое-нибудь воспоминание, а потом оно вдруг всплывает в нужный момент в другом конце страны. Через несколько дней после того, как Мая узнала, что значит УЗМ, они с Аной поехали в бар «Шкура» забрать у Аниного папы ключи от машины: иногда он напивался до такой степени, что готов был продать ее за две кружки пива, и Рамона охотно шла на такую сделку, ведь в таком виде лучше идти домой на своих двоих, чем садиться за руль. Ана как на грех забыла в машине школьный рюкзак, а на следующий день был нужен учебник по математике, так что хочешь не хочешь пришлось тащиться в бар. Знай об этом родители Маи, их бы удар хватил, там ведь толпа мужиков в черных куртках, которые в дни хоккейных матчей дерутся с болельщиками из Хеда, а в обычные дни – друг с другом. Рамона протянула ключи через стойку и сказала Ане, чтобы не забыла прихватить ружье, которое ее папаня, как обычно, забыл в машине. Ана кивнула. Перегнувшись через стойку, Рамона посмотрела на Маю. Та не осмелилась поднять взгляд: больно старуха походила на ведьму.
«Знаю, вы видели лопаты. Эти придурки могли бы спрятать их подальше. Но рано или поздно сами поймете, что с диким зверем по-другому нельзя. Где-то, наверное, можно, но не у нас», – хрипло сказала Рамона и угостила их шоколадным печеньем. Кашляла она так, что с трудом могла курить. Но все равно курила.
Вслед за этим перед баром разразилась страшная драка с участием двух мужчин и шестнадцати кружек пива, и Рамона, выругавшись, замахнулась метлой, а Мая поспешила из бара, потянув за собой Ану. Ану драка совсем не смутила, гораздо больше ее огорчило, что впопыхах из рук выпало печенье. Очень уж отличались друг от друга родители Аны и Маи, так что у каждой были свои представления о том, чего ждать от взрослых. Мая училась всему медленнее, чем Ана, но училась.
Убей. Закопай.
Рамона ошибалась, думала Мая. Это правило касается не диких зверей, а проблем. Когда много лет спустя она выбежит из комнаты Кевина, в Бьорнстаде начнется охота не на хищника, а на нее. Для всех было проще, если бы уехала она, а не Кевин. Она была проблемой.
Молчи.
Мая замедлила шаг. В тишине парка было отчетливо слышно, как гравий хрустит под ногами. Она искоса посмотрела через плечо. Нет, ей не показалось, мужчина шел следом. Черт. Она почувствовала себя такой дурой, что на секунду даже перестала бояться. Как можно забыться до такой степени, чтобы не заметить опасности? «Соберись, Мая! Думай!» – прошептала она себе. И продолжала идти вперед, ныряя в круги фонарного света и выныривая из них, пока один из фонарей не погас и ее не поглотила тьма. «Как я могла? Зачем я пошла через парк? О чем я думала? После всего, что было!» – мысленно кричала Мая. До чего же она изменилась, как быстро научилась снова быть наивной. Боковым зрением она увидела, что мужчина уже рядом, совсем близко, на нем черная куртка и шапка.
Черт. Черт. Черт.
Мая успела подумать о маме. О том, как хочется домой.
9
Мамы
Дом.”
Для него должны существовать разные слова: одно для места и одно для людей в нем, потому что спустя какое-то время твои отношения с родным городом все больше напоминают брак, в котором супруги связаны общими историями, тайнами, шутками, понятными только им, и особенным смехом, предназначенным только тебе. Роман с городом и роман с человеком – явления одного порядка. Поначалу мы хихикая выбегаем из-за угла и исследуем каждый сантиметр любимого тела, а с годами узнаем наизусть каждый камушек мостовой, каждый волосок и каждое всхрапывание; так волны времени вытачивают из страсти преданную любовь, и в конце концов глаза, которые, просыпаясь, ты видишь по утрам, и горизонт за окном обретают одно и то же название: «дом».
Для него в языке должны существовать разные слова: одно для того, кто помогает пережить самые мрачные дни твоей жизни, второе – для того, кто не отпускает. Потому что иногда мы остаемся в городах и отношениях потому, что без них лишаемся своих историй. Слишком много у нас общего. Мы думаем, что никто другой нас не поймет.
Когда в Хеде всерьез разыгралась буря, Мира Андерсон осталась в офисе одна. Всех сотрудников она отправила домой, как только по радио сообщили о первых деревьях, упавших на дороги. Даже лучшая подруга, коллега и совладелица фирмы, под конец уступила. Хотя сначала отказывалась наотрез, говоря о «слабаках с радио, которым плохеет, чуть только ветер подует сильнее», но, когда Мира сказала, что во время бури люди запасаются предметами первой необходимости и вино в магазинах наверняка заканчивается, коллега в панике сорвалась и уехала.
Петер, муж Миры, разумеется, тоже хотел остаться, но Мира настояла на том, чтобы он ехал домой: Лео не должен оставаться один. Впрочем, какая разница, подросток все равно будет сидеть за компьютером, спрятавшись в наушниках, и пусть за окном начнется хоть вторжение инопланетян, он этого не заметит, пока не вырубят электричество. Мира и Петер живут в одном доме с Лео, но почти не видят его – сыну уже четырнадцать, а в этом возрасте ребенок перестает быть ребенком и становится квартирантом.
Петер сдался без уговоров, Мира увидела в его глазах то ли разочарование, то ли облегчение. Два года назад он уволился с должности спортивного директора «Бьорнстад-Хоккея» и поступил на работу к Мире, покончил со спортом и стал просто мужем дома и подчиненным на работе. Иногда они забывали про эту разницу. Мира спрашивала Петера, как ему такой расклад, а он, улыбаясь, говорил, что все хорошо. Но Мира видела, что он несчастен. И ужасно злилась на себя за то, что злится на него.
Она пообещала мужу, что доделает дела и приедет домой, но, после того как за ним закрылась дверь, даже не включила компьютер. За окном природа рвала себя в клочья, а по другую сторону стекла Мира гладила кончиками пальцев фотографию в рамке, на которой были изображены ее дети.
Она недавно призналась психологу: она плохая мать и это не дает ей покоя. Не то чтобы она чувствовала себя плохой, нет, она правда плохая. Могла просто работать, но выбрала карьеру. Работает человек ради семьи, а карьеру делает для себя. Она расходует свое время эгоистично. Могла бы жить для семьи, но ей этого мало.
– Мы говорили о вашей чрезмерной потребности все контролировать…
– Она не чрезмерная!
Мира ходила к психологу всего пару месяцев. Об этом никто не знал – подумаешь, всего лишь несколько панических атак. Платила Мира наличными, чтобы Петер нечаянно не нашел в почте счета и не подумал, будто у нее есть проблемы. Никаких проблем у нее нет.
– Хорошо. У вас двое взрослых детей. Лео, если не ошибаюсь, четырнадцать. Мае восемнадцать. Она ведь, наверное, уже съехала от вас и живет отдельно? – спросил психолог.
– Она не съехала! Она учится в музыкальной школе и живет в общежитии, а это совсем другое! – прошипела Мира. К горлу подступали слезы, ей хотелось закричать, что у нее не двое детей, а трое: Исак, Мая, Лео. Один на небесах, а двое никогда не подходят к телефону. Вместо этого она пробормотала:
– Мы не могли бы поговорить о причине, по которой я к вам пришла?
– Панические атаки? Полагаю, это связано с тем, что вы…
– Что – я?! Мама? Я же не могу перестать быть мамой только потому, что руковожу предприятием?
Психолог улыбнулся:
– Как вы думаете, ваши дети сказали бы, что вы их слишком опекаете?
Мира молчала, мрачно глядя перед собой. Ей хотелось закричать: «Вы хоть знаете, что самое худшее для гиперопекающей матери? А? Да то, что иногда она оказывается права!» Но она промолчала, потому что не рассказывала психологу ни про Исака, ни про Маю. Мире не хотелось об этом говорить, ей нужно было только справиться с паническими атаками – получить таблетки или что еще для этого нужно. Даже у психолога она старалась не ударить в грязь лицом, быть эффективной, успешной.
